Софья (обманутые иллюзии) (СИ) - Леонова Юлия. Страница 131

Разговор с Фелисией начал утомлять ее. Поначалу чувство вины, испытываемое девушкой, немного польстило самолюбию Софьи, но вскоре Фели с жаром принялась защищать брата, рассказывая о том, каким замечательным мужем он будет теперь, и как терзался все утро угрызениями совести.

«Видать, слишком сильны эти угрызения, - вздохнула Софья, - раз прислал своего эмиссара, не решившись самолично явиться».

Вопреки ее ожиданиям Адам явился после обеда. Чартинский принял какое-то решение, но не решался заговорить. Он долго молча расхаживал по комнате, стараясь не встречаться взглядом с Софьей. Наконец, Адам присел на стул и заговорил:

- Армия союзников недавно вступила в пределы Франции. Думаю, война скоро завершиться крахом Bonaparte и русский вступят в Париж. Даю вам слово, что сам разыщу вашего брата, ежели Господу угодно было сохранить ему жизнь.

- Так торопитесь, Адам, разлучить меня с мальчиками, - горько заметила Софья.

- Я не могу видеть их каждый день без того, чтобы не думать о том, кто их отец, - сглотнул ком в горле Чартинский.

- Как же ваши друзья? – шепнула Софья, чувствуя, как глаза наполняются слезами. – Что они скажут? Ваша мать, сестра?

- Мы уедем в Варшаву, - отозвался Чартинский, не поднимая головы. – Маменьке никогда не нравилось жить там, уверен, она предпочтет остаться здесь.

- Вы все продумали до мелочей, Адам. Только меня забыли спросить.

- Вы дали мне обещание, София: безопасность ваших детей в обмен на замужество.

- Не думала, что мне так скоро предстоит расстаться с ними, - отвернулась Софья. – Вы знаете, каково это? Понимаете ли, что я чувствую нынче?

- У нас еще будут дети, - зашептал Чартинский, - сделав попытку взять ее за руку.

Софья выдернула у него свою ладонь, указав ему глазами на дверь. Слишком больно было говорить о том, слишком больно было даже думать о том!

Глава 39

До самого позднего вечера Софья не выходила из своих покоев. Она словно бы впала в оцепенение, не было ни сил, ни желания пошевелиться. Словно какая-то пелена окутала ее разум, лишая воли.

Вернувшись с подносом, на котором приносила ужин, Николета принялась убирать со стола нетронутые блюда. Высокий бокал из хрусталя, доверху наполненный красным вином, выскользнул из ее рук и, ударившись о край наборного столика, со звоном разлетелся на мелкие осколки. Вино разлилось по светлому паркету, забрызгало край обюссонского ковра, будто капли крови впитались в светлый ворс. Звон разбитого стекла привел Софи в чувство. Глядя на лужицу, образовавшуюся у ее ног, Софья вздрогнула.

- Wally! (Растяпа!), - в сердцах бросила она, вспыхнувшей ярким румянцем девушке.

Николета, разразившись слезами, бросилась вон из комнаты. Поднявшись с кресла, Софи обошла алое пятно и в волнении заходила по комнате. Винить Адама в предстоящей разлуке с детьми не было никакого смысла, ведь именно ей пришла в голову мысль передать их Андрею, дабы обеспечить их безопасность. Разве могло быть что-то более важное, чем их благополучие? Как только близнецы окажутся вне досягаемости Чартинского, он более не сможет шантажировать ее. Софья замедлила свой бег по комнате и остановилась у окна.

Мороз разрисовал стекло причудливыми узорами, слышно было как завывает ветер, и ветка старого каштана настойчиво стучит по крыше где-то над головой. Приложив ладошку к заледеневшему стеклу, Софи склонив голову набок наблюдала, как от тепла ее руки плавится ледяной узор на стекле, и влага прозрачными каплями стекает вниз. Так и душа чуть оттаяла, ожила, будто обрела крылья, имя которым – надежда.

Слабая улыбка скользнула по ее губам. Ежели все пройдет так, как она задумала, у нее будут развязаны руки. Она непременно найдет способ ускользнуть от Чартинского. Андрей все поймет. Он непременно поможет ей. Он поймет, что мальчики сыновья Александра, ведь отец никогда не станет избавляться от собственных детей. Адам, ослепленный своей ненавистью к Раневскому не подумал о том. «Только бы Andrй был жив!» - страх ознобом скользнул по спине. Обхватив себя руками за плечи, Софи зябко поежилась.

«Все будет хорошо», - в который раз повторила она про себя, стараясь унять тревогу, ставшую ее постоянной спутницей в последние несколько седмиц. Будущее представлялось ей уже не таким мрачным. Она пока не могла в подробностях представить себе, что ее ждет впереди, слишком многое зависело от капризной прихоти судьбы и воли случая, но впервые за долгое время появилась цель. Воображение рисовала ей яркие картины долгожданной встречи, мысленно она подбирала слова, что скажет тому, на кого возлагала столько надежд. Мысли метались стаей перепуганных птиц, и так же как птицы в небе далеки от земли, так и думы Софи были далеко от заснеженной усадьбы в предместье Парижа.

О как ненавистен ей был неспешный бег времени, как хотелось, чтобы оно было столь же быстротечно, как и мысль человеческая, способная в одно мгновение преодолевать годы и тысячи верст. Душа металась от злости и отчаяния к надежде, губы беззвучно шептали: «Господи, Отец наш всевышний, убереги его, сохрани и убереги».

Тихий стук в дверь, отвлек ее от беспокойных дум, спустив с небес на грешную землю.

- Entrez! (Войдите!) – откликнулась Софи.

На пороге появилась Николета. Присев в книксене, девушка не поднимая глаз, прошла в комнату и принялась собирать осколки на полу. Окончив, она вопросительно глянула на Софью. Присев на банкетку перед зеркалом, Софи знаком показала, чтобы камеристка помогла ей приготовиться ко сну. После ухода прислуги она, забравшись в постель и укутавшись в одеяло, попыталась уснуть, но сколько бы не ворочалась с боку на бок, сон не шел. Вновь беспрестанный бег мыслей, круживших в голове в бесконечном хороводе, гнал прочь дрему, не давал сомкнуть глаз. Прислушиваясь к завыванию ветра за окном, она строила планы один безумнее другого.

Проснулась Софи против своего обыкновения довольно поздно, когда свет ясного зимнего утра уже проник в комнату ярким солнечным лучом сквозь неплотно задернутые портьеры. Спустив ноги с постели, она легко соскочила с кровати и направилась к окну, намереваясь отдернуть портьеры, дабы впустить дневной свет, что так настойчиво рвался в спальню через узкую щель. Но стоило только подойти к окну и взяться рукой за тяжелую бархатную штору, голова ее закружилась, зашумело в ушах. Отодвинув штору, Софья зажмурилась от яркого солнечного света, ворвавшегося в помещение. Ночная метель улеглась, оставив после себя пушистые высокие сугробы. Но Софье было не до красот ясного зимнего дня. Стены ее спальни закружились в безумном хороводе, тошнота комом подступила к горлу, холодная испарина выступила на лбу. Стараясь дышать ровно и неглубоко, Софи попыталась справиться с приступом дурноты, но малейшее движение сводило на нет все ее усилия. Зажав рот ладонью, она метнулась в уборную. Вернувшись в спальню, молодая женщина без сил опустилась на кровать. Причина ее дурного самочувствия была совершенно очевидна. «Господи, за что же ты так жесток ко мне?!» - утирая слезы, струящиеся по бледному лицу, мысленно вопрошала она. Безумная злость на весь мир и несправедливую долю, уготованную ей судьбой, стеснила грудь. Будь она сейчас где-нибудь в чистом поле, непременно закричала бы во весь голос, всплёскивая обиду и отчаяние, но в стенах своей спальни позволительно было лишь молча глотать слезы.

Прикрыв глаза, Софи неглубоко дышала. Безусловно, ей приходилось слышать, что можно избавиться от нежеланной тягости. Но хватит ли ей духу пойти на подобное ради собственного благополучия, взять на душу смертный грех?

Вчерашнее воодушевление, вызванное обилием планов на будущее, сменилось беспросветным отчаянием. Неизвестно, как долго ей удастся сохранять в тайне свое нынешнее положение. Давая согласие Чартинскому стать его женой, Софья вовсе не намеревалась следовать данному обещанию, а надеялась лишь усыпить его бдительность и потянуть время, но в который раз убедилась, что пытаясь обмануть судьбу в итоге оказалась обманутой сама. Отныне жизнь ее была предопределена и все ее попытки что-то изменить – лишь трепыхания мотылька, угодившего в паутину, ловко расставленную на его пути.