Дом аптекаря - Мэтьюс Эдриан. Страница 67

Окуляр у двери напомнил ей старомодный микроскоп.

— Можно?

— Пожалуйста.

Рут заглянула в «глазок». То, что она увидела, походило на узор вывернутой наизнанку футболки из далеких семидесятых.

— Полимеры, — подсказал Лукас. — Эти ребята — настоящие фетишисты пластика. Не успели получить диплом, а уже идут нарасхват. Промышленность нуждается в хороших специалистах.

Студенты подняли головы, сдержанно улыбнулись и вернулись к работе.

— Если коротко, они изобретают новые материалы. Некоторые называют это получением лицензии на печатание денег.

Он провел Рут в угол лаборатории, где они уселись на вращающиеся стулья. От его одежды пахло селитрой, тот же запах постоянно присутствовал и в квартире.

— Вы раскололи шифр, — сказала она. — Спасибо.

— Вообще-то я сделал это с вашей помощью. — Лукас сложил руки на груди. — Ваш отец оказался прав, предположив, что цифры замещают буквы. А вы были правы, когда посоветовали попробовать латынь. Хотя, должен признаться, чтобы найти соответствия, пришлось немало потрудиться. Я ведь инженер-химик, а не дешифровщик. Но в конце концов все сложилось. Для чего еще нужны университеты, если не для этого, верно?

Рут достала сотовый и открыла текст.

— Так что же здесь зашифровано?

Лукас сухо рассмеялся.

— Так и знал, что вы об этом спросите! К счастью, в каждом преподавательском коллективе имеется свой знаток латыни. Наш не исключение. Мне помог один из коллег.

Он опустил руку в карман и извлек сложенный вдвое листок.

— Тот, кто это писал, натолкал в текст кучу аллюзий, — сказал Лукас. — Переверни страницу. Я отметил две ссылки. Первая — «О великая тайна» — почти точная цитата из рождественской заутрени. Вот, посмотри.

Рут прочитала текст на обороте листа.

Столь велика тайна и столь чудесно таинство сие…

— Следующая взята из Библии. Точнее, из «Песни песней» Соломона.

Дщери Иерусалимские! черна я, но красива, как шатры Кидарские, как завесы Соломоновы.

— Наш латинист уверяет, что слово «matrix» используется в значении «чрево» очень редко. Возможно, оно пришло в латынь из каббалы транзитом через арабский.

Легче от объяснений не стало. Рут смотрела на текст, совершенно не понимая смысла.

— Я не говорила, где мы это нашли? Я рассказывала папе. На задней стороне одной картины восемнадцатого века.

— Я так и думал.

— Там был еще символ философского камня. Как по-вашему, это не может быть неким алхимическим посланием?

Лукас взял у нее листок, еще раз прочитал текст и потер подбородок.

— Хорошо, предположим, что контекст именно алхимический. Автор использует прием передачи речи от первого лица. Как в детской загадке. Ставит себя на место некоего элемента или вещества. Он черен. Он появился на свет в результате неназванного мистического процесса, как Христос, — отсюда и заимствование из рождественского богослужения. И на случай если читатель подумает, что философский камень есть золото, дает ясное предупреждение, что это не так. Речь идет об инфернальном камне, чреве земли.

Рут молча смотрела на Лукаса, ожидая продолжения.

— Мы с Йорисом обсуждали это по телефону. Он занимался алхимической стороной вопроса. В алхимии существует понятие черной стадии, нигредо. По сути, это хаотичное, напоминающее смерть состояние, при котором субстанции разрушаются, полностью теряя свои свойства, а затем на их основе создается нечто новое. Смерть и возрождение. Для них, этих веществ, плавильная печь алхимика была чем-то вроде чрева. Но здесь чрево приравнивается к самой земле, что возвращает нас к старинной теории о том, что камни и металлы — суть живые и произрастают в земле. Как пшеница. Они исходят из земли и в ней же должны вырастать. Такая вот бестолковая логика.

— А скажите, — неожиданно для себя спросила Рут, — это не может быть как-то связано с ураном?

Лукас удивленно вскинул брови:

— С ураном?

— Да, бомбы… реакторы… конец света — в этом роде.

— Когда, вы сказали, была написана картина?

— Картина датирована 1758 годом.

— Тогда к урану она не имеет никакого отношения, можете мне поверить. Об уране узнали не раньше 1789-го. Один немец, Клапрот, получил некоторое его количество из смоляной обманки и дал новому элементу название.

— Если не уран, то что?

Лукас развернул стул и поднялся. На стене висела таблица химических элементов. Он указал на «Ag».

— Серебро. Или серебряная соль. Для древних алхимиков дьявольским камнем, ляпис инферналис, было серебро. Оно выступало как супруга золота. Не солнце, но полумесяц.

— Вы так говорите, будто сами в это верите.

Лукас рассмеялся:

— Неужели? Нет, Рут, я не верю. Уверяю вас. Это ведь примерно то же самое, что и религия. Мечта. Безумие. Миф. Огромная проекция человеческих надежд на окружающий мир. Ничего объективно научного в алхимии нет.

— Но разве алхимики не были в какой-то степени вашими предшественниками?

— Конечно, можно и так сказать. — Он пожал плечами. — Только делали они все наугад, на авось. Мы, химики, за два столетия добились большего прогресса, чем они за два тысячелетия. У них нет метода, нет системы, нет последовательности. Их язык — язык метафор, и в эти метафоры они порой верят больше, чем в доказательства, которые лежат у них перед глазами. Нет-нет, до появления настоящих исследователей, ученых, все в этой области пребывало в хаосе.

Рут встала и подошла к таблице.

Серебро: Ag, атомный номер 47, атомная масса 107,8682.

Она застыла на добрых полминуты.

— Что с вами? — озабоченно спросил Лукас. — Все в порядке?

Она повернулась.

— Может быть, я получу вербальный ответ? Вместо этого взгляда?

— Извините. — Рут заставила себя встряхнуться. — Да, все в порядке. Извините. Просто задумалась.

Она отошла от таблицы, стараясь вести себя как ни в чем не бывало.

Серебро: Ag, атомный номер 47, атомная масса 107,8682.

Ей уже приходилось видеть эти цифры. И не раз. За ними прятался автор пугающих, загадочных сообщений.

Мысли уже неслись по знакомому кругу.

Умышленно или нет привлек Лукас ее внимание к таблице? Если да, то он знал, какой удар ей наносит.

Лукас посмотрел на часы.

— У меня занятия, — объяснил он, словно ничего не замечая.

Они направились к выходу, и там он неожиданно положил руку ей на плечо. По-отцовски. Положил и тут же убрал.

— Я думал о том, что вы сказали по телефону… насчет того, что не любили Маартена.

— У меня было поганое настроение. Сама не знаю, что на меня нашло.

— Не важно, какое было настроение, но вы поступили честно и достойно. Я, разумеется, ничего не сказал Кларе, но хочу, чтобы вы знали, — я ценю вашу откровенность. Как ученый. Как рационалист. Как человек, верящий в неприкрашенную правду.

— Знаете, мы ведь очень хорошо относились друг к другу.

— Разумеется, я это знаю. Не надо ничего объяснять.

Рут не уходила. Оглянулась. Опустила голову. Подняла.

— Я никогда и никому об этом не говорила. Ночью, перед тем как Маартен поехал на тот конькобежный тур, мне приснился сон. Страшный сон. Мне приснилось, что он разбился. Что он погиб. А потом… потом все так и случилось.

Лукас молчал и только смотрел на нее исподлобья, ожидая продолжения.

— Мне не хватило смелости рассказать об этом. Я молчала, но чувствовала себя ужасно. Мне казалось, что подсознательно я желала ему смерти. Как вы думаете, сны могут как-то влиять на реальные события?