Софья (обманутые иллюзии) (СИ) - Леонова Юлия. Страница 116

Не спалось в эту ночь и Чартинскому. Вопреки всем его ожиданиям Софья не набросилась на него с упреками, хотя видит Бог, поводов к тому у нее было не мало. Все о чем она его просила – это о возвращении в Петербург, но как раз именно этого он делать и не собирался. Слишком многим было известно, что он выступил на стороне Bonoparte, собственно он и раньше, до начала войны, не скрывал своих убеждений. Его встретят как предателя, и отношение к нему будет соответствующим. Нет. Путь в Россию для него закрыт раз и навсегда, только она не хочет этого понять. Женщины, как их понять? Ведь не иначе сама судьба свела их вечером в разоренной усадьбе. Так отчего не хочет принять того, отчего противится? Как еще ему доказать свою любовь к ней? Во время долгого и трудного путешествия он стремился угадать любое ее желание, но ни разу даже малейшего намека на благодарность не мелькнуло в равнодушных серо-голубых глазах.

Нынче, когда он заговорил о Раневском и высказал предположение о его возможной гибели, от Адама не укрылись ни хмурый взгляд, ни страдальчески прикушенная губа, ни бледность, что внезапно разлилась по ее лицу. О, как больно ранила его такая преданность, такая любовь. Как мягко и нежно звучало в ее устах в общем-то жесткое Alexandre.

Где найти выход? Отпустить? Помилуй Боже, к чему тогда эти лишения и трудности, коими ему пришлось перенести, лишь бы только хоть на шаг приблизиться к исполнению своего желания. Но даже если отпустить. Разве возможно это нынче? Нет. Решительно невозможно. Все слишком запуталось, сколько всего их связывает, и главное ребенок – его ребенок.

Чартинский не скупился. Ради того, чтобы путешествовать с комфортом, он продал почти все драгоценности, которые оставил Джозеф и купил довольно большой и удобный дормез с великолепной четверкой серых в яблоках рысаков. Все приготовления к дальней дороге почти в полторы тысячи верст заняли всего два дня. Впереди ждал Париж. Софья никогда даже мечтать не смела о том, что когда-либо ей доведется посетить этот город, овеянный романтикой, о котором только читала в книгах, в столь любимых ею французских романах.

Путешествие в экипаже по весенней Италии было не лишено приятности. О сколько чудных пейзажей открывалось ее глазам. Сколько впечатлений и эмоций она испытала, пока двигаясь вдоль побережья, они направлялись во Францию. Природа оказалась щедра на теплые солнечные дни. Весна здесь совершенно отличалась от той, к которой она привыкла. Здесь все было в разы больше, пышнее, и это не переставало удивлять ее. Но не только земля Италии поразила ее, но и сами итальянцы. Речь их казалась слишком быстрой, жесты и мимика чересчур живыми и эмоциональными, но все вместе было столь очаровательно.

При остановке в Риме, она уговорила Чартинского задержаться в городе на пару дней. И хотя ей уже тяжело было много ходить пешком, она все же нашла в себе силы, чтобы осмотреть главную достопримечательность города - Колизей. Адам сопровождал ее в этой прогулке. Чартинскому уже доводилось бывать в Риме, но даже при его первом знакомстве с древним городом, он не испытал и сотой доли того восторга, коим светились глаза Софьи. Все, что он видел – это холодные каменные руины, для Софи же все было наполнено иным смыслом. Она видела возвышение и падение огромной империи, когорты храбрых римских легионеров, беспощадные и жестокие бои гладиаторов, патрициев и плебеев, заполнявших трибуны древнего амфитеатра. Стоило только прикрыть глаза, и можно было вообразить себе, шум огромной толпы, жаждущей кровавого зрелища.

- Aut vincere, aut mori, (Победа или смерть), - усмехнулся Чартинский, наблюдая за ней.

- Именно так, - обернулась к нему Софья.

Адам нахмурился:

- Право я вас не понял, София.

- Победа или смерть, - повторила Софи. – Все просто, Адам. Когда есть цель, следовать ей стоит до самого конца.

Софья заметила, как губы Чартинского сжались в тонкую ниточку. О, он прекрасно понял тот намек, что прозвучал в ее словах.

- Неужто вам не приходит в голову, - зло и отрывисто заговорил он, - что любая ваша попытка заранее обречена на провал?

- Отчего? – невозмутимо поинтересовалась Софи, опираясь на его руку и спускаясь по высоким ступеням к выходу.

- Да взять хотя бы и практическую сторону дела, - принялся пояснять Чартинский. – Во-первых ваше положение не способствует длительным поездкам и мало того это может быть даже опасно для вас.

- А во-вторых, - перебила его Софи, - Вы не собираетесь помогать мне. Потому, я не верю в вашу любовь, Адам.

Чартинский остановился на одну ступеньку ниже ее и поднял голову глядя на нее снизу вверх:

- Я люблю вас. Как еще мне доказать вам это? Судьбе было угодно, чтобы мы встретились с вами. Так почему же, черт возьми, вы не хотите понять этого?

- Судьбе было угодно, - вздохнула Софья. – Нет, Адам. Это не судьба. Это несчастное для меня стечение обстоятельств, - покачала она головой. – Я не люблю вас и никогда не смогу полюбить. Из-за вас погиб мой брат, из-за вас я не имею возможности знать, что происходит с моими близкими. Все это страшно огорчает меня.

Адам опустил ресницы, скрывая от нее выражение своих глаз. Уголок красиво очерченного рта дернулся в нервной улыбке:

- И все же я убежден, София, что мы с вами еще будем счастливы. Время лечит любые раны, а я сделаю все, чтобы оградить вас от любых невзгод и несчастий.

Становилось совершенно очевидно, что спор этот совершенно бесполезен. Чартинский обладал счастливой способностью видеть и слышать только то, что было ему удобно. Софья уже давно заметила эту черту его характера и потому знала, что любые ее доводы разобьются о его каменное упрямство и уверенность в собственной правоте.

Спустя две седмицы дормез прогрохотал колесами по булыжной мостовой Парижа без остановок, и вскоре въехал в его предместье Сен-Дени. Ворота небольшого поместья с легким скрипом отворились перед дорожным экипажем. Мягко зашуршал гравия подъездной аллеи под тяжелыми колесами дормеза.

- Добро пожаловать домой, ma chйrie, - подал Софье руку Адам, помогая спуститься с высокой подножки.

Софи ступив на землю, огляделась. Дом и в самом деле был небольшой, в два этажа. Белые колоны украшали портик центрального входа, к которому вела широкая, но невысокая лестница. В центре двора, посреди изумрудно-зеленого травяного ковра возвышался небольшой фонтан, представляющий собой чуть позеленевшую от влаги фигуру мальчика с кувшином в руках. Тонкая прозрачная струйка воды, играя всеми цветами радуги в лучах яркого апрельского солнышка, стекала из горлышка кувшина в каменную чашу, под ногами статуи. Ухоженный парк вокруг являл собой чарующее зрелище: цвели каштаны, манили прохладой тенистые аллеи, хотелось снять туфли и босиком пройти по мягкой изумрудной траве.

Софья стянула перчатки и подставила ладонь под прохладную струю. Адам не сводил с нее напряженного взгляда. Будто ощутив спиной этот пристальный взгляд, она обернулась.

- Здесь очень красиво, - мягко улыбнулась она.

- Это теперь ваш дом, София, и я рад, что он вам нравится, - отозвался Чартинский.

Софья хотела было возразить ему, но не успела. Из распахнувшейся двери по ступеням сбежала девушка и, повиснув на шее у Чартинского, звонко расцеловала его в обе щеки. Незнакомка быстро заговорила по-польски.

Недоумение и удивление в лице Адама быстро сменилось радостью и он, улыбаясь, прервал поток ее красноречия, поднеся к губам изящные ручки:

- Фели, Бог мой, я думал вы с маменькой в Варшаве.

- Варшава давно занята русскими, - грустно отозвалась девушка. – Маменька решила, что ежели ты где и объявишься, так это здесь и потому мы приехали сюда.

Взяв девушку под руку, Чартинский подвел ее к Софье.

- Фели, позволь представить тебе мою супругу Софью Михайловну. – София, моя сестра Фелисия.

Девушка на какое-то мгновение лишилась дара речи, но вспомнив о хороших манерах, присела в книксене и пробормотала приличествующие случаю слова приветствия, окинув цепким взглядом всю фигуру Софьи, укутанную плотным плащом.