Дама полусвета (Душа так просится к тебе) - Туманова Анастасия. Страница 35

– Молчите, – тихо сказала Софья, приблизив к лицу примадонны свои зеленые бешеные глаза. – Молчите, или я перерву вам горло зубами! Вы исчерпали мое терпение, госпожа Нравина! Вам известно, что я никогда не пыталась выжить вас со сцены. Вам известно, что я не бегала к дирекции просить для себя ролей. Вам известно, что я не намерена была петь Татьяну, что я трижды или четырежды умоляла Альтани забрать у меня эту партию. Только под угрозой увольнения я согласилась петь. Поверьте, мне не доставляет это ни капли удовольствия! И клянусь спасением собственной души, если я еще хоть раз увижу свое платье испорченным, или будут спрятаны или залиты чернилами ноты, или разбита форточка в уборной, или произойдет что-либо еще в том же роде… я прилюдно разрежу ваше платье ножом прямо на вас! И даже ваши почтенные года, – Софья произнесла последние слова медленно, громко и с удовольствием, внутренне восторгаясь: наконец-то она стала восхитительной дрянью… – И даже ваши почтенные года, сударыня, меня не остановят. Вам понятно? Вам… тебе все понятно, вша портяночная?! – закончила она кстати вспомнившимся ругательством Федора и выпустила наконец нравинский шиньон.

В зале воцарилась мертвая тишина. «Ревизор», последний акт, немая сцена», – машинально подумала Софья, краем глаза видя застывших в ужасе актрис и обернувшегося соляным столпом Заремина на авансцене. Распластавшаяся в кресле, белая как простыня Нравина только открывала и закрывала рот, глядя вытаращенными глазами на темное от гнева лицо соперницы. Затем в этих глазах промелькнула какая-то мысль, Нравина икнула, вскинула ко лбу руку – и виртуозно лишилась чувств. Тут все закричали, запищали и забегали, со сцены к бездыханной супруге кинулся Заремин, кто-то помчался за водой, кто-то – в уборную за солями, кто-то громко звал дирижера… Софья, словно в полусне, вытерла о юбку руки, ушла в боковой проход, добралась до своей уборной, закрыла изнутри на щеколду дверь, села за стол, уронила голову на щербатую столешницу и заплакала.

В замерзшем окне висела круглая белая зимняя луна. Серебристый свет рассыпался на искры, запутавшись в ледяных узорах, и это было так красиво, что Анна Грешнева долго стояла у окна, рассматривая причудливые сияющие листья и ветви, нарисованные морозом. Стояла уже глубокая ночь, в пустом Столешниковом не было ни души, лишь откуда-то с бульваров доносился неторопливый звонкий стук копыт извозчичьей лошадки по промерзшей мостовой. Но вскоре смолк и он. Где-то бухнули ворота, коротко промяукала возвращавшаяся по крыше домой кошка – и снова наступила тишина.

– Аня… – негромко окликнули из постели. – Пожалуйста, иди ко мне.

– Да. – Анна с некоторым сожалением оторвалась от синего искрящегося окна, в котором завис белый диск, и вернулась в постель, перерезанную пополам голубым лунным лучом. Мужская рука протянулась ей навстречу, Газданов сильно и ласково привлек ахнувшую от неожиданности женщину к себе и обнял.

– Ты можешь это снять? – попросил он, касаясь кисейной ночной рубашки Анны.

Та помотрела на него с изумлением, но, помедлив, рубашку сняла и нагая растянулась на постели. Газданов, приподнявшись на локте, молча, не шевелясь, глядел на нее. Черные глаза Сандро в полумгле казались огромными, рассмотреть выражение его лица Анна не могла. Ситуация представлялась ей смешной, она была уверена, что выглядит весьма глупо, и то, что Газданов молчит, настораживало еще сильнее.

– Могу ли я теперь одеться, господин полковник? – наконец поинтересовалась она. – Все же холодно долго находиться так…

– Аня… – Даже в темноте было заметно, как смутился Газданов, и Анна тут же пожалела о своем сухом тоне. – Прости… я вовсе не хотел тебя обижать… Прости, но… ты необыкновенно красива! Я никогда не видел таких женщин! Я… Я вообще никогда не видел женщин… вот так.

В его речи от волнения появился чуть заметный акцент, и Анна едва удержалась, чтобы не рассмеяться.

– Только не говорите мне, что никогда не бывали в борделях!

– Бывал, разумеется… Такова мужская скотская жизнь… – смутился еще больше Газданов. – Но я имел в виду женщин… настоящих женщин, не продажных.

– Господин полковник, я тоже продажная женщина, – напомнила Анна, с облегчением ныряя обратно в рубашку. – Это знает вся Москва. Свою супругу, когда она у вас появится, вы никогда не сможете принудить к… такому полному разоблачению, не правда ли?

– Почему ты говоришь мне «вы»? Я подумал, что теперь мы могли бы… – Газданов бережно привлек ее к себе, поцеловал круглое плечо под прозрачной тканью. Анна вздрогнула: он кольнул ее жесткой щетиной. И тут же подумала с удивлением, что это вовсе не противно ей. Ощущение было настолько новым, что она, задумавшись, забыла ответить на вопрос Газданова, и тот повторил его.

– Мы слишком мало с вами знакомы, чтобы обращаться друг к другу на «ты», – сама не понимая, куда и зачем ее несет, заметила Анна.

Газданов, не сводя с нее глаз, нахмурил черные широкие брови.

– Но я полагал… Что же, в таком случае, и я должен говорить тебе «вы»?

– К сожалению, об этом уже поздно заботиться, – пожала Анна плечами, с нарастающим ужасом чувствуя, что происходит что-то невообразимое, что она ведет себя как законченная дура, что любая из ее девушек справилась бы с ситуацией лучше, что Анциферов будет крайне недоволен и что в конце концов… Ее панические размышления прервал Газданов, резко поднявшийся с постели во весь рост. Лунный свет облил его с правого бока, и Анна невольно залюбовалась сильной худой фигурой с широким разворотом плеч. Из-за этого она плохо слышала, что он говорит, и спохватилась, только когда гортанный голос с отчаянным акцентом заявил, что, вероятно, произошло страшное недоразумение, он повел себя совершенно по-свински, умоляет его простить и немедленно оставляет дом графини.

– Сандро!!! – перепугавшись и вскочив с постели, вскричала Анна. – Господь с вами… с тобой! Немедленно ложитесь, я запрещаю вам… тебе… Это невежливо, в конце концов, покидать даму таким образом! Где вас воспитывали, господин полковник?!

Газданов молча сел на постель. Анна придвинулась и, слегка взъерошив ладонью его жесткие курчавые волосы, изумленно взглянула в лицо.

– Сколько тебе лет, Сандро?

– Тридцать.

– Немного… – Анна усиленно соображала, как увести разговор в сторону. – И уже такая карьера? Помощник министра, миссия в Берлине, звание полковника?.. Как тебе это удалось?

– Из-за войны, – пожал Газданов мощными плечами. Акцент его совершенно пропал, и Анна с облегчением поняла, что Сандро успокоился. – На войне гораздо проще сделать карьеру, все вокруг слишком стремительно происходит… Порой от тебя зависит так много, и решение нужно принимать так быстро, как никогда не бывает при мирной жизни. То есть по большей части это вовсе не моя заслуга.

– Стало быть, ты быстро принимал верные решения? – задумчиво сказала Анна.

– Наверное, так. – Сандро пристально вглядывался в ее лицо. – Отчего ты спрашиваешь? Разве женщинам интересны такие вещи?

– Ты прав… Ничего интересного. – Анна, зевнув, откинулась на подушку, забросила руки за голову. Газданов растянулся рядом, осторожно провел рукой по ее распустившимся волосам.

– Знаешь… я никогда в жизни не видел такой красоты.

Анна грустно улыбнулась. Чуть погодя спросила:

– Может, будем спать? Смотри, уже луна садится, совсем поздно…

– Я говорю неприятные вещи?

– Нет, отчего же…

– Ты, наверное, в тысячный раз слышишь это.

– Ты преувеличиваешь. – Анна закрыла глаза, чувствуя, как жесткая и горячая мужская рука продолжает путешествие по ее телу. От объятий Газданова было тепло, Анна в самом деле начала понемногу дремать и следующий вопрос Газданова прослушала.

– М-м… прости… Что ты сказал?

– Ты уже спишь?.. Я просто спросил… Может быть, ты захочешь выйти за меня замуж?

Тишина. Не открывая глаз, молодая женщина лихорадочно вспоминала, что они с Сандро пили сегодня. Но на столе в гостиной стояла невиннейшая бутылка клико, от которого даже у Анны не закружилась голова и которую они так и не допили.