Сказание о новых кисэн - Ли Хён Су. Страница 60

Беспрерывно выдыхаемый дым сигареты, извиваясь, корчась, заполняя внутренний двор, нехотя растворялся в воздухе. В глубоко посаженных глазах Табакне поблескивали слезы.

«Если ты похож на меня, — думала она, выпуская очередную струю сизого дыма, — станешь тигром, а не будешь похожим на кошку. Ведь детеныш тигрицы — тигр, не так ли?»

«Водитель Пак, прошу вас, послушайте меня, — мысленно обратилась к нему мадам О. — Сегодня, только сегодня, прошу вас, не отворачивайтесь от меня, делая вид, что очень заняты. Каждый день, в течение двадцати лет, я слышала, как вы подходите к моей комнате, держа в руке чашку с медовой водой. Я слышала, как шаг за шагом вы осторожно приближались к расписанной цветами двери. Я хорошо знаю о вашей взволнованной смятенной душе, готовой разорваться на части каждый раз, когда вы, делая шаг, отрывали ногу от пола, но, несмотря на это, я делала вид, что сплю. Каждый раз, когда вы, двигаясь бесшумно, словно тень, уходили, поставив перед дверью чашу с медовой водой, частички моей разорванной души тихо собирались вместе и стремились к вам. Но я делала вид, что не замечаю вас, старалась подавить в себе это чувство… Когда утреннее солнце входило в комнату и освещало ее, я специально, чтобы не слышать ваших шагов, укрывалась с головой одеялом. Прошу вас, поверьте, я делала вид, что не замечаю вас, потому что вы не могли быть со мной. Вероятно, вам было больно всю жизнь, но это, поверьте мне, другая форма любви. Водитель Пак, считайте это последней гордостью моей любви к вам».

Почти теряя сознание от боли, вызванной обожженной плотью, она звала водителя Пака. Лежа на одеяле, закрыв глаза, выбрав наиболее естественную позу, оголив нижнюю часть тела и приподняв вверх ноги, она лишь жалобно стонала. Руки ей связали, а во рту находился кляп. Влагалище, превышавшее размер точки прижигания примерно в пять раз, забыв про стыд, словно полностью распустившийся красный цветок, выставило себя на весь мир. Молодой врач традиционной корейской медицины внимательно рассмотрел район влагалища. Затем он сделал новое прижигание между анальным отверстием, напоминавшим высушенный абрикос, и влагалищем, похожим на крепко сжатые губы. Как только он сделал его, сначала запах мускуса и полыни, а затем — горелого мяса заполнили комнату. На лбу Табакне, держащей у изголовья ее связанные руки, крупными каплями выступил пот.

Из частей тела человека наиболее чувствительное место — промежность, там, где делали мускусное прижигание, которое было примерно в шестнадцать раз больше, чем обычное прижигание. Когда прижигают, то кажется, что плоть горит, мышцы сокращаются, а кости тают. Еле шевелясь, дрожа всем телом, она терпеливо сносила боль. Влагалище, познавшее силу множества «нефритовых стержней», было полностью обнажено, но оно не выглядело мерзким, неприличным и не вызывало отвращения. Чем больше она смотрела на место прижигания, тем больше оно напоминало ей скромный красный цветок, который испускал белый дым и выглядел сладостным плодом страданий. Она подумала, что если бы была хоть какая-нибудь возможность вернуть потерянный голос, или взять самую высокую ноту, или найти «абсолютный» голос, то она бы не испугалась не только этой боли, но и даже тысячи крутых скал восьми адов [78].

То, что она видела до сих пор во всех кибанах, — была смерть, которая гнездилась в конце попоек, музыки, танца и удовольствия. Поэтому она считала, что большая часть времени, которое она прожила, была скорее похожа на умирание, чем жизнь. И хотя она все еще была жива, ей казалось, что она уже почти ничем не отличается от мертвеца. Когда от ужасной боли, которую трудно было вытерпеть, ей казалось, что она теряет сознание, то человеком, неожиданно всплывшим в ее мозгу, оказался водитель Пак. В полубессознательном состоянии, приоткрыв искусанные до крови губы, в диком вопле, она выкрикнула его имя. Лицо водителя Пака, стоявшего за дверью, крепко сжимая кулаки, постепенно приобретало землянистый цвет.

«Я вошла в кибан в восемь лет; меняя один кибан на другой, я дожила до шестидесяти. Я действительно долго жила жизнью кисэн, — подумала она, стараясь отвлечься от боли. — С одной стороны — очень долго, а с другой, если оглянуться, — мгновенье. Каждый из нас находит какой-то смысл существования, позволяющий жить в этом мире. Наверное, это можно назвать долгом. Если и было то, что я делала хорошо, так это то, что я ни разу не пыталась плыть против течения, которое несло меня по реке жизни. Я старалась до конца выполнить свой долг кисэн и жила, как смогла. Те, кто говорит о скуке или абсолютном одиночестве, — люди, которые до сих пор не смогли жить, следуя своему долгу. Только тогда, когда человек живет телом, не опираясь на разум или веру, он становится ближе к другому человеку или природе. Поэтому я больше доверяю телу, чем сознанию. Я не вырастила своими рунами даже кочана капусты, поэтому не смогла подробно рассмотреть суть растущих и созревающих растений. Но хотя я не могу рассказать об этом, мое мнение таково: все живущее и растущее на земле — будь то люди, или животные, или растения, все они в чем-то похожи друг на друга. Говорят, что есть растения, которые растут лишь после того, как обгорят в огне, а корни лотоса, похожие на лицо с дырками от пуль, не гниют, даже если будут зарыты в землю на тысячу лет. Раз говорят, что есть семена лотоса, которые могут дать всходы спустя 1200 лет, то как мы, люди, не обладая таким долголетием, можем знать о глубоком и таинственном порядке мира? Разве можно это понять разумом? На свете есть тысячи профессий, но теперь я не задаю вопрос: „Почему я выбрала именно профессию кисэн?“ Если бы у меня было одно желание, то, как певица-кисэн, я желала бы спеть „абсолютным голосом“. Мне хочется ощутить его своим телом.

Водитель Пак, вы не думайте, что я не знала тех слов, что говорила ваша душа, не огорчайтесь из-за чувства пустоты, ревности, отчаяния, обиды, гнева… Я могла обнять всех мужчин, живущих в этом мире, но только с вами я не могла поступить так. И раз так случилось, раз я так люблю вас, то пусть все останется, как есть. Так же как мораль или нормы поведения зависят от того, как их определят, так и понятие любви зависит от определения. Вы, наверное, слышали историю о любви Чхэрён с музыкантом дансо. Именно вы каждый год проводите им церемонию жертвоприношения 7 июля по лунному календарю — вы не можете не знать. А знаете ли вы, почему она покончила с собой? У нее был любимый, поэтому она не смогла поднять волосы валиком. Она не захотела принадлежать другому, оставив того, кто играл ей мелодию синави [79], поэтому утонула в море. Да, моя подруга Чхэрён узнала цену настоящей любви, но она забыла свое предназначение. А я… другая. Я не спрашиваю себя о том, почему появилась в этом мире именно как кисэн, потому что не было ни одной минуты, когда ею не была. В такой день я верю, что только вы, водитель Пак, можете понять меня».

Сдвинув губы, мадам О собралась что-то сказать, но так и не смогла выдавить слова сквозь крепко сжатые зубы. «Потерпи еще немного», — донеслось бормотание Табакне до водителя Пака. Едкий запах горелой плоти и легкий запах мускуса и полыни распространялись по всему кибану. Прилетевший из бамбуковой рощи ветер, покрыв высохшие травы на участке заднего домика пылью, словно испугавшись этого запаха, улетел прочь.

Кисэны прошлого, прилетев с тем ветром, сняв с головы белые вуали, бросили их на синие черепичные плитки кибана. Глаза мисс Мин, осматривавшие все вокруг, в какой-то момент широко открылись, а затем медленно закрылись. Буёнгак был окутан белым светом, словно выпал белый снег, словно белые цветы разом распустились на бороздах черепичной крыши.

Было 5 июля по лунному календарю, а время — два часа после полудня.

Мисс Мин, слушавшая стоны мадам О, которой делали прижигание, медленно повернувшись, пошла в сторону главного дома. Шаг, еще один шаг… Красивое, тонкое лицо было наполнено энергией и решимостью.