В погоне за миражами - Дансер Лэйси. Страница 15

Обнимавшие ее руки сжались.

— В моей жизни меня звали по-разному, моя женщина, — ответил он, и его акцент стал вдруг очень заметным — такого он не допускал больше ни с кем. — Но вот волшебным — никогда. Я — простой человек с огромными желаниями, которые можешь удовлетворить лишь ты одна.

Он уложил ее поудобнее и натянул на них одеяло. Этой ночью сон придет как друг — благодаря Каприс.

Каприс просыпалась постепенно. Сначала она ощутила тяжесть обнимавшей ее руки, потом — жар мужского тела и, наконец, легкость в своем собственном теле. Она мягко улыбнулась, открывая глаза навстречу новому дню. Комната была сумрачной и прохладной — тихой гаванью, убежищем. Повернув голову, она посмотрела на лежащего рядом Куина. Она изучала его лицо, воспользовавшись редкой возможностью видеть его в состоянии покоя, не настороженного. Даже во время сна в нем чувствовалась сила. Ее удивила темная тень на его щеках, такая контрастная со светлыми волосами и глазами. Ее взгляд скользнул ниже и остановился на воротнике рубашки, обрамлявшем его шею. Она нахмурилась и протянула руку, чтобы дотронуться до нее — словно не могла поверить в ее реальность. Его пальцы сомкнулись вокруг ее запястья.

— Это неважно, — пробормотал он. Каприс подняла глаза, не скрывая любопытства:

— Но почему?

— У меня вся спина в шрамах.

Она взглянула на удержавшую ее руку.

— В таких же?

— Хуже, — бросил он.

Каприс всмотрелась в разодранную плоть, стараясь постичь таившееся за словами, сказавшими ей, что он не принимает дефекты своего тела. Он боится, что она отвернется от него? Как это делали другие? Неужели от этого ему может быть настолько больно? Поэту могло бы. А цинику и реалисту? Логика не подсказывала ответа. И Куин явно не намерен ей отвечать. Решение должна была принять она сама. Инстинкт тихо шептал ей подсказку. Она медленно наклонила голову, и волосы рассыпались вокруг лица, пряча от него ее и то, что она собиралась сделать. Ее губы прикоснулись к самому глубокому шраму. Его рука напряглась. Он хочет отстраниться? Каприс провела губами вдоль другого шрама. Куин оставался неподвижным, хотя она ощущала, как растет его напряженность. Она поцеловала следующую метку и следующую — ее губы медленно и неотвратимо придвигались к манжету его рубашки. Не останавливаясь. Каприс расстегнула его и отвернула вверх, насколько было можно. Поцеловав последний дюйм израненного тела, она подняла голову.

Куин смотрел на нее. Серебряный дождь волос обрамлял лицо Каприс и стекал ему на грудь. Ни одна женщина не прикасалась к нему так. Он чувствовал, как тепло, не имевшее никакого отношения к страсти, выжгло часть боли от ран, которые зажили, но так и не исчезли — ни с тела, ни из памяти.

Каприс почувствовала, как вместе с выдохом ушла из него напряженность. Она выиграла эту битву — но не с помощью слов, а с помощью нежности.

— Вчера ты дал мне испытать такое, чего я никогда прежде не знала. Я принадлежала тебе. Ты мог попросить у меня чего угодно — и я бы согласилась. Я доверилась тебе так, как не доверялась никому другому.

Он прочел в ее взгляде надежду.

— Ты хочешь, чтобы я снял рубашку.

Она кивнула.

— Я не стану обещать, что никак на это не отреагирую. Но я могу обещать тебе, что эта реакция не будет связана с тем, что ты обезображен. Дело будет в том, что я увижу, как ты страдал.

Ему хотелось ей верить. Этот дракон был молчаливее других — и пока Куин не заглянул в ее чистые глаза, он даже не подозревал о том, насколько силен этот зверь: его пламя может сжечь ум и сердце!

— Ты не представляешь, насколько это страшно.

Каприс улыбнулась, нежно глядя на него:

— Ты никогда не преувеличиваешь. Если это страшно для тебя — это страшно. — Она приподнялась, чтобы встретиться с его губами. Поцелуй был одновременно мольбой и приказом. А потом она отстранилась, чтобы посмотреть на него. Ее взгляд был полон решимости и уверенности. — Пожалуйста.

— Ты говорила это вчера.

— И скорее всего скажу еще не раз. — Она чуть отодвинулась, давая ему возможность сесть. Когда он взялся за края рубашки, она остановила его, прикоснувшись к плечу. — Закрой глаза.

Он всмотрелся в ее лицо.

— Почему?

— Потому что я тебя об этом прошу.

— Чтобы ты могла спрятаться?

Она покачала головой, берясь за края рубашки вместо него.

— Нет. Чтобы ты мог. Иногда всем нам бывает нужно спрятаться. Темнота становится доброй, если ее можно с кем-то разделить. Вчера ты разделил со мной мою темноту. Позволь мне разделить с тобой твою.

Он удержал ее взгляд, изумляясь тем глубинам, которые не заметил, уступая настоятельной потребности сделать Каприс своей. Как она догадалась, что он уже ненавидит то, что найдет в ее лице в ту минуту, когда она увидит уродливую паутину разрушения, обезобразившую его плоть? Если он дорог ей, она привыкнет к этому зрелищу. Но воспоминание об этой минуте навсегда останется с ним. Доверие. Он давно никому не доверял так сильно, а может, и никогда не доверял. Его веки медленно опустились.

В темном молчании вздох облегчения Каприс показался особенно громким.

— Спасибо тебе.

Ее нежный поцелуй еще трепетал на его губах, когда он почувствовал, как ткань рубашки соскальзывает с его плеч. Матрас прогнулся — она приподнялась рядом с ним.

Каприс в ужасе смотрела на глубокие злобные борозды, которые пролегли по его телу. Слово «боль» было бы слишком мягким, чтобы описать то, что ему пришлось пережить. Смертельная мука — это было бы точнее. Она не заметила первых капель, упавших, когда она подалась вперед и прижалась щекой к самому изуродованному месту.

Ощутив ее прикосновение, Куин застыл — но уже в следующее мгновение все напряжение ушло из тела, пережившее садистские раны, нанесенные рукой человека. Слезы! Он чувствовал, как они текут по его спине — как когда-то текла его кровь. Исцеление. Его глаза открылись. Он вспомнил про драконов и женщину, которая, как ему было обещано, победит их. Слезы. Одно из ее оружий. Он повернулся и притянул ее к себе. Каприс тесно прижалась к нему, обхватив руками за плечи, словно хотела заслонить его от ран. Он гладил ее по голове, пока она выплакивала у его сердца его боль. На каждую слезинку он шептал слова на языке, которого уже не существовало. А потом, когда слезы кончились, он приподнял ее голову и заглянул в покрасневшие глаза. Красота ее засияла еще ярче благодаря принесенному ею дару слез. Он снял с мокрых ресниц последнюю слезинку.

— Будь со мной. Забудь об обещанном годе! — хрипло попросил он.

Такие слова, такую просьбу он не высказал бы никому ни на этом свете, ни в будущем — никому, кроме Каприс.

Его потребность была сильной, но не сильнее ее собственной. В его объятиях она чувствовала себя завершенной, словно нашла то, чего ей не хватало всю жизнь. Когда он прикасался к ней, волшебство его прикосновений обещало счастье и любовь. Когда он улыбался ей, она начинала верить в осуществление своей мечты. Но она дала слово женщине и мужчине, пришедших к ней тогда, когда у нее не было ничего: ни настоящего, ни будущего, ни надежд — только бесконечная череда дней, в которые надо было не погибнуть.

— Не могу. Моя мать была права. Я должна понять, что важно в жизни. Она это придумала, но ты показал мне, сколько всего я упускала.

Даже восхищаясь силой ее характера, Куин попытался заставить ее передумать, воспользовавшись мольбой и обещанием.

— Я покажу тебе еще очень многое.

Он нежно погладил ее груди, подразнив своим прикосновением соски, напоминая ей, что они нашли в объятиях друг друга.

Каприс накрыла его руку ладонью, подтвердив его права на нее.

— И я позволю тебе это сделать. Здесь, если ты хочешь и можешь остаться.

Все эмоции Куина приказывали ему вынудить ее согласиться. Но его собственная честь и чувство справедливости требовали, чтобы он дал ей время, которое она обещала матери. Судьба дала ему — и он сам избрал — женщину, которая была ему ровней. Хотеть ею управлять значило бы принизить и ее, и себя.