Ванго. Между небом и землей - де Фомбель Тимоте. Страница 50
Но Булара и Зефиро не было в кабинете.
Пришлось ему оставить торопливо нацарапанное письмецо секретарше, которая сперва строила ему глазки, а уж потом начала вопить, зовя на помощь.
Ванго отъехал от тротуара.
Зефиро приказал ему не ждать, если дело обернется скверно. В этом случае они должны были встретиться позже, на вокзале.
На лобовом стекле машины болтался клочок бумаги. Ванго вышел, снял его, потом сел на место и, не выключая урчащего мотора, пробежал глазами записку.
У него что-то взорвалось в груди, как будто там лопнули, один за другим, все шестнадцать водородных баллонов «Графа Цеппелина».
Ванго мог бесконечно читать и перечитывать эти три вопроса и имя внизу. Эти слова обещали изменить его судьбу. Это имя жило в нем с тех пор, как ему исполнилось четырнадцать лет. У этих слов и этого имени был один шанс на миллиард оказаться на этом клочке бумаги, в этом месте и в это время.
Кто ты?
Кто ты?
Кто ты?
Этель.
Той же ночью на свалке в Сент-Эскобий, на краю Парижа, мусорщик в вязаной шапке подвез свою тележку к горе отбросов и опрокинул ее. Один из рабочих подгреб содержимое вилами к остальной куче.
— Вы нынче последний, — сказал он старику мусорщику.
— Да нас четыре часа продержали в полиции. Заперли все двери и никого не выпускали. Я так и не понял, что там у них стряслось. Теперь пойду спать.
Рабочий помог ему установить тележку в ряд с другими.
— Пока.
— Пока.
И на свалке снова все затихло.
Слышалась только возня крыс.
Миг спустя зловонная масса зашевелилась. Из отбросов вылез человек, встряхнулся, пнул попавшуюся под ноги крысу и провел рукой по засаленному лицу.
— О Господи! — прошептал он.
Несколько часов назад этот человек ходил с чемоданчиком, на котором было написано: «Смерть крысам: быстро и эффективно»… Зефиро удалось бежать.
Он нашарил часы в кармане пиджака. Еще можно было успеть встретиться с Ванго на Аустерлицком вокзале.
Покинув свалку, он зашагал вдоль ее стены. Ему и в голову не приходило, что в двадцати пяти метрах сзади, в темноте, за ним крадется старик в вязаной шапке.
Часть третья
24
Выживший
Сочи, спустя несколько дней, август 1935 г.
— Сетанка, я больше не хочу играть.
Сетанка не ответила. Она взобралась на самый большой пригорок и спряталась в высокой траве.
Мальчик искал ее почти час и уже чуть не плакал.
— Ну где же ты?
Почему Сетанка все меньше и меньше любила эти летние пикники на черноморском берегу? Без устали играя с двоюродным братиком, она пряталась так ловко, что он проходил совсем рядом, почти касался ее, но не видел.
— Сетанка, Сетаночка…
Девочка грезила, лежа в траве и чувствуя, как по ней прыгают кузнечики. Отсюда ей были видны люди, сидевшие небольшими группами поодаль, — вернее, их силуэты в ярком солнечном свете.
Как и прежде, здесь было много народу. Дедушка, бабушка, дядя Павлуша, супруги Реденс с детьми, дядя Алеша Сванидзе и тетя Маруся — оперная певица… Сетанке надо было лишь повернуть голову, чтобы увидеть отца, который полулежал на траве, прислонившись спиной к стволу упавшего дерева, и разговаривал с каким-то незнакомцем. И со всех сторон — в зарослях камыша, прямо в воде — стояли телохранители, сторожившие их маленький мирок.
До шестилетнего возраста, пока еще была жива мама Сетанки, эти пикники были для девочки настоящим праздником. Песни звучали веселее, солнце светило ярче, а в ласковых словах, которые дядя Павлуша шептал ей на ушко, опустившись на колени, она не замечала грусти. Но в конце августа приходилось возвращаться в Москву к началу школьных занятий, и как же ей не хотелось уезжать с сочинской дачи.
А теперь, несмотря на безудержный смех, сопровождающий вечные споры бабушки с дедушкой, несмотря на серенады тети Маруси, в летнем воздухе повис страх, который ничем нельзя было развеять.
Сетанке только-только исполнилось девять лет, и она не понимала, откуда берется этот страх, но он окутывал ее постоянно, лип к ней сильнее, чем платье к вспотевшей спине.
Иногда она думала о тех, кто вдруг переставал появляться у них дома и о ком больше никогда не вспоминали. Куда они исчезли — красавец Киров и другие? Куда?
Она не подозревала, что ее отец, Иосиф Сталин, устроивший террор по всей стране и голод на Украине, в скором времени не пощадит и ее родных. Через несколько месяцев Алешу и Марусю арестуют, дядя Павлуша умрет в собственном кабинете от загадочного сердечного приступа, еще год спустя расстреляют дядю Реденса, а его жену отправят в ссылку.
— Почему ты не вышла, я тебя уже целый час ищу!
Малыш наконец отыскал Сетанку. Он надеялся, что его слезы уже высохли и она их не заметит.
Сетанка потянула его за руку. Он присел рядом на корточки.
— Ты храбрый мальчик? — спросила она шепотом.
— Да, — ответил тот, слегка смутившись.
— Тогда пошли со мной, — сказала Сетанка.
Они поползли в высокой траве, Сетанка впереди. Она была старшей. Никто не обратил внимания на две фигурки, словно змейки скользившие по склону. Коленки и локти мальчика стали зелеными от травы.
— Я не поспеваю, — заныл он.
— Тсс, тише… Уже близко.
Дети подобрались к поваленному дереву. За ним звучали голоса.
Они подползли к верхушке с высохшей кроной, у которой сидел отец Сетанки, и прислушались.
Незнакомец говорил о «хорошей новости», и почти сразу Сетанка услышала долгожданное слово:
— Птенец…
Ее сердце взволнованно забилось.
— Птенец объявился в Париже, — рассказывал мужчина. — Он прислал письмо в полицию.
Сетанка уткнулась лицом в траву. Отец произнес несколько слов, но она их не поняла.
— Нет, ответил собеседник. — Они его не поймали.
Повисло тяжелое молчание.
— Это и есть ваша хорошая новость, товарищ?
— В письме беглец объясняет полиции, что его преследуют, но он не знает, кто и почему…
Снова молчание. Тетя Маруся пела, стоя у кромки воды.
Сетанка изо всех сил вжалась в землю, слыша в голосе отца холодную ярость:
— Ну что, будете ждать, пока он снова не обыграет вас?
Человек пробормотал:
— Товарищ Сталин, мне удалось прочитать письмо целиком.
— Дурак, это письмо — сплошное вранье!
— Но…
— Идите.
Услышав шелест одежды, Сетанка съежилась еще сильнее и ткнула брата лицом в траву.
— Найдите его.
Гость встал.
— Извините, товарищ Сталин, что побеспокоил вас.
Сталин дал ему отойти. Потом свистом вернул обратно.
— Вы рассказывали мне о женщине, которая его воспитала. Как вы ее зовете?
— Птица. Она не опасна. Там, в Италии, все говорят, что она ничего не помнит…
— Уберите ее куда-нибудь, где она не сможет нам навредить.
— Вы хотите, чтобы ее…
— Да, хочу.
— Вы…
— Увезите ее! И глядите в оба! Может, тогда-то Птенец себя и обнаружит. К таким женщинам сильно привязываются.
Сетанка подумала о своей ласковой, бесконечно доброй нянюшке Александре Андреевне, которая растила ее с самого рождения. Когда мать Сетанки умерла, именно Александра спасла девочку своей материнской нежностью.
— Такая сложная операция, да еще за границей… — робко возразил собеседник.
— Действуйте аккуратно.
— Я полагал…
— Займитесь этой женщиной и больше не беспокойте меня по воскресеньям.
Сетанка с братом еще несколько минут лежали молча, уткнувшись в землю. Их одолела дремота, они глядели на траву, сонно мигая, как вдруг над ними нависла огромная тень, и раздалось страшное медвежье рычание.
Дети с криками откатились в сторону.
От медведя пахло табаком. И у него были карие глаза дяди Павлуши. А еще у него были длинные ноги, песочного цвета костюм, пошитый искусным берлинским портным, и грустная улыбка.