Дама полусвета (Душа так просится к тебе) - Туманова Анастасия. Страница 22

В глубине души Катерина понимала, что «свекровь» права. Глупо было надеяться, что кто-то поможет Валету вырваться с каторги. Скорее всего, никто ему этого и не обещал, вор просто обманул подружку, зная, что так легче заставить ее подписать протокол. От последней мысли у Катерины темнело в глазах, она сжимала до боли кулаки, шепча: «Сволочь… Какая же ты, Сережка, сволочь, сукин сын…», и одновременно понимала, что сама поступила бы точно так же, если б смогла додуматься. Но Валет был старше, опытнее, он мгновенно все сообразил, этот туз из Москвы, Анин любовник, подыграл ему… и теперь ей не увидеть Сергея никогда.

Когда теплая южная осень сменилась ветреной, неожиданно холодной зимой, Катерина почувствовала, что ее черное отчаяние понемногу отступает. Сходив однажды в город, она принесла с собой рулон тонкого полотна, нитки и иголки, разложила все это на столе и достала ножницы. Хеся, двигающая поварешкой в кастрюле с борщом, подозрительно посмотрела на нее.

– Што это за цацки?

– Не могу же я у тебя и дальше на шее сидеть, – глухо проговорила Катерина, разравнивая руками полотно. – Сейчас раскрою, вышью, рубашек хороших наделаю, в магазин сдам.

– Или умеешь? – заинтересованно спросила Хеся, бросив поварешку и недоверчиво глядя на тонкую ткань, беспомощно распадающуюся под лезвиями ножниц.

– Умею. Мы с сестрами на продажу шили. И в приюте много чему научилась.

– Так, может, тебе швейную машинку достать?

– Дорогая вещь… – отмахнулась Катерина. – И не умею я на ней.

– Научишься. Вечером прибудет.

И через несколько часов действительно машинка прибыла. Вместе с ней прибыл немного испуганный еврейский мальчишка лет семнадцати, отрекомендовавшийся: «Исаак Рабиц, фирма «Рабиц, Рабиц и Шмуллер», шьем брюк, пиджаков и чего надо починяем!» Он в мгновение ока обучил девушку обращаться с агрегатом, заправлять нитку, правильно подкладывать под лапку ткань и вертеть колесо, затем чмокнул ручку смеющейся Хесе и умчался. Катерина тоже хмуро улыбнулась, пожала плечами и начала неловко вставлять выкройки под иглу.

Зима тянулась бесконечно. С моря дули ветры, снег запорошил прибрежный песок, свинцовое небо сыпало колючей ледяной крошкой, дни были короткими и сумрачными.

– Гитя, глаза сломишь, хватит! – уже после обеда начинала бурчать Хеся. – Вон, вже темнеет, не лето небось! Хватит, дура, тебе говорят, уж на полк солдат нашила, ослепнешь! Карасин все равно жечь не дам! Пошла бы лучше до города, погуляла, в ресторане села…

– Очень надо…

– Гитька! Дура проклятая! – Хеся с грохотом швыряла в угол половник. – Тебе сколько лет?! Тебе семнадцать, шалава! Тебе мужика надо! Гулять надо, вино пить, всякое удовольствие иметь! Подойди, лярва, к зеркале, погляди на свою морду! Это же не морда, а счастье! Иди сними фраера, побудь с ним вечерочек, ты с него больше поимеешь, чем со всех этих рубашек!!!

– Не могу, стошнит, – коротко отвечала Катерина, и «свекровь» умолкала, чувствуя, что «невестка» говорит правду.

Но Хеся Пароход недаром слыла в Одессе женщиной целеустремленной. Через несколько дней в доме появился Левка Кот. Это был известный всему городу налетчик с довольно красивой нагловатой физиономией, которую немного портил шрам над левой бровью – результат давней драки в пивной. Женщин Кот любил, обращался с ними с уверенностью профессионала, но, по мнению Хеси, ему слегка не хватало ума, и посему она заранее предупредила:

– Не попри на девку, как на кассу, халамидник, осторожность имей, больше барыша получишь.

Левка здравому совету не внял. Явившись в дом Хеси под обычным предлогом покупки «малинки», он увидел склонившуюся над шитьем Катерину, ее сумрачное, смуглое лицо с худыми скулами, зеленые глаза, равнодушно блеснувшие из-под длинных бровей, черную косу, небрежным узлом сколотую на затылке, – и пошел напролом:

– Мадмуазель, вам тут не скучно?

– Мадам, – холодно поправила Катерина, откусывая нитку и беря в руки ножницы. – Закройся, мамино несчастье, бейцы отстригу.

Если Кот и растерялся, то ненадолго. Решив, что девчонка просто ломается, он деловито обошел стол, остановился за спиной Катерины и запустил обе руки в вырез ее кофты.

Хеся в это время разметала во дворике снег. От раздавшегося в доме дикого мужского рева она уронила веник, охнула и тяжело побежала к крыльцу. Прямо на нее с крыльца скатился, зажимая правый глаз окровавленной ладонью, воющий, как портовый гудок, Левка Кот. За ним выскочила белая от ярости Катерина с ножницами в кулаке.

– Глаз у хлопца на месте? – быстро спросила Хеся.

Катерина с явным сожалением кивнула:

– Промахнулась слегка…

– Нельзя так, Гитька… – озадаченно сказала старая малинщица, наблюдая за тем, как Кот, взахлеб матерясь, окунает голову в ведро с ледяной водой и та мгновенно окрашивается в розовый. – Человек все ж-ки.

– Я его дважды предупредила! – процедила Катерина, швыряя ножницы на крыльцо. – Если тут всякая гнида будет меня хватать за грудь, что я потом Сереже скажу?

– Когда скажешь, дура?! – взвыла Хеся, перекрыв истошную ругань Кота. – Через двадцать лет?!

– Хоть через сто!!! – Дверь бешено хлопнула.

Хеся вздохнула. Кряхтя, подняла ножницы, сунула их в карман фартука и повернулась к Коту:

– Упреждала ведь, шаромыжник? Куда она тебя саданула? Дай взгляну… У-у-у, знатно… Да ничего, живой, и глаз смотрит! Метка, конечно, останется, что ж делать… Ну, будешь у нас с двух профилей одинаковый красавец!

Больше Хеся не пыталась подсовывать «невестке» ухажеров. Да никто бы и не согласился на эту роль, поскольку после неудачного кавалерствования Кота слухи о «марухе» Валета поползли самые отчаянные. Воры являлись посмотреть на нее, как на музейный экспонат; входя к Хеське, в упор, без стеснения таращились на черномазую девчонку, сидящую за швейной машинкой, ждали, пока она поднимет голову, улыбались – и тут же каменели, встретившись с ледяным взглядом зеленых глаз. Было очевидно – в любовнике Катерина не нуждается.

– Оставь девочку в покое, дура, – посоветовал Хесе старый друг ее молодости Илларион Грек, заглянув однажды на огонек. – У ней свой интерес, не все же бляди вроде тебя и одним передом думают.

– Какой ей интерес, какой, вейзмир, ей может быть интерес в этой нашей вшивой жизни… – безнадежно запричитала Хеся. – А насчет моего переда молчал бы, сам с него свой цимес имел…

– Ну! Вспомнила бабка, как бог землю делал… – Вор поднялся, обогнул стол, подошел к Катерине, ожесточенно крутящей колесо швейной машинки, и уставился на ее руку. Девушка, казалось, не заметила этого, продолжая следить взглядом за уползающей из-под иглы лентой материи, но Хеся обеспокоенно предупредила:

– Грек, она ножницами мечет, как макрель икрой.

– Знаю, Кот на всю Одессу расстраивался… – Грек продолжал смотреть на руку Катерины. Стрекот швейной машинки смолк, девушка подняла глаза и в упор взглянула на вора ничего не выражающими глазами. Грек спокойно выдержал этот взгляд, улыбнулся и взял Катерину за руку.

– Ша… – прошептала Хеся, закрывая глаза.

Однако было тихо. Помедлив, Хеся осторожно открыла один глаз и, к своему неописуемому изумлению, увидела, что Катерина улыбается – правда, хмуровато и недоверчиво – и руки не отнимает. А Грек не отрываясь смотрит на ее пальцы – длинные, худые, с обломанными грязными ногтями.

– Хеська, ты идиоткой родилась и идиоткой сдохнешь, – наконец задумчиво проговорил он. – Ты кидала глаза на ее руки? Смотрела вот эти золотые пальчики? Я таких двадцать пять лет не видел! Что ты ей их портишь этой швейной дурой?!

– Я порчу? Я?! – возмутилась Хеся, но Грек ее не слушал. Темно-карие, блестящие, чуть сощуренные глаза вора пристально смотрели на Катерину. Та, слегка удивленная, не отводила взгляда.

– Деточка, чем вы занимались с Валетом? – мягко спросил Грек, отпустив наконец руку Катерины.

– Налётами, – пожала плечами она. – А до того имела «медведя» в Москве.

– «Медведя» вы работали собственноручно?