Восемьсот виноградин - Дейв Лаура. Страница 17

– Хочу рассказать вам одну историю, – начал Гэри. – Я спокойно занимался своим делом – содержал винный магазин в Сан-Франциско, в районе Хайт-Эшбери. И вот однажды заявляется туда этот парень и говорит, что в жизни не видел такой чудесной подборки вина. Потом обещает показать мне место, куда я непременно захочу переехать. Я решил, что Дэн чокнутый. Потом приехал сюда и понял, что он действительно чокнутый.

Отец улыбнулся.

– Никто из нас не перебрался бы сюда, если бы не Дэн Форд. Если бы не Джен Форд. И мы вам обоим благодарны. – Гэри поднял бокал. – Даже если вы решили закрыть лавочку и уехать к чертям. Хотя я до сих пор не могу поверить, что вы продаете виноградник этому монстру, «Марри Грант». За сколько бишь вас купили?

Гости засмеялись – довольно злорадно. Поклонников «Марри Грант» среди виноведов не было. Я посмотрела на Джейкоба: он натянуто улыбался и делал вид, будто ничего особенного не происходит.

– Что вы задумали, Дэн? – спросил Брайан Квин. – Второй медовый месяц?

– Об этом лучше спросить у Джен, – со смехом заметила Луиза.

Мама растерянно смотрела на папу – беззвучно спрашивала, как лучше ответить. Никто не знал, что родители уезжают порознь, а не вместе.

Потом она взяла себя в руки, подняла бокал и слегка наклонила его в папину сторону.

– Как захочет Дэн, так и будет!

Виноведы одобрительно зашумели, а папа неловко обнял маму одной рукой, глядя на нее с неестественной улыбкой на губах. Смотреть на это было невыносимо. Я схватила еще один бокал и залпом осушила.

Держа в руке бутылку вина без этикетки, отец повернулся к гостям.

– Не знаю, помните вы или нет, но на одной из первых встреч виноведы подсчитали, сколько трудов приходится на одну виноградину – начиная с висящей на лозе грозди и заканчивая готовым продуктом. Отдельная виноградина – это начало, а конец – бутылка у меня в руке, в которой восемьсот таких виноградин.

Отец оглядел толпу коллег и друзей.

– Все мы знаем секрет: в этой бутылке не только восемьсот виноградин, но и терпение, сосредоточенность, жертвенность и… скука, черт побери.

Виноведы засмеялись.

– Назовем это просто время. В бутылке – то долгое время, что мне посчастливилось провести среди вас. Спасибо, ребята. Спасибо за сегодняшний день и за все остальное. Нам было хорошо с вами.

Затем, согласно традиции, он откупорил бутылку и отпил прямо из горлышка. Гости зааплодировали.

Отец казался счастливым – пожалуй, впервые с тех пор, как я вернулась домой. Он еще раз попробовал вино и кивнул, довольный результатом – довольный всеми своими достижениями. Мама подняла к нему лицо, и их взгляды встретились. Они вместе переживали это мгновение – вместе ощущали вкус вина.

Несмотря на Генри.

Несмотря на то, что между ними происходило.

Бобби стоял рядом с родителями и улыбался. Финн стоял у задней двери и тоже улыбался.

И тут я уронила бокал – стекло со звоном разлетелось вдребезги. Ни раньше, ни позже…

Все повернулись ко мне и уставились на мое залитое слезами лицо. Виноделы застыли с поднесенными к губам бокалами. Бобби и Финн поразевали рты. Мама удивленно распахнула глаза. Улыбка отца померкла.

Не разбирая дороги, я со всех ног бросилась к выходу.

Дорога домой

Я выбежала из «Дегустационного зала» на улицу. Мне нужно было на воздух, нужно было выбраться оттуда. Я знала, что кто-нибудь непременно последует за мной, поэтому прямиком поспешила к пикапу Финна, открыла незапертую дверь и принялась искать запасной ключ, который брат обычно хранил под солнцезащитным щитком. Я хотела уехать – хотела гнать и гнать машину, пока последняя дегустация отца не останется далеко позади. Пока я не смогу сделать вид, будто ее вообще не было.

– Похоже, его здесь нет.

Я подняла голову: рядом с дверцей машины стоял Джейкоб. В руке он держал пластиковый стаканчик с водой.

– Я не хочу с тобой разговаривать, – пробормотала я, вытирая слезы.

– Я с тобой тоже.

Я взяла у него стаканчик, залпом осушила и вернула ему. Джейкоб перевернул стаканчик вверх дном, но на землю не выпало ни одной капли.

– А мне хотелось пить… – сообщил он.

Я пыталась дышать размеренно и глубоко, однако никак не могла успокоиться. Похоже, когда родители разводятся, мы снова превращаемся в пятилетних детей. Хотим услышать от них, что все будет хорошо. В пять лет это просто – достаточно сказать: «Я вас люблю».

Джейкоб кинул стаканчик в мусорный контейнер.

– Похоже, ты хочешь уехать.

– Хочу, но у меня нет машины.

– Подвезти?

Я рассмеялась и покачала головой.

– Полагается отвечать или «Спасибо», или «Спасибо, не надо». Третьего не дано.

Я терпеть не могла Джейкоба, но на этот раз он был прав.

В дверях «Дегустационного зала» появилась мама. Она поймала мой взгляд и направилась к нам.

И тут я увидела Генри. Он стоял на другой стороне улицы и ждал маму, чтобы увезти ее с собой.

Может, она специально велела Генри ждать на другой стороне, чтобы папа его не заметил? А теперь, когда мужу не до нее, потихоньку ускользнула на свидание к любовнику? Неужели мне придется наблюдать, как они целуются при встрече?..

– Кто это? – спросил Джейкоб.

– Поехали.

– Хорошо, – удивленно произнес он и замолчал, словно что-то вспомнил и не знал, как об этом сообщить. – Вообще-то моя машина осталась в Грейтоне. Можно дойти туда пешком, а потом я отвезу тебя домой.

– До Грейтона пять миль!

– Скорее, семь. Итак, выбор остается прежним: «Спасибо» или «Спасибо, не надо».

Мама приближалась. Я взглянула на Генри: он пока ее не заметил. Зато, похоже, заметил меня и собирался подойти, чтобы снова представиться – на этот раз в одежде.

Я решительно зашагала прочь.

Бутилировано по месту производства

Свое любимое сортовое вино отец назвал «Кончерто» – дань маминому музыкальному прошлому и самому этому слову. «Кончерто». Родителям нравилось его значение. Оно произошло от двух латинских слов: «conserere», то есть связывать, соединять, переплетать, и «certamen» – соревнование, борьба. Идея в том, что два участника концерта – солист и оркестр – попеременно противоборствуют и сотрудничают друг с другом, создавая музыку. Создавая синхронизацию.

Именно это и требуется от вина.

Именно это я и утратила. Никакого сотрудничества, одно сплошное противоборство.

Джейкоб не хотел идти через центр города, поэтому мы свернули на извилистую Салливан-роуд и углубились в холмы – в сельский мир старых яблочных садов, живописных фермерских домов и перестроенных амбаров. Эта дорога олицетворяла собой тот тихий мир, из которого я сбежала подростком. Внезапно я поняла, что рада сюда вернуться: все здесь успокаивало, все здесь осталось прежним.

В один из первых приездов Бена в Себастопол мы совершили прогулку по этим местам, и он сразу же в них влюбился. Его совершенно очаровали холмы, четко вырисовывающиеся на фоне неба деревья и фермерские дома, каждый из которых таил свою особую историю.

Мы с Джейкобом шли молча. Разговаривать не хотелось – по крайней мере, друг с другом. Наконец он нарушил молчание:

– Если не заключить временное перемирие, путь будет долгим.

– Путь будет долгим в любом случае, – заметила я, обводя жестом раскинувшийся вокруг пейзаж.

Джейкоб согласно кивнул – первый шаг к перемирию.

– Странновато, наверное, было здесь расти.

Я удивленно повернулась к нему: его слова были полной противоположностью тому, что сказал в свое время Бен.

– Большинство считает, что у меня было идиллическое детство, – ответила я.

– Потому что здесь так мило?

– Вроде того.

Джейкоб сунул руки в задние карманы джинсов.

– Взросление никогда не бывает идиллическим. Иначе оно называлось бы как-нибудь иначе.

Я отвернулась, чтобы скрыть улыбку.

– Мама любит повторять: «Чтобы растить в Сономе детей, нужно воображение». Здесь ведь почти никаких развлечений, поэтому нам приходилось выдумывать собственные: превращать старые яблоневые сады в лабиринты, устраивать еженедельный забег до магазина мороженого. На финише каждый получал по две порции местного самодельного мороженого. И все это в десять утра.