Зайнаб (СИ) - Гасанов Гаджимурад Рамазанович. Страница 66

Тагиру надо было уходить в горы, к своей отаре овец, но как к этому подготовить молодую жену, которая была уверена, что он, рассчитался с этой работой, которая никогда ей не нравилась, и пришел к ней навсегда. Когда, наконец, он заикнулся об этом, жена заплакала, умоляла, просила не уходить:

— Ты на кого меня оставляешь, Тагир? Ты хоть подумал, что со мной делаешь?! Ты что, до тебя не дошла, что я здесь одна не могу оставаться! Да и до сих пор у себя в отцовском доме даже днем меня не оставляли одну! — она бросилась ему на шею, заплакала на взрыд. Какие бы утешительные слова Тагир ей не говорил, он не мог ее утешить.

— Тагир, милый, родной, до бросай ты эту работу, я прошу тебя. Я чувствую, что-то страшное, какой-то страшный рок преследует нас. Я уверена, если ты немедленно не бросишь эту работу, с нами случится что-то очень страшное. Это мне загадала гадалка, которая недавно была у нас в селении. Как увидела меня на улице, она так и запричитала: «Рок, страшный рок ползает у вас по пятам… Я знаю, ты с мужем в разлуке… Он хороший человек. Но его окружают плохие люди, которые хотят вас разлучить… Зови его немедленно к себе и уезжайте, как можно быстрее, отсюда!..» Я умоляю тебя, прислушайся к тому, что я говорю. Ты знаешь, я работящая. Днем и ночью буду ткать ковры. От художников-заказчиков сегодня у меня отбоя нет. За один хороший ковер-портрет мне платят до тридцати тысяч рублей. А такой портрет я спокойно делаю за месяц. Плюс к тому мне еще за обучение сверху платят десять-пятнадцать тысяч рублей в месяц. Я еще хороший дизайнер по женским костюмам, заказами завалена на погода вперед! Только не уходи, пожалуйста! — осыпала она поцелуями лицо мужа.

Но по глазам, которые Тагир стыдливо и больно отводил от жены, она видел, что он не поддается. Он, не глядя на нее, еле сдерживаясь от обиды, выговорил:

Зухра, дорогая моя, тебя нечего бояться. Кто на тебя даже если косо взглянет, я ему башку оторву. Я попрошу тетю, пока я в горах, по ночам, чтобы к тебе посылала кузину. Я прошу тебя, потерпи еще чуть-чуть, и все уладится. Я перейду на работу в контору, мы заживем весело и счастливо. А мужу оставаться без дела, жить на иждивении молодой жены не годится…

Так он еле уговорил жену и отправился в горы…

Зухра не сомневалась в том, что ее муж бросит работу чабана и переберется поближе к ней. Каждый вечер, кода она садилась во дворе под тутовым деревом пить чай, представляла, как они с Тагиром, облокотившись на ковер, подставив под бока целую кипу разных подушек, они пьют душистый чай и думают о их будущем. Только, когда наступала зима, Тогир обещал перебраться к ней домой весной, а весной, собираясь с отарой овец в горы, говорил, что палку чабана бросит осенью. Так прошли три года. Тагир из Москвы перевелся в сельсокохозяйственную Академию республики, обучаясь заочной формой обучения, заканчивал третий курс, только Зухра никак не видела концо обещаниям своего мужа. По его словам, теперь в вэтой отаре овец их овец было около пятиста. Теперь он говорил, если отару передать в чужие руки, их или украдут, или же передохнут все овцы.

Так, в заботах, ожиданиях так скоротечно прошло время, что в один из дней Зухра увидела, что от нее скоротечностью ушла любовь. Она так устала ждать Тагира, что, если даже он месяцами не приходил домой, это ее перестало тревожить. Не пришел, так не пришел, ну черт с ним. Теперь, когда приходил муж с дальней дороги, она нехотя здоровалась с ним, молча, зевая от тоски, собирала на стол нехитрую закуску. Когда тот заканчивал трапезничать, без спросу перед ним ставила термос с кипяченной водой, чайник с заваренной заваркой, сахар, молча разливала чай и уходила. А ночью, когда наступало время ложиться спать, мужу стелила постель в гостиной, укладывала его спать, а когда он, уставший, быстро засыпал в чистой и мягкой постели, сама долго не ложилась спать, сидя у камина, молча глядела в горящий огонь и жалела о бесцельно утративших девичьих мечтах. А когда муж настаивал, чтобы жена выполнила перед ним свой супружеский долг, она искала десятки причин, чтобы с ним не ложиться в общую постель. А если и ложилась, не подпускала его к себе. Тагир в разговорах среди друзей, сверстников, людей намного старше него не раз слышал, что, после нескольких лет совместной жизни супружескую постель покидают пылкие, страстные отношения, со временем совместная жизнь мужчины и женщины вступает в ровные, отношения, без охов, ахов, вздохов и поцелуев, которые когда одно прикосновение гуд сводило их с ума. Поэтому отказ жены, ее частые уходы от исполнения супружеских обязанностей его особо не тревожило. Но когда и на шестой лет их совместной жизни бог не одаривал их ребенком, он стал тревожиться за их будущее. А когда он этот вопрос поднимал перед женой, она или отмалчивалась, или разговор переводила на другую тему. Он начал подозревать, что она что-то от него утаивает. А что, надо выяснить.

Тагир, как только окажется дома, любой ценой уговорит жену, и отвезет ее в районную больницу на обследование, если надо, и в республиканскую. В крайнем случае, отправит к бабкам — знахарям.

Ахмед звал Тагира долго, неотступно. Ему казалось, что он слышит его голос во сне. Когда вернулся в рутинную жизнь, с блеянием овец, воем собак, ревом ослов, руганью, матом чабанов, он как будто попал в другой, жестокий мир со своими правилами, устойчивым тяжелым бытом, он съежился, как под направленным на него ударом подкованного сапога. На его душе было так тяжко, такая тяжелая боль просыпалась у него в сердце, что он чуть не заплакал. Он подумал, сегодня что-то будет. Будет то, что перевернет его душу, и он станет другим человеком. И он знал, даже если низвергнут на отару овец небеса, он все равно пойдет в селение. Он заранее зарезал молодого барана, разделал мясо на шашлыки отдельно, на Хинкал, положил в хурджины. Хурджины с утра спрятал в подземной пещере со льдом. Не обращая внимания на злобные окрики главного чабана, как только пригнали отару с пастбища, загнали его в загон, окликнул верного пса Арбаса и, не оглядываясь, направился в путь.

Как он устал, как соскучился на этой тяжелой, требующей огромных физических и моральных сил работе. Он понимал, что надо бросить работу и немедленно вернуться к молодой жене, которая в последнее время стала круто меняться. «Не завела ли она любовника? Слишком стала самостоятельной и неуважительной к мужу. Я сам тоже хорош, — ругал себя Тагир. — Кто на третий день после жинитьбы оставляет жену одну в большом доме и уходит? Пусть эта будет работа, предоставленная даже посланником Аллаха! И если даже у тебя в общей отаре находятся пять тысяч голов овец! Ради нее же стараюсь, чтобы она одевалась лучше всех, питалась лучше всех, жила лучше всех! Но сего дня все изменится, — продолжал размышлять, — как только приду домой, искупаюсь, побреюсь, постригусь, переоденусь в самый лучший костюм, посажу ее на «Волгу» друга Аслана и отвезу в город в самый лучший ресторан с отелем. Буду ее любить, холить и лелеять как в первые дни после нашей свадьбы». Когда прибыл в селение, время вступало в густые молочные сумерки…

У него дома не горел свет, только незаметные проблески света сквозили из спальни в коридор на втором этаже. Село собиралось укладываться на ночь. Нигде на переулках не слышен говор; только жвачные животные, разлегшись под открытыми навесами, там и сям, тяжело посапывая, мерно жевали свою жвачку, да и кое-где никак не могли успокаиваться овцематки и ягнята, на ночь раздельно загнанные в разные загоны. Тагир был на пороге своего двора. Ворота, как будто поджидали его, еще не были закрыты. Он загнал собаку во двор и вошел сам. Когда увидел около входных ворот туфли чужого мужчины, он задрожал от обиды, пот стал выступать из всех пор его тела, и за несколько мгновений растерянности рубашка прилипла к его телу. Он брезгливо приподнял туфли, новые, еще не раскатанные, разглядел их и ахнул. Его сердце чуть не выскочило из груди, глаза заполнились туманом: таких туфлей в селении есть только у двоих, — у него и его друга Аслана. Два месяца назад Тагир и Аслан купили их в Дербенте у знакомого «челночника».