Волк среди волков - Розенталь Роза Абрамовна. Страница 120
— Отлично! Превосходно! — воскликнул владелец Нейлоэ, но теперь в его тоне нельзя уловить ни капли благодушия. — Впрочем, мне думается, старику Элиасу не вредно поразмять ноги. Я пошлю его…
Он кивает обоим и, тяжело ступая, направляется к замку прямо через кусты.
— Черт возьми, Штудман, — заметил озадаченный Пагель. — Вы рассорились с ним навсегда. Почему вы так нелюбезны с этим веселым стариком?
— Я вам как-нибудь дам почитать договор об аренде, который этот веселый старик заставил подписать своего зятя, — сказал господин Штудман и провел рукой по потному лбу. — Только несведущий в делах младенец вроде ротмистра мог поставить под ним свою подпись. Стыд и срам, а не договор! По рукам и ногам связал!
— А ведь на вид такой простодушный, веселый старик!
— Не верьте ему! Не рассказывайте ему ничего и никогда! Не выполняйте ни одной его просьбы! Мы служим у ротмистра — до старика нам дела нет.
— Ах, Штудман, да вы пессимист! Я убежден, старик веселый щелкунчик.
— А я убежден, что даже с письмом, которое мы должны были передать, дело нечисто. Ну, да там видно будет. А теперь — идем!
И они идут.
Между тем старик стоял в замке у себя в кабинете и крутил ручку телефона, словно это была ручка кофейной мельницы. Он вызывал добавочный «лесничество». Наконец он услышал писклявый голос лесничего, взявшего трубку.
— Что, вам уши заложило, что ли, Книбуш? Только и знаете, что дрыхнуть. Будьте покойны, уж я позабочусь, чтобы вы могли отдохнуть, только денег на отдых от меня не ждите!.. Да вы вообще-то слышите, Книбуш?
— Так точно, господин тайный советник!
— Слава те господи, значит, еще слышите. Ну так слушайте же! Я сейчас видел обоих свежеимпортированных моим зятьком берлинских мошенников, они слонялись по имению с полотенцами под мышкой. Ясно, они собрались к нам в лес, купаться в рачьих прудах. Сейчас же берите ноги в руки и тихонечко подкрадитесь, а когда оба молодчика будут в воде, только смотрите, не раньше, растолкуйте им, что эти пруды — мои и им там делать нечего! Можете забрать их одежду, вот смеху-то будет; а за вас, Книбуш, я заступлюсь, вы не пострадаете…
— Но, господин тайный советник, не могу же я… Один в чине обер-лейтенанта и на «ты» с господином ротмистром…
— Ну и что с того, Книбуш, что с того? Какое это имеет отношение к тому, что он купается в моих рачьих прудах? Я вам говорю, обделайте это аккуратно и словно от себя… Боже вас упаси сказать, что я вас подослал! Не то увидите… нет, не то ничего больше не увидите…
— Так точно, господин тайный советник…
— Вот еще что, Книбуш! Послушайте, любезный, куда вы так спешите? Когда с вами говорит хозяин, надо обождать, пока вас отпустят, вы, я вижу, никак не дождетесь, чтобы вас совсем отпустили. Книбуш, слышите, что я говорю?
— Так точно, господин тайный советник…
— Так вот вчера звонил следователь из Франкфурта — у Беймера температура выше сорока, он все еще без сознания. Говорят, это вы его так обработали…
— Но не мог же я, господин тайный советник…
— Разумеется, могли, любезный! Вам бы кинуться со всех ног, сделать перевязку, позвать врача, сестру милосердия, по мне хоть повивальную бабку Мюллер — эх он бедняга, да ведь он же просто добренький браконьер, если он в вас стреляет, так только потому, что вы, злодей этакий, не даете ему полакомиться жарким из косули, ведь так? Не может же следователь поставить ему это в вину, а? Ведь он тоже человек, а?
— Ах, господин тайный советник, что же мне теперь делать?..
— Ровно ничего не делать. Но я постою за вас, Книбуш, я уже товарищу следователя свое мнение выложил. Только и вы мне эту штуку аккуратно обделайте. Мяу, Книбуш, и цап-царап… купаться воспрещено, отбирается одежа.
Тайный советник повесил трубку и усмехнулся. Он достал сигару и налил себе рюмочку коньяку.
После трудов праведных неплохо вздремнуть в вольтеровском кресле.
«Почему бы это староста Гаазе дал суду такой неблагоприятный отзыв о Книбуше? — вдруг мелькнуло у него в голове. — Это мне не с руки. Он у меня еще напляшется. Пусть так показывает, как мне того хочется. Нет, тут что-то нечисто, а что нечисто, до этого я еще докопаюсь, целого дня на это не пожалею!»
— Вот, идут, — сказали в деревне и поглядели вслед «берлинским шпикам». — За дураков нас считают, так мы и поверили, что они занимаются сельским хозяйством… Видал, Фаддер, руки у молодого-то? Ни разу в руках вилы не держал! — А вчера при уборке не отставал от других! — Э, все это только для отвода глаз! Мейера уже убрали, говорят, он прямо в Мейенбург угодил! — Так чего же они еще тут торчат? — Ты ведь не знаешь, за кем теперь очередь! — За кем очередь? За ротмистром! — За ротмистром? Да ты спятил! Теперь очередь за лесничим Книбушем! — А я говорю за ротмистром — опять ведь путча ждут, а если где закопано оружие, так это у нас! — Да ведь тот, у которого голова яйцом, с ротмистром на «ты»! — Все хитрости, старый тайный советник все это придумал, нас они надувают сельским хозяйством, а ротмистра этим «ты»!
— Вот, идут! — сказала Аманда Бакс и поглядела вслед обоим. Но они ее не видали. — Что ты о них думаешь, Минна?
— Пока еще не знаю, Аманда, — осторожно сказала Минна-монашка. — Но уж по части уборки комнат большой собаку съел! Как он постель стелет, так бы, кажется, в ней и повалялась…
— А молодой?
— Ты, Аманда, конечно, только молодого и видишь, — съязвила Минна-монашка, скромно закатив глаза. — Позабыла уже своего Мейера? Ты ведь даже за вечерней молитвой не постеснялась встать на его защиту и указать на меня пальцем! А этот его выгнал!
— Слава богу, выгнал! — сказала Аманда. Но прозвучало это очень грустно. — Что ты сегодня днем делаешь?
— Что делаю? — вдруг рассердилась Минна-монашка. — К моим неслухам идти надо. Вот что делаю! Чего доброго еще подпалят крышу у меня над головой, с этой уборкой в конторе и комнатах меня полдня дома нет!
— Радуйся, что у тебя хоть твои неслухи есть, — сказала Аманда Бакс. Мне порой думается, и для меня было бы лучше, будь у меня от него ребенок.
— Фу, чего ты только не скажешь, Аманда, — возмутилась Минна, — ведь ты же девка! И уже на второго глаза пялишь! Грешить — греши, без этого нельзя, только надо, Аманда, в своих грехах каяться!
— Брось слюни-то распускать! — сердито сказала Аманда и пошла прочь, тоже по дороге в лес, что с глубоким удовлетворением отметила Минна-монашка.
— Вот, идут! — сказала и Ютта фон Кукгоф своей подруге Белинде фон Тешов. — Господин фон Тешов ругает их, а я все же нахожу, что они очень комильфо, особенно старший. Что это за дворянство Штудманы — новое или старое? Ты, Белинда, не знаешь?
Фрау фон Тешов с интересом наблюдала из окна за двумя удалявшимися фигурами.
— У них под мышкой свертки — верно, купальные костюмы. Сегодня утром не нашлось времени обедню прослушать, а на купанье время находится. А ты говоришь комильфо, Ютта!
— Ты права, Белинда. Должно быть, еще совсем молодое дворянство, наши предки заведомо никогда не купались. Я как-то видела у Кицовых в замке Фризак старый таз — теперь такой канарейке в клетку ставят.
— Хорст-Гейнц говорит, что может сейчас же расторгнуть договор, в именье не осталось ни одного человека, знающего сельское хозяйство!
— Ему, видно, Мейера вернуть хочется? У Аманды синяки под глазами все увеличиваются.
— Вот идет и она, той же дорогой!
— Кто?
— Аманда! Ну, если она опять что затевает — хоть она и на все руки, придется ее рассчитать!
— А с фройляйн Зофи в чем тут дело? — мечтательно спросила фройляйн фон Кукгоф. — Где падаль, там и мухи!
— Говорят, они ехали в одном купе, — поспешила ответить фрау Белинда. И хотя потом она и сидела на козлах с кучером, они, говорят, болтали с ней по-приятельски! А за день до того старики Ковалевские еще ничего не знали о приезде дочери — вдруг пришла телеграмма, и, знаешь, Ютта, когда телеграмма отправлялась, мой зять был уже в городе!