Волк среди волков - Розенталь Роза Абрамовна. Страница 88
Торопливо, спотыкаясь, идет Мейер-губан нагишом в контору, дергает дверь. Дверь заперта, он же знает, и занавески задернуты. Кто это плетет такой вздор? Он включил свет и враждебно взглянул на занавески — конечно, они задернуты — все наглое вранье! Только чтобы его разыграть. Занавески задернуты и задернутыми останутся — пусть только придет кто-нибудь и посмеет притронуться к его занавескам! Это ведь его занавески, его! Он как хочет ими распорядится, захочет сорвать и сорвет, это его дело!
В величайшем волнении он сделал несколько шагов к несчастным занавескам — и в поле его зрения попала ветеринарная аптечка — коричневый еловый шкафчик.
— Алло! Вот ты где! Наконец-то! — Мейер-губан радостно захихикал. Ключ торчал в замке, дверца привыкла к послушанию, она открылась при первом нажиме: вот, на двух, битком набитых, полках и вся музыка. Совсем спереди стоит большая коричневая бутыль, что-то написано на сигнатурке — но кто станет разбирать аптечные каракули? Нет, тут что-то напечатано, ну все равно.
Мейер берет бутыль, вытаскивает пробку и нюхает.
Затем нюхает еще раз. Глубоко втягивает он носом пары эфира и вот стоит недвижно перед аптечкой, только тело тихонько начинает дрожать. Неземная ясность охватывает его мозг, мудрость и проникновенность, каких он никогда не ведал, наполняют его — он нюхает и нюхает, — какое блаженство!
Его черты становятся все резче, нос острее. Глубокие морщины бороздят лицо. Тело дрожит. Но он шепчет:
— О, я все понимаю! Все! Понимаю весь мир… Ясность… Счастье… Голубое небо…
Бутылка с эфиром выпадает из его дрожащих рук, гулко стукается об пол и разбивается. Он смотрит на нее, выпучив глаза, еще опьяненный. Затем быстро подходит к выключателю, гасит свет, возвращается в свою комнату, гасит свет и там, ощупью добирается до кровати и валится на нее.
Он лежит неподвижно, закрыв глаза, поглощенный созерцанием воздушных образов, проплывающих через его сознание. Образы блекнут, их окутывает серый туман. От границ сознания надвигается темнота, она становится все чернее и чернее — и вдруг все сплошь черно: Мейер-губан спит.
— Вы же должны знать, у кого ключи от дома, — сердится лейтенант.
Они стоят втроем перед конторой, лакей Редер нажал дверную ручку, но дверь заперта.
— Ключ, конечно, у господина Мейера, — заявляет лакей.
— Должен же быть еще ключ, — настаивает лейтенант. — Фройляйн Виолета, вы не знаете, у кого второй ключ?
Хотя ситуация совершенно ясна, лейтенант продолжает звать Виолету «фройляйн».
— Второй ключ, наверно, у папы.
— А где ваш отец держит ключ?
— В Берлине! — И в ответ на гневный жест лейтенанта Вайо поясняет: Папа же в Берлине, Фриц!
— Не потащит он ключ от этого сарая в Берлин!.. А я тороплюсь на собрание!
— Мы можем прийти позднее!
— А тем временем он побежит дальше с письмом! Да и там ли он еще?
— Я же не знаю! — обиженно отвечает лакей Губерт. — Я с господином Мейером не имею ничего общего, господин лейтенант!
Лейтенант кипит яростью, досадой, нетерпением. И вечно встревают эти проклятые бабы! В таком деле бабы только помеха! Вот и Вайо — стоит и смотрит. Пользы от нее не больше, чем от этого идиота лакея! Все самому делать приходится! Что ей опять нужно?
Вайо замечает:
— Наверху открыто окно, Фриц.
Он смотрит кверху. В самом деле, на чердаке открыто одно из окон.
— Великолепно, фройляйн! Сейчас мы нанесем этому господину визитец! Ну-ка, молодой человек, я посажу вас на каштан, а с ветки вы легко перелезете в окно.
Однако лакей Редер отступает на шаг.
— Пусть барышня извинит меня, но я предпочел бы уйти домой.
Лейтенант в ярости:
— Не будьте же таким идиотом, — ведь это с разрешения барышни!
— Я охотно служил вам, барышня, — с несокрушимой твердостью заявляет лакей Редер, он знать не знает никакого лейтенанта, — и я надеюсь, вы не забудете этого. А теперь мне, право, пора спать…
— Ах, Губерт, — молит Вайо, — не отказывайтесь, пожалуйста! Как только вы отопрете нам дверь, можете сейчас же уходить домой. Ведь это одна секунда!
— Извиняюсь, но тут до известной степени наказуемое деяние, барышня, скромно вставляет лакей. — А у навозной кучи только что стояли две женщины. Право же, я предпочел бы пойти спать.
— Да оставь ты этого болвана, Виолета, пусть идет! — кричит взбешенный лейтенант. — Он наложил в штаны от страха. Катитесь, юноша, и не вздумайте в кустах подслушивать!
— Премного благодарен, барышня, — говорит лакей Редер с непреклонной вежливостью. — Пожелаю затем спокойной ночи.
И твердым, несокрушимым шагом (он знать не знает никакого лейтенанта) скрывается лакей за углом дома.
— Вот олух! — бранится лейтенант. — Много о себе воображает… Ну-ка, помоги мне влезть на дерево. Не будь ствол таким чертовски скользким от росы, я бы и сам справился. Но думаю, то, что может этот идиот, смогу и я…
В то время как Вайо помогает своему лейтенанту взобраться на дерево, лакей Редер, засунув руки в карманы пиджака, шествует, тихонько насвистывая, по двору имения. У него зоркий глаз, поэтому он отлично видит фигуру, старающуюся проскользнуть мимо него в тени конюшни.
— Добрый вечер, фройляйн Бакс, — здоровается он очень вежливо. — Так поздно прогуливаетесь?
— Ведь вы тоже прогуливаетесь, господин Редер! — воинственно отвечает девушка и останавливается.
— Да, я тоже! — ответствует лакей. — Но я нахожу, что время ложиться спать. Вы утром когда встаете?
Но Аманда Бакс словно не слышит этого вопроса.
— А куда же, господин Редер, пошли барышня и тот господин? — спрашивает она с любопытством.
— Не все сразу, — назидательно заявляет Губерт нетерпеливой девушке. Я спросил вас, фройляйн Бакс, когда вы утром встаете?
Не будь Аманда настоящей женщиной, она бы ответила «в пять» и потребовала бы ответа на свой вопрос. Но она говорит:
— Вам это совершенно неинтересно, когда я встаю, господин Редер! — И начинаются бесконечные препирательства.
Однако после долгих разговоров господин Редер узнает в конце концов, что Аманда встает вместе с солнышком, так как куры просыпаются на заре. И он узнает, что сейчас, в июле, солнце восходит часа в четыре и что Аманда должна быть на работе самое позднее в пять.
Он находит, что это довольно рано, сам он встает только в шесть, а иногда и позже.
— Ну да, вы… — замечает Аманда довольно презрительно, так как, говоря по правде, мужчина, прибирающий комнаты, заслуживает презрения. И он еще посылает ее спать!
— А куда же все-таки барышня с тем господином пошла так поздно? спрашивает Аманда весьма ядовито. — Ей-то ведь только пятнадцать и давно пора быть в постели!
— Ну, я не в курсе, когда барышня ложится, — говорит Редер. — Когда как.
Однако Аманда не отступает.
— А кто он, господин Редер? Я его что-то не помню.
Но лакей Редер решил, что свой долг он выполнил. Барышня с лейтенантом, наверное, теперь уже в доме. Большего он сделать не в состоянии, чтобы защитить, их от соглядатаев.
— Возможно, что и не помните, — соглашается он. — Ведь у нас бывает очень много господ. Ну, спокойной ночи!
И, не дав Аманде задать больше ни одного вопроса, он шествует дальше. Она долго смотрит с досадой ему вслед и только потом решает пойти домой. Хоть он и очень хитер, этот молодчик Редер, а все же она поняла, что он ее провел. И так как он невесть что о себе воображает и обычно никогда с ней не разговаривает, то уж, наверное, не зря водил он ее за нос! Нет, это неспроста!
Задумчиво идет Аманда дальше. Двор уже позади, она огибает угол неосвещенной конторы и в нерешительности останавливается под окнами своего дружка.
Сперва окна были распахнуты, потом он закрыл их. Затем, когда она бросила беглый взгляд на ту сторону двора, в окне горел свет, а теперь там темно. Аманда уверяет себя, что все в порядке, что ее Гензекен спит, что пьяному надо дать выспаться — а тем более после ее объяснения с Гартиг. Действительно, смысла нет снова подымать историю — да ей совсем и неохота. Больше Гартиг с Гензекеном не спутается — в этом Аманда твердо уверена.