Сказание о новых кисэн - Ли Хён Су. Страница 8

— Ой, что вы, даже вы, бабушка, должны желать то, что можно желать. Нынешние кисэн, вы знаете, — еще те девки. Чтобы они вешались?! Как же! Они рождаются, став практичными уже в утробе матери, еще до рождения думают лишь о том, как бы выманить деньги у наивных мужчин. Сколько бы вы ни говорили им о таких вещах, скорее всего они не будут вас слушать, — сказала Кимчхондэк с таким видом, будто она хорошо знала их натуру.

— Можно сказать, что второй работой кухарок было развязывание веревок повесившихся кисэн, — продолжила печальный рассказ Табакне. — Если ты пытаешься повеситься, то хоть учитывай сезон, что ли. Ту кисэн, которая пыталась повеситься в жаркую погоду, когда сама не знаешь, куда деваться от льющегося с тебя градом пота, мы тихо ненавидели, и после того как вытаскивали ее из веревки, назло не давали ей есть. Ты хоть знаешь — насколько они были тяжелы, вытянувшись, как кишка? Даже если прибегали все три кухарки, вытащить из веревки и спустить на землю было нелегким делом. Бывало, когда мы развязывали веревку, некоторые уже были мертвы.

После того как раздался зловещий писк комара, похожий на сирену скорой помощи, Табакне замолчала и стала оглядываться по сторонам, ища его, чтобы убить. Кимчхондэк, сидевшая рядом с ней, быстро, словно молния, хлопнула правой рукой по предплечью левой. На нем появился красноватый отпечаток пальцев руки и убитый комар, который стал плоским от удара, превратившись в сгусток крови.

— Я думала, что у тебя только язык быстрый, но, оказывается, и руки страшно быстры, — сказала Табакне таким голосом, что было трудно понять, осуждает или хвалит.

Свет вечернего заката, неизвестно когда ворвавшийся на кухню, окрасил лицо Кимчхондэк, стрельнувшую глазами в сторону Табакне, в ярко-красный багрянец.

Подошло время, когда должны были нагрянуть клиенты, заранее заказавшие места в кибане. Однако в комнате кисэн слышались звуки падающих карт хватху [24]. Временами резкий хлопок, возникающий, когда игроки бьют картой сверху вниз, перекрывая карту другого игрока, смешивался с криками «сата» или «пас» или со словами «я использую такой пилинг». Тяжело дыша, Табакне, взобравшись на деревянный пол, остановилась перед дверью, выравнивая дыхание, затем, громко выкрикнув: «Ах вы негодницы, а ну-ка быстро прекращайте играть!», резко открыла дверь. Девушки, сидевшие на одеяле кругом, от неожиданности испуганно вздрогнули.

— Даже если вы быстро, как вертушкой, будете вращать руками, вам не хватит времени попудриться, а вы тут играете в карты?! — гневно закричала на них Табакне, размахивая руками и сверкая глазами от злости. — Что это за безобразие, я вас спрашиваю?

Сразу после того, как она прекратила игру в карты в маленькой, размером с пудреницу, комнате, все кисэн засуетились: одна, отвернувшись, стала быстро надевать носки босон, другая — кодяни, шорты, сделанные из хлопка и надеваемые под юбку ханбока, третья — одеваясь, раздраженно ворчала, что каждый раз, когда она выигрывает, игра прекращается.

— Что-то я не вижу мисс Чжу? — все еще сердито спросила Табакне.

— Ой, что мне делать с моей памятью? Она ушла к дерматологу. Уходя, она попросила меня передать вам, бабушка, что ушла делать пилинг, — испуганно оправдываясь, протараторила одна из кисэн.

— Что?! — вспылила Табакне. — Она что, раньше не могла это сделать?!

— Я этого не знаю. На этот раз она, кажется, ушла делать пилинг с морскими водорослями, но я точно знаю, что она ушла делать пилинг, — быстро ответила ей та же кисэн.

— Я вижу, она, чуть что, ходит чистить лицо, однако, сколько бы она ни чистила его — бесполезно. Есть такая поговорка: «Лицо, данное от природы, не изменить». К тому же если сделаешь неправильно, оно станет похожим на плохо очищенную грушу!

— Бабушка! Ужасно! Ну и шутки же у вас, — раздались обиженные голоса кисэн.

Сколько бы раз ни говорила она, до оскомины в зубах, что когда одеваешь ханбок, надо следить, чтобы грудь не выделялась, все равно ей в глаза бросилась кисэн, у которой они были выпуклыми. Ведь известно, что только тогда груди бывают красивы, когда тесно подвязываешь поясом юбки. То ли она надела бюстгальтер с подложенной под нее губкой, но ее груди не просто выделялись, а были вызывающе выпуклыми. Поэтому верхняя часть полы ее куртки, не закрывалась, была немного приподнята над грудями и не облегала плотно ее тело.

— Ну и зрелище… — громко, чтобы все услышали, желая больнее уколоть, сказала Табакне. — Твоя грудь выглядит, словно недоваренная лошадиная голова. Что ты положила туда?

— Я… я только надела бюстгальтер, — оправдывалась, прикрыв руками грудь, сказала кисэн, — но почему вы, бабушка, всегда придираетесь только ко мне?

— Немедленно сними бюстгальтер, слышишь! — крикнула Табакне. — Ты что, считаешь, что большие груди — предмет для гордости? Почему ты их так выпячиваешь, а? Почему выпячиваешь, я тебя спрашиваю? Столько раз я учила тебя: кисэн только тогда будет выглядеть изящной, когда она будет носить ханбок, слегка согнув спину.

«Наверное, она думает, что в гаком виде она сможет соблазнить богача и уйти с ним из этого кибана, — ругала ее про себя Табакне. — Черт тебя побери, девка неразумная. Она что, думает, что у мужчин нет головы?»

С губ обиженной девушки вот-вот готовы были соскочить слова о том, что такой вид груди, как у нее, «имеет значение».

— Бабушка, скажите мне, есть ли какая-то ваша заслуга в том, что они такие большие? Если бы вы дали мне денег на силикон, тогда — другое дело, могли бы так мне говорить.

— Ах ты шлюха! Нет, вы посмотрите, пожалуйста, на ее раскрытую пасть! — в глазах Табакне вспыхнул злой огонь. — Я тебе дам, шлюха! Я тебе дам, шлюха!

Сжав кулаки, толкая ее плотно обвязанным боком, шаг за шагом двигаясь вперед, она наступала на нее. Со стороны на это было смешно смотреть. Рост кисэн, которая пятилась назад под ее толчками, был, наверное, почти в два раза выше, чем рост Табакне, но в данный момент это не имело никакого значения. Как же все-таки красивы цвета корейских карт хватху с рисунками би, пхун и чхо, означающими соответственно дождь, ветер и траву, с рисунком пиона, символизирующим июнь, безжалостно растоптанные ногами двух людей!

— Достаточно того, что каждый день, утром и вечером, я готовлю вам еду. Что же ты, бессовестная, еще хочешь от меня, нахалка, а?! — громко кричала Табакне, наступая на нее, но в голосе уже не было раздражения, к тому же ей нравились кисэны, которые имели свое мнение. В душе она признавала правоту ее слов и надеялась, что та не повторит судьбу мадам О.

Переодевшись в ханбок, кисэны улыбались про себя. Всем было видно, что, несмотря на то, что мисс Чжу не пришла на работу, настроение у Табакне не такое уж плохое, а судя по тому, что она даже улыбалась им вслед, ее раздражение к кисэн с большими грудями было просто способом выражения неудовольствия или привычкой. Девушки, делая знаки за ее спиной, подмигивали друг другу. Ясно, что было нечто такое, что знали только они, но о чем Табакне не догадывалась.

В Буёнгаке работали две группы кисэн. Девушки из первой группы проживали в отдельном доме внутри кибана, а из второй — вне его, и приезжали туда работать. С кисэн, проживавшими в кибане, особых проблем не было, но с теми, кто ездил туда как на работу, были. Используя свой «особый статус» и «особый характер работы», они все время опаздывали под разными предлогами. Хотя Табакне была старухой, она была настолько догадлива, что, если соединить ее сообразительность и обоняние, она, вероятно, могла занять первое место среди всех работников кибана. Благодаря тому, что слух о ее скверном характере и драчливости был широко распространен вне кибана, по всему городу Кунсану, она надежно защищала кибан от гангстеров, известных своей жестокостью, а внутри него контролировала регулярно опаздывающих кисэн. Однако и она имела слабость, о которой многие не догадывались.