Софья (обманутые иллюзии) (СИ) - Леонова Юлия. Страница 86

- Вон! – бросил он своему денщику, ожидавшему барина.

Слуга торопливо ретировался, не забыв плотно прикрыть за собою двери. Развернув ее спиной, Завадский принялся расстегивать крохотные пуговки на платье, что так и норовили выскользнуть из непослушных пальцев. Потеряв терпение, он рванул на ней платье, а услышав в ответ тихий смех, толкнул к разобранной постели. Переступив через безнадежно испорченное платье, упавшее на пол бесформенной кучкой шелка, Надин шагнула к кровати. Спустила с покатых плеч тонкие бретели полупрозрачной сорочки и забралась на постель. Андрей всегда был нежен с ней, ласки его были осторожными и деликатными, но не в этот раз. Она задыхалась под тяжестью сильного тела, впивалась ногтями в широкие плечи, со страстью отвечала на неистовые почти болезненные поцелуи, желая еще большего, о чем шептала ему на ухо, потеряв всякий стыд.

Откинувшись на подушку рядом с ней, Андрей уставился в потолок. Пережитое наслаждение тотчас сменилось раскаянием. Никогда и ни с кем он не позволял себе подобного.

- Прости, - прошептал, страшась взглянуть на нее, - я, видимо, причинил тебе боль.

- Ничуть, - отозвалась Надин, приподнявшись на локте и вглядываясь в его лицо.

Шаловливые пальчики пробежали по его груди, коснулись крепкой шеи. Андрей удивленно моргнул. Яркие припухшие от его поцелуев губы, сложились в соблазнительную улыбку, в глазах ее почти черных в призрачном свете свечи, не было ни раскаяния, ни злости, ни сожаления.

- Ничуть, - повторила она, склоняясь над ним и целуя его в губы.

Но словно опомнившись, отстранилась от него. На гладком лбу пролегла морщинка, ровные дуги бровей сошлись к переносице. Опустив глаза, Надин легко поднялась с постели и, завернувшись в покрывало, направилась к двери.

- Останься, - попросил Завадский.

Обернувшись на пороге, она покачала головой и вышла, оставив его в одиночестве. Пройдя в свою спальню, Надежда натянула на себя сорочку, разложенную заботливыми руками камеристки на разобранной постели и забралась под одеяло. Все тело ныло, казалось, кожа пылает в тех местах, где ее касались руки Андрея. Сейчас, после безумной схватки в его постели, она вдруг устыдилась себя и того наслаждения, что пережила в его объятьях в эти краткие мгновения. Бесполезно было лгать себе в том, что нарочно довела его, вызвав этот приступ ярости и злости. Невозмутимое спокойствие, с которым он всегда отвечал на любую ее выходку, наконец, дало трещину. Она впервые видела его таким, и таким он ее пугал и притягивал одновременно.

Невыносимо стыдно было от того, что вместо того, чтобы пылать справедливым негодованием от подобного обращения, она стонала и извивалась в его объятьях. Надин еще долго вздыхала и ворочалась в постели, перебирая в памяти мгновения уходящей ночи. От воспоминаний этих ее бросало в дрожь и тепло разливалось по всему телу, она уже и сама не понимала: то ли от стыда пылает лицо, то ли от возбуждения, которое не желало покидать ее.

Проснулась она поздно. На ее вопрос о муже, камеристка ответила, что его сиятельство поднялись чуть рассвело и даже не завтракав уехали. Еще просили передать, что будут поздно. Весь день Надин не находила себе места, отменила визит к графине Любецкой, послав записку и сославшись на нездоровье. Необъяснимая тревога, предчувствие того, что совершила ошибку, не давали покоя. К вечеру тревожное ожидание сменилось раздражением. Придумывая себе различные фразы, для того, чтобы начать разговор, Надин в беспокойстве ходила по комнате не в силах усидеть на месте. Стемнело. Прислуга зажгла свечи в подсвечниках. Гостиная осветилась мягким теплым светом. Взяв из библиотеки книгу, и попытавшись скоротать время за чтением, Надин задремала в кресле. Проснувшись будто от толчка, она подняла голову, встретившись взглядом с супругом.

- Вы хотели видеть меня? – поинтересовался Андрей.

От холодности тона, с которым был задан вопрос, Надин поежилась.

- Как прошел ваш день? – попыталась улыбнуться она.

- Превосходно, - равнодушно отозвался Завадский. – Ежели это все, я пойду. Меня в клубе ждут.

- В клубе? – ахнула Надежда. – С каких пор вы стали посещать клуб в столь позднее время?

- С сегодняшнего дня, - пожал плечами Андрей.

Склонившись к ней, он коснулся сухими губами ее лба:

- Не ждите меня. Покойной ночи.

- Andrй, - окликнула она его, - нам надобно поговорить.

- Не вижу смысла, madame, - отозвался Завадский, стоя в дверях. – Вы все высказали вчера, более я слушать подобное не намерен. Любви вашей, как оказалось, я недостоин, ну а более мне ничего от вас ненужно.

Надин тщетно пыталась сдержать подступившие слезы. Как же больно могут ранить холодность и равнодушие. Ее раздражали его любовь, слепое поклонение и обожание, хотелось кипучих страстей, дабы кровь играла в жилах, но вместо того, болью стиснуло сердце и гнетущей тяжестью опустилось в душу страдание от его безразличия, и это после той страсти, что испытала с ним прошлой ночью.

***

Как-то уж слишком быстро минул февраль. И хотя зима все еще крепко держала столицу в своих морозных, заснеженных объятьях, предчувствие скорой весны, а вместе с нею и долгой разлуки не покидало Софью. Эти последние дни, перед выступлением в поход стали самыми тягостными. Хотелось бесконечно продлить их, и в то же время, душа была совершенно измотана бесконечным ожиданием расставания. Сколько слез было пролито, сколько было дано обещаний, сколько слов любви и нежности было сказано, но всего этого было слишком мало, чтобы заглушить тот страх, что рос и ширился в сознании каждый божий день.

Ранним мартовским утром, прощаясь с Раневским, она, как могла, старалась удержать в себе, не высказать вслух, дурные предчувствия, что не покидали ее всю последнюю седмицу.

- Я буду молиться о тебе каждый день, - шептала ему, спрятав заплаканное лицо на его груди. – Только ты пиши, Саша. Все равно о чем, только пиши.

- Ну, полно! – касаясь губами ее виска, шептал Раневский. – Полно, Софья Михайловна, сырость разводить. Пора мне.

Коротко поцеловав жену в губы, Александр вышел, не оглядываясь, ибо страшился того, что ежели оглянется, не сможет уйти, оставив ее.

Семнадцатого марта 1812 года Кавалергардский полк в полном составе выступил из Петербурга в поход на Вильну. Тем же днем, Софья и Кити отправились из столицы в Рощино. Долгая дорога совершенно измучила путешественниц. Местами подтаявший тракт, затруднял передвижение. Колеса экипажа то и дело увязали в жидкой грязи. Возница, отчаянно ругая себе под нос господ, вздумавших в самую распутицу пускаться в дальнюю дорогу, нещадно подгонял лошадей. Однообразен и уныл был за окном безрадостный пейзаж. Тоска и хандра, усугубляли тяготы путешествия. Когда же, наконец, прибыли в Рощино, Софья словно бы истаяла совсем. Под глазами залегли темные тени, все реже мелькала улыбка на бледном лице.

Все ее дни отныне были наполнены ожиданием вестей. Первое письмо от Раневского пришло в середине апреля, вместе с письмом Чернышёва к Кити. Мальчишка-казачок с утра посланный на почтовую станцию, воротился спустя два часа с долгожданными конвертами. Получив от барыни рубль серебром, пострел с радостным воплем кинулся прочь со двора. Вскрыв дрожащими пальцами конверт, Софья присела у окна в гостиной, жадно вчитываясь в строки, написанные знакомым четким почерком:

«Здравствуй, ангел мой, Софьюшка. Ты просила меня писать обо всем, вот я и пишу. Нашему полку невероятно повезло в том, что великий князь Константин Павлович выступил с другим конным полком по другому тракту, потому идем мы с относительным комфортом, в шинелях, а не то не миновать бы нам марша в кирасах да парадной форме. Сегодня пришли в Лугу. Весь переход лил дождь, и мы все перемокли. Зато, с каким удовольствием разместились, наконец, на казенных квартирах. Только потеряв удобства, начинаешь ценить то малое, чем награждает судьба. Виделся с Andr й, нынче мы с ним в разных эскадронах. Он просил передавать приветы тебе и Кити. Ежели и дальше сохраним такую скорость передвижения, то к середине апреля будем в Вильне».