Сорвать заговор Сионских мудрецов - Шамир Исраэль. Страница 33

Но меня утешает Марина — если есть такие девушки в Израиле, значит, еще не все потеряно. Значит, мир возможен. И не только возможен, но и неизбежен.

Товарищ У. ^[30]

Гроздья гнева

Четвертого июня 2004 г., в погожий пятничный день, 14:15, если быть дотошным, скотоводческий городок Гранби, штат Колорадо, наконец, дождался своего героя. Отныне каждый запомнит этот город как последнее пристанище Марвина Химейера.

Пятидесятидвухлетний сварщик Химейер успел прожить в Гранби несколько лет, починяя автомобильные глушители. Его маленькая мастерская тесно примыкала к цементному заводу Mountain Park. К ужасу Химейера и других соседей завода, Mountain Park вздумал расширяться, вынуждая их продавать ему, Mountain Park’y, свои земельные участки.

Рано или поздно сдались все соседи завода, но не Химейер. Его землю фабриканты так и не смогли приобрести, хотя пытались сделать это всеми правдами и неправдами. Однако все участки вокруг уже принадлежали заводу. Мастерская Марвина оказалась отрезанной от внешнего мира.

Тщетно пытался Химейер восстановить справедливость. Городские власти и чиновники штата, разумеется, находились на стороне акул капитализма. Неудивительно, что судебную тяжбу с Mountain Park Марвин проиграл вчистую. После этого сварщику дали понять, что его активность неуместна: Химейера оштрафовали на 2500 долларов за то, что в его мастерской «находился резервуар, не отвечающий санитарным нормам».

Оплачивая штраф, Химейер приложил к квитанции записку из одного слова: «Трусы».

Он был не из тех, кто сдается.

Четвертого июня 2004 г., в погожий пятничный день, 14:15, если быть дотошным, на бульдозере, укрепленном стальными листами, Марвин выехал в центр города. Он начал с цементного завода, снося постройку за постройкой. Затем последовала очередь мэрии, городского совета, банка, публичной библиотеки, пожарной охраны, товарного склада, газовой компании «Иксел энерджи», редакции местной газеты и зданий, принадлежавших мэру города. Пытавшаяся остановить Химейера полиция в страхе поняла, что его бульдозер неуязвим. Свыше 200 пуль, выпущенных по бульдозеру, не причинили ему никакого вреда. Тогда полицейские перешли на гранаты. Снова безрезультатно. Автомобиль, начиненный взрывчаткой, который они поставили на пути бульдозера, также не смог остановить его движение.

Ответный огонь Химейер вел из двух полуавтоматических винтовок двадцать третьего и одной полуавтоматической винтовки пятидесятого калибра сквозь специально проделанные в броне бойницы слева, справа и спереди соответственно. Однако, по мнению экспертов, он сделал все, чтобы никто из людей не пострадал, стреляя более для устрашения и не давая полицейским высунуть носа из-за их машин. Ни один из полицейских не получил ни царапины.

Все, что смогла сделать полиция, — эвакуировать 1,5 тыс. местных жителей (население города составляет 2200 человек) и перекрыть все дороги города, в том числе ведущее в город федеральное шоссе № 40.

Война Марвина Химейера закончилась в 16:23.

Бульдозер стал, проутюживая руины универмага «Гэмблс». Во внезапно наставшей мертвенной тишине яростно свистел вырывающийся из пробитого радиатора пар.

Сначала полицейские долго боялись приближаться к бульдозеру Химейера, а потом долго проделывали дыру в броне, пытаясь достать сварщика из его гусеничной крепости. Опасались ловушки, которую мог устроить для них Марвин. Когда броню наконец пробили, он был уже мертв. Последний патрон Марвин оставил для себя. Живым даваться в лапы своих врагов он не собирался.

«Город выглядит так, как будто через него пронесся торнадо», — причитал губернатор штата.

Потом началось следствие. Выяснилось, что «творение Химейера было настолько надежно, что могло выдержать не только взрыв гранат, но и не очень мощный артиллерийский снаряд: оно было сплошь покрыто бронированными пластинами, каждая из которых состояла из двух листов полудюймовой (около 1,3 см) стали, скрепленных между собой цементной подушкой».

Для того, чтобы опустить эту оболочку на кабину бульдозера, Химейер использовал самодельный подъемный кран. «Опуская ее, Химейер понимал, что после этого из машины ему уже не выбраться», — считают полицейские эксперты. Однако предусмотрительный Марвин запасся продовольствием, водой, боеприпасами и противогазом. Для управления бульдозером Химейер использовал три монитора и несколько видеокамер. На случай ослепления видеокамер пылью и мусором к ним были подведены воздушные компрессоры.

На создание бульдозера-истребителя у сварщика ушло около двух месяцев, по одним сообщениям, и около полутора лет, по другим.

«Славный это был парень», — вспоминают люди, близко знавшие Химейера. «Не следовало выводить его из себя». «Если он был ваш друг — то это был лучший друг. Ну а уж если враг — то самый худший», — говорят товарищи Марвина.

Вечная память.

Война весной ^[31]

I

Левантинская весна непостоянна, как сердце красавицы, но в этом году она попросту зашкалила. Неделю назад белый крупный град громоздился грудами на улицах Тель-Авива; яростные потоки воды превращали долины в реки, а в трехстах километрах к северо-востоку, в Ираке, бушевала песчаная буря, опрокидывавшая американские вездеходы. Сегодня на страну навалился горячечным бредом хамсин, жаркий восточный ветер, несущий песок с востока и покрывающий небо белесым налетом. Между холодом и пеклом палестинские боги Баал и Астарта втиснули два-три дня ослепительной весны, когда одновременно цветут все цветы, изумрудом сияет умытая дождем трава, высокое синее небо надежно ограждает мир, и белые овцы неторопливо ползут по склону.

«Только семь дней в году у нас замечательные» — писала Леа Гольдберг, сентиментальная, но не бездарная поэтесса. В такие дни (четырнадцать веков назад) начал свой рассказ о Святой Земле, «Луг Духовный», замечательный палестинский монах и писатель Иоанн Мосх такими словами: «Что может быть приятнее весеннего луга, испещренного разнообразием цветов! Глаза не могут налюбоваться, обоняние — насладиться благоуханием. Что за разнообразие, что за дивная пестрота в этом море цветов, мой возлюбленный Софроний», писал он своему другу и ученику, впоследствии — патриарху Иерусалимскому, а нам напомнил о сем наш современник, поэт Александр Бараш.

Привыкший за годы жизни в Японии к благородной утехе «ханами» (созерцания цветов), я следовал совету Мосха и с утра запрягал надежного «Ситроена», потому что во время войны еще ярче цветут цветы. Я мчался на самый дальний юг, где посреди мертвых пустынь Иерухама раз в году цветет черный ирис, редкий и гордый цветок, в окружении ромашек, клевера, васильков и лопнувших танковых гусениц. Оттуда — в зеленые южные предгорья Хевронских гор, где природа расстилает многоцветные ковры, по которым выступает белый аист. На другой день я ехал в многоводную долину Латруна, Эммауса древних, где алые маки отмечают следы Христа, явившегося здесь Клеопе. Правда, древний Эммаус был стерт с лица земли в 1967 году, но на месте погибшего села замечательно цветут цветы на удобренной кровью земле. «Удобрить ее солдатам, одобрить ее поэтам»…

Обычно полно народу в парке, а сейчас тут никого не было, ни жовиального ^[32] марокканца в пушкинских бакенбардах с наперченными шашлыками на стальных шампурах в руках с перстнями, ни выводка бледных религиозных дошкольников со строгой воспитательницей в длинной юбке. Все же война.

К вечеру я возвращался домой в Яффу и шел в прекрасный и просторный ресторан «Белая беседка». Рядом плескалась прозрачная вода Средиземного моря; официант Антон приносил печеную кефаль; на столе стояли желтые и розовые фрезии, но и тут была война. Между «Белой беседкой» и синей гладью моря, отстоявшей на какие-нибудь пятьдесят метров, стояли цепью огромные черные грузовики. На их шасси вздыбились странные ящики, похожие на устремленные в небо гробы. Это были знаменитые американские ракеты ПВО «Патриот».