Дикие орхидеи - Деверо Джуд. Страница 52

Фотографии были хороши. Очень-очень хороши. Может, даже заслуживали награды. Несколько снимков крупным планом получились такими красивыми, что у меня слезы навернулись на глаза. Глядя на эти фотографии, я поняла, почему мы с Элли получаем от Тессы молчание, а Форд — приглашение в тайное убежище.

Мы с Элли похожи. Мы из тех, кто все время что-то делает и никогда не стоит на месте. Форд может просидеть на стуле двенадцать часов подряд, а я удерживаю себя на одном месте от силы полчаса. По мне, так читать лучше всего на беговой дорожке. А у Тессы в голове — целый мир, и Форд его видит. Сегодня мне удалось запечатлеть ее внутренний мир на пленке.

Я оставила фотографии сохнуть в студии и побрела в дом спать. Улыбка не сходила с моего лица. Очевидно, Рассел хорошо на меня влияет. Его появление сделало меня такой тихой и медлительной, что я сумела «услышать» Тессу фотоаппаратом.

Только ложась спать, я вспомнила слова Рассела о том, что Амарису посещали видения. Я вспомнила, как сильно он напугал меня, рассказав, что она видела зло в людских умах. Я снова задалась вопросом: а что я буду делать, если то же самое случится со мной?

Переодеваясь в ночную рубашку, я подумала, что, возможно, если у меня снова случится видение, я расскажу о нем Расселу. Может быть, я нарушу свое железное правило, позвоню и расскажу, что увидела. Может, он поймет. Может, это свяжет нас? Свяжет навсегда.

Улыбаясь, я забралась под одеяло и заснула.

В среду я все еще витала в облаках. Не помню точно, что я делала в этот день, но все занимало в два раза больше времени, чем обычно.

— Что, черт возьми, с тобой происходит? — спросил Форд.

М не хватило самообладания ответить:

- ПМС.

Мое предположение о том, что подобное заявление остудит его пыл, оказалось верным. Больше он не делал замечаний по поводу моего состояния.

Я не стала показывать Форду фотографии Тессы. Когда они высохли, я вложила их в большую папку. Я хотела сначала показать их Расселу. В конце концов, мы оба любим фотографию, разве нет?

После обеда я сделала несколько снимков Нейта в саду — на маленький цифровой фотоаппарат. Он обливался потом, к лицу его пристали травинки, и он щурился на солнце, так что я была уверена, что фото получатся из рук вон плохо. Пока я готовила ужин, Форд распечатал их на маленьком принтере Рассела.

Я вынимала из духовки блюло со сладким картофелем (тушенном в сладком сиропе под корочкой коричневого сахара — Форд ел его исключительно в этом виде), когда он сунул мне под нос одну из фотографий. Да, в это невозможно поверить, но Нейт получился на фото еще лучше, чем в жизни. Он выглядел лет на тридцать, и от его красоты захватывало дух.

Я отложила батат и принялась разглядывать фото. Форд печатал остальные. Когда получилась целая стопка — и каждая фотография в ней была великолепна! — Форд сказал, что пошлет эти фото арт-директору своего издательского дома.

Но на следующее утро, когда Форд показал фотографии Нейту и сказал, что, возможно, его ждет карьера модели, Нейт ответил, что не может уехать из Коул-Крик. В его устах это прозвучало как нечто такое, что измениться просто не может. Он включил газонокосилку и стал стричь газон.

Я стояла в стороне и видела, как Форд выключил газонокосилку и заговорил с Нейтом по-отечески. Я была слишком далеко, чтобы расслышать все, но до меня долетали фразы вроде «вопрос твоего будущего», «это твой шанс» и «не отметай такую возможность». Нейт смотрел на Форда с непроницаемым лицом. Вежливо выслушав его, он сказал: «Простите, я не могу» — и снова включил газонокосилку.

Форд посмотрел на меня, словно спрашивая, что происходит, но я только пожала плечами. Я подумала, что на самом деле Нейт имеет в виду, что не может бросить бабушку. Она вырастила его, а если Нейт уедет, она останется совсем одна. Однако мне казалось, что последнее, чего его бабушка хочет, — это чтобы внук пожертвовал будущим ради нее.

Я решила предоставить это дело Форду. Он здорово умеет разговаривать с людьми, так что в конечном счете, возможно, заставит Нейта передумать. Кроме того, у меня не было времени, чтобы с этим разбираться. Мне надо было съездить в магазин за продуктами для Форда и нашего с Расселом пикника. Он еще не звонил, но я хотела быть в полной готовности, когда это случится. Я планировала накупить столько еды, чтобы нам двоим хватило на весь день. Только я и он, одни в лесу...

Так что я оставила Форда беседовать с Нейтом, а сама поехала в магазин. Вернувшись через несколько часов, я обнаружила, что дома никого нет. На столике в холле лежал вскрытый конверт. Я решила, что это бумаги из издательства Форда: ему часто присылали на подпись разного рода документацию по книгам: столько лет прошло, а они все еще переиздавались и раскупались.

Как всегда, мне пришлось самой притащить в дом все покупки. Бросив взгляд на сотовый — Рассел до сих пор не позвонил, — я разложила продукты по местам и подошла к раковине, чтобы набрать стаканчик вкуснейшей колодезной воды.

Я повернула кран — кран остался у меня в руке. Тугая струя воды ударила мне в лицо. Я нырнула вниз, распахнула дверцы шкафа под мойкой и попробовала перекрыть воду, но мне не хватало сил провернуть старый ржавый вентиль.

Я с воплем «Фо-о-орд!» выскочила из дома, но то, что я увидела в саду, заставило меня остановиться.

Форд и Тесса стояли рядом, бок о бок, и смотрели на двоих мужчин, которых я прежде никогда не видела.

Один из них стоял позади старой скамейки, которую починил Нейт,— высокий, красивый диковатой, грубой красотой, от которой некоторые дамы впадают в экстаз.

На скамейке перед ним сидел маленький человечек — он выглядел как Форд, но только в кривом зеркале. Каждая черта Форда на его лице была преувеличена. Густые ресницы казались вообще кукольными. У Форда рот красивый — у этого человека вообще как у грудного младенца. А нос! Да, нос у Форда несколько необычный, но он маленький, так что это почти незаметно. А этому человеку как будто поперек кончика носа прилепили маленький хот-дог, а потом пригладили.

С первого взгляда мне показалось, что этот человечек ненастоящий. Мне захотелось сказать Форду и Тессе, чтобы они отвезли эту статую обратно в магазин и потребовали возместить полную ее стоимость.

Я протерла глаза от залившей их воды — и в этот момент маленькое коренастое создание повернуло голову в мою сторону и моргнуло.

И тогда я поняла, кто эти двое. Красавчика с таким лицом, словно он пишет песни в стиле кантри про свою «разгульную жизнь», в книгах Форда звали Кинг. Форд описал его достаточно подробно, чтобы я сумела его узнать. Насколько я помню, он всегда изображался «плохим парнем».

Что же до коротышки, то это отец Форда. Форд называл его «81462» — по номеру на тюремной робе, которую он получил еще до рождения главного героя.

Человек, стоявший сзади — певец в стиле кантри, — тоже увидел меня.

— Что-то случилось? — спросил он. Голос его хранил память о каждой сигарете, которую он выкурил, и о каждом вонючем баре, где он побывал. Он говорил с таким сильным акцентом, что я едва понимала его.

— Кран сорвало, — ответила я и внезапно вспомнила, что в этот самый момент в кухне моего прекрасного дома происходит потоп.

Я очнулась от летаргии и вмиг стала собой. Со скоростью заправского спринтера я ринулась обратно в кухню. Четверо других не отставали от меня.

— У тебя есть разводной ключ? — спросил мужчина помоложе у Форда, как только мы оказались на кухне. В его голосе звучало презрение: презрение «синего воротничка» к «белому воротничку».

С ума сойти, вода хлещет до потолка, а эти двое собираются начать социалистическую войну!

Маленький человечек, 81462, схватил со столешницы противень и направил струю воды в окно над мойкой. Умно. И как я до этого не додумалась?

— Конечно, у него есть инструменты. Он же Ньюкомб, — сказал Номер 81462.

По крайней мере я думаю, что он сказал именно это.

Форд скрылся в кладовой и вернулся с тяжелым заржавевшим гаечным ключом, который, наверное, был новым, когда дом только построили. Я никогда его раньше не видела. Где он только его нашел? Спустя две минуты воду перекрыли. Мы, все пятеро, стояли на залитом водой полу, таращились друг на друга и понятия не имели, что сказать.