Царь горы - Панов Вадим Юрьевич. Страница 23

– Ты о чем? – рассеянно спросил режиссер.

– Копыто этот… Горлопан! Спаситель, мля!

– А кого он спас?

– Семью.

– От чего?

– От позора.

Режиссер с легким удивлением посмотрел на фюрера. В принципе, как и любой житель Тайного Города, он был прекрасно осведомлен о связи между Красными Шапками и логикой. Точнее, об отсутствии оной. Но выверт Кувалды поставил шаса в тупик.

– Боюсь, одному Копыту это не по силам, – пробормотал режиссер, возвращаясь к своим обязанностям.

– А ты не бойся, ты смотри, чо происхофит! – Фюрер принялся загибать пальцы. – Петицию он прифумал? Он. Раз. Меня ее пофписать заставил? Заставил. Он. Фва. Фля митинга слова заучил? Заучил. Он. Три. Зфесь явная измена кроется.

– А позор при чем?

– Так чуфы Копыта испугаются и переф нами извинятся. И буфет Копыто спаситель. Мля.

Режиссер почесал в затылке. Относительно реакции чудов у него было свое мнение, но делиться им с дикарем шас не хотел. Посему дипломатично заметил:

– Не думаю, что все так плохо.

– Нафо было мне пойти кричать. Пусть бы меня слушали и в телевизор снимали. Потому что уйбуй не может быть спасителем и рафетелем. Только я могу. Мне положено.

– Тебе митинговать нельзя по сценарию. – Режиссер взял со столика несколько листов. – Вот здесь написано: воля народа.

– А я и есть нароф!

– Ты политический деятель.

– Я лучшая часть нарофа. Самая его умная и живая часть.

– Вот-вот, самая умная. – Опасаясь, как бы взбудораженный фюрер не выскочил на трибуну и не испортил запись, шас решил зайти с другой стороны: – Ты самая умная часть. А нам было сказано, что митинг должен быть похож на настоящий.

– А он бы и был похож.

– Тогда скажи, кто умнее, ты или народ?

– Я, конечно.

– Вот видишь. Какой бы это тогда митинг был, окажись ты на трибуне? Совсем даже не народный митинг.

– А что?

– Политическая провокация. И чуды бы тебя за это…

– Не нафо пофробностей, – попросил великий фюрер. – Я и так не знаю, чем все кончится.

– Призовем рыжих дятлов к ответу!! – проорал Копыто.

– А это не провокация? – осведомился Кувалда, сообразив, что под рыжими дятлами уйбуй имеет в виду чудов.

– Это воля народа, – отрезал шас. – Трудящиеся выражают мнение. Электорат негодует и все такое прочее. А у нас к мнению народа относятся с уважением. Сегодня они перед камерой попрыгают, а завтра ты придешь и скажешь: «Вот так, господа, я бы ни в жисть, но население недовольно». С тебя и взятки гладки.

Кувалда припомнил, что примерно о том же и даже в тех же самых выражениях, его инструктировали Биджар и Урбек, а потому успокоился. Снова плюнул в корзину, уважительно потрогал пальцем один из мониторов и спросил:

– А покажете когфа?

– Когда велят, тогда и покажем. – Шас отвернулся. – Первая камера! Дай крупный план!

Фюрер же, вернувшись в нормальное расположение духа, принялся сочинять указ о повешении смутьяна Копыто. Стоит ли казнить уйбуя, Кувалда еще не решил, но указ написать надо. Чтобы время потом не терять.

Клаудия знала, что отец вернется из Кельнского зала усталым и на некоторое время уединится в одной из комнат виллы. Как бы ни прошла встреча с Густавом, барону потребуется время, чтобы обдумать разговор, тщательно проанализировать сказанное, услышанное, увиденное, припомнить мельчайшие детали переговоров, окончательно сформировать собственное мнение о них и наметить следующие шаги. И только после этого истинный кардинал Бруджа поделится информацией с самым доверенным из своих советников, с дочерью. Поэтому, узнав о возвращении отца, Клаудия не поспешила к нему, а спокойно продолжила заниматься акварелью и лишь через два часа появилась в большой гостиной, в огромном зале с камином, в котором Александр любил предаваться размышлениям.

Когда девушка вошла в гостиную, барон лежал на диване, подложив под голову руки, и бездумно глядел в потолок. Рядом, на небольшом столике, стояла открытая бутылка вина и наполненный бокал, но Клаудия знала, что отец не выпил ни капли. Налил и забыл, задумался, такое за ним водилось.

На появление дочери Александр не отреагировал, продолжал молча лежать и лишь после того, как девушка расположилась в кресле, негромко произнес:

– Он не удивился.

– Чему?

– Моему предложению договориться с Тайным Городом.

– Рассмеялся тебе в лицо?

– Хуже, сыграл удивление. – Бруджа помолчал. – Густав знал.

– Догадывался, – поправила отца Клаудия.

Барон угрюмо улыбнулся:

– Есть вещи, о которых не догадываются, дочь, их даже предположить невозможно. Любой масан скорее откусит себе палец, чем поверит, что я снюхался с навами. А Густав знал, именно знал, что я скажу об этом.

– Луминар умен, – подумав, произнесла девушка.

– Этого у него не отнять, – согласился Александр.

– Значит, Густав просчитал наши действия.

– У него не было ни одного факта, позволяющего сделать подобный вывод, – отрезал барон.

– Один факт был.

– Какой?

– Греческие Бруджа.

Николас, лидер афинских сепаратистов, занимал довольно высокий пост в клане, казался верным, умело скрывая честолюбивые замыслы. Его демарш мог бы пройти по обычному сценарию, но на свою беду Николасу приходилось принимать участие в организации нескольких встреч между Александром и азиатскими кардиналами. Не только уязвленная гордость двигала Александром во время карательного рейда, не только желание показать подданным силу – барон защищал тайну переговоров. Николасу не повезло – он слишком много знал.

– Думаешь, этой истории хватило Луминару, чтобы сделать правильный вывод? – пробурчал Александр.

– Густав умен, – повторила Клаудия. – История с Николасом не могла не вызвать у него подозрений. Луминар, разумеется, не знает о наших переговорах с азиатами, но он понял, что ты стал иначе смотреть на власть.

– Что будем делать?

Девушка пожала плечами:

– Чем закончилась встреча?

– Он согласился с моим предложением.

– Так сразу?

Барон усмехнулся:

– Сначала все шло как обычно, Густав юлил, пытался острить, обещал подумать и дать ответ позже, но в конце диалога сломался. Он хочет стать полноценным кардиналом и ради этого готов на все. – Александр помолчал. – Это была очень искренняя эмоциональная вспышка. Он не играл. Мы его зацепили, дочь.

– Густав поверил?

Бруджа дотянулся до столика, взял бокал и сделал большой глоток вина.

– Сейчас Луминар сидит в своем поместье и размышляет, взвешивает. Он хочет верить, но запрещает себе. Он согласится приехать для заключения договора, но будет осторожничать до последнего.

Клятву на Амулетах Крови невозможно заключить через Пелену Дружбы, истинные кардиналы должны стоять лицом к лицу и произносить слова, держась за руки.

– Главное, – допив вино, продолжил барон, – Густав не будет мешать ликвидации Бориса и не испугается ее. Не спрячется, когда мы снесем голову американцу.

– Главное, – холодно усмехнулась Клаудия, – чтобы Густав не узнал, что голову американцу снесли не мы, а Захар и гиперборейская тварь. Потому что в этом случае он поймет, что у нас есть собственный кандидат на титул истинного кардинала Луминар.

Александр пристально посмотрел на дочь:

– У Сантьяги есть собственный кандидат.

– У нас, – жестко ответила Клаудия. – Если ты хочешь выиграть битву, то пора прекратить отделять себя от союзников. Даже в мыслях. Захар с нами.

– Сейчас с нами.

– И останется.

Барон поднялся с дивана, наполнил опустевший бокал красным и медленно подошел к разожженному камину. На дочь он старался не смотреть.

– Вернемся к Густаву. Говоря откровенно, я уже не рад, что мы решили начать с Бориса, первым надо было валить умника.