Дом аптекаря - Мэтьюс Эдриан. Страница 58

— Сзади есть доска, и, чтобы что-то увидеть, надо ее снять, — пояснил Майлс.

— Тогда все понятно. Нам было не до того. Впрочем, мы ведь в Мюнхене и не задержались.

— Значит, нацисты интересовались оккультизмом, — пробормотала Рут.

Фишер рассмеялся.

— Дайте вашу руку. Нет, другую, без перчатки.

Она протянула руку.

Американец достал из кармана шариковую ручку и нарисовал что-то у нее на ладони.

— Что это? — спросил он.

Рут посмотрела на рисунок.

— Свастика. Только перевернутая. Она ведь, если не ошибаюсь, была чем-то вроде символа удачи у древних римлян, да?

— Верно. И не только у них. Свастику Гитлеру предложил Фридрих Крон, дантист и оккультист из Штайнберга. Гитлер ее принял, но развернул в другую сторону.

— Чтобы подразнить судьбу, — сказал Майлс.

— Да, дразнить судьбу было его любимым занятием. Гитлер, можно сказать, подвинулся на оккультизме. Особенно его интересовал Ландульф Второй Капуанский, знаток черной магии. Другим приверженцем чернокнижия был Гиммлер. Того привлекали розенкрейцеры и колокола.

— Колокола?

— Он считал, что колокола Оксфорда обладают волшебной силой, которая делает город недоступным для нацистской авиации.

— Шутите? — недоверчиво спросил Майлс.

— Нисколько. Нацисты даже учредили бюро по оккультизму. Между прочим, они запрещали другим заниматься черной магией, конфисковывали труды по оккультизму. Оно и понятно, ведь если следовать их логике, то великий маг мог быть только один. Догадываетесь кто? Объектом прямо-таки мистического поклонения стало для Гитлера священное копье, известное также как копье Лонгина, или копье судьбы. То самое, которым Христу проткнули бок, когда он висел на кресте. Это копье — или то, что таковым считалось, — было частью сокровищ Габсбургов. Когда Гитлер приехал в Вену и объявил аншлюс, то первым делом перевез сокровища в Германию. Подобно Карлу Великому, фюрер верил, что судьба никогда не изменит тому, кто владеет этим копьем.

— История показала, что он ошибался, — улыбнулась Рут.

— Интересно, однако, такое совпадение: союзники завладели сокровищами Габсбургов как раз в тот день, когда Гитлер застрелился. Или наоборот.

— А как насчет алхимии? — спросила Рут. — Что особенно интересовало его в алхимии? Я попросила одного человека попытаться раскрыть шифр на задней стороне картины, но мы уже знаем, что большой символ обозначает философский камень.

— То есть мы предполагаем, что нацистов интересовала не сама картина, а те непонятные заклинания на ее обратной стороне. Так?

— Так, — кивнул Майлс. — Мы считаем, что их привлекли именно значки и цифры. Ситуация напоминает известную дилемму с курицей и яйцом. Послушайте, кто-нибудь хочет кофе? Мы могли бы зайти в кафетерий у Музея. Стеделейка.

— Он у нас такой изнеженный, хотя и большой, — сказала Рут Фишеру. — Давайте поскорее доставим его в тепло.

Они повернули к музею.

— В сознании большинства людей философский камень означает золото, верно? А алхимия сводится к превращению одних веществ в другие.

— Мы знаем, что это невозможно, — вставила Рут.

— А приходилось ли кому-либо из вас слышать о Франце Таузенде? Химик, работал в двадцатых годах в Мюнхене. Согласно его теории, каждый атом вибрирует на строго определенной, свойственной только ему частоте. Он полагал, что если добавить к выбранному элементу нужную субстанцию, то частота колебаний изменится, а сам элемент превратится в другой. Ходили слухи, что Таузенду удавалось превращать в золото некоторые неблагородные металлы. Гитлер в то время сидел в тюрьме после неудачной попытки мятежа, но у него был сообщник, некий генерал Эрих фон Людендорф.

— Главный немецкий стратег в годы Первой мировой войны, — добавил Майлс.

— Совершенно верно. Тот еще сумасшедший. Ярый антимасон.

— Если не ошибаюсь, он баллотировался в президенты?

— Да, но проиграл Гинденбургу. После этого Людендорф начал собирать деньги для новой нацистской партии. Ему удалось заинтересовать опытами Таузенда нескольких крупных германских промышленников. Таузенд провел для них показательный опыт: расплавил в тигле немного оксида железа и кварца, на следующий день добавил какой-то белый порошок, и когда все остыло — оп-ля! — в тигле обнаружился кусочек золота.

— Фокус? — спросила Рут.

— Кто знает. — Фишер пожал плечами. — Может быть, он верил в то, что делал. А может, и не верил. Меня не спрашивайте. В кварце, случается, содержится золото, но только в микроскопических количествах. Важно то, что демонстрация произвела сильное впечатление на нашего друга, генерала Эрихи фон Людендорфа, который даже учредил некий орган под названием «Компания 164» для содействия исследованиям Таузенда. Инвестиции полились рекой. Сотни тысяч марок для нацистской партии. Позднее они стали выпускать акции. В конце концов Таузенда посадили в тюрьму за мошенничество, но деньги-то уже были собраны. И они помогли национал-социалистам подняться на ноги.

— Похоже, этот Людендорф оказался неплохим бизнесменом, — заметил Майлс.

— Да, но наша история на этом не заканчивается. У Таузенда был преемник. Некий поляк по фамилии Дуниковский. Он объявился в Париже и провозгласил, что открыл способ превращения кварца в золото с помощью радиации. Метод заключался в следующем: исходное вещество помещалось на медную пластину, нагревалось до температуры плавления, а потом облучалось некими таинственными Z-лучами.

Рут и Майлс переглянулись.

— Я что-то не то сказал? — спросил американец.

— Картина ван дер Хейдена написана на медной пластине, — сказала Рут.

— Ну, я рассказываю так, как сам слышал, а уж выводы делайте сами.

Майлс кивнул:

— Продолжайте.

— Так вот. Дуниковскому тоже удалось привлечь немалые инвестиции. Он признавал, что в кварце содержится некоторое количество золота, но уверял, что радиация ускоряет его рост. Был основан англо-французский синдикат для перевозки африканского песка в некую лабораторию в Лондоне. Потом началась война, и Дуниковский исчез. По слухам, немцы заставили его работать на себя, производить золото для поддержания экономики. Так это или нет — доказательств не существует. Больше о нем не слышали.

В кафетерии музея они взяли кофе и булочки, сняли пальто и сели за столик.

— Отличие метода Дуниковского от метода Таузенда состоит прежде всего в использовании радиации, — продолжил Фишер. — Не берусь судить, был он мошенником или нет, но шаг сделал в верном направлении.

— Как это? — удивилась Рут.

— Подумайте сами. Алхимия занимается превращением элементов. Долгое время все серьезные химики полагали, что превратить один химический элемент в другой невозможно. И вот появляется радиоактивность. Распадаясь, радиоактивный элемент, например уран, становится уже чем-то другим, так? Лично я первым успешным алхимиком считаю Отто Гана, немецкого химика. Именно он открыл расщепление атома при цепной реакции. Дать начало цепной реакции можно бомбардировкой урана нейтронами. И нацисты интересовались радиоактивными элементами вовсе не потому, что мечтали таким образом получить золото.

— Да, им хотелось устроить Большой Бамс, — сказал Майлс.

— Вот именно. Бамс с таким жутковатым грибообразным облаком. — Пакетик из-под чипсов так громко лопнул в руках Фишера, что Рут даже вздрогнула. — Это было уже совсем другое дело. Немцы спешили опередить союзников, и над проблемой бились их лучшие умы. Руководство программой создания атомной бомбы осуществлял Вернер Хайзенберг, но когда союзники вступили в Германию и ознакомились с материалами немецкого проекта «Альсос», выяснилось, что большого прогресса наш тогдашний противник не добился. Одна из причин заключалась в том, что они бомбардировали атомы урана быстрыми нейтронами, а надо было медленными. Есть также свидетельства того, что нацисты полагались не столько на бомбу, сколько на кое-что другое. Точнее, на урановый двигатель, что-то вроде военного реактора, который вырабатывал бы энергетические лучи. Это был их последний шанс. Они до конца надеялись, что, когда враг уже будет торжествовать, когда Германия опустится на колени, с секретной базы в горах на юге ударит их новое урановое супероружие.