Карл Великий. Небесный град Карла Великого - Ветлугина Анна Михайловна. Страница 62

Когда он закончил — повисла тишина. Все оглядывались друг на друга, не зная, как реагировать. Кто-то робко захлопал, и весь зал взорвался аплодисментами. Карл тоже аплодировал. Затем он поднялся во весь свой огромный рост, и всё стихло. Король произнёс:

— Наш папа остался невредимым телесно, и Бог его духовно сохранил. Вознесём же хвалу Всевышнему!

Он запел «Те deum Laudamus» («Тебя, Господи, хвалим!»), весь зал подхватил мелодию хорала. Пасхалий и Кампулий, вскочив, начали пробираться к выходу. За ними ещё несколько человек. Но скрыться им не удалось. Воины из свиты Карла преградили им дорогу и вернули на свои места.

Суд над папой плавно перетёк в суд над заговорщиками. Римляне спорили о наказании. Одни склонялись к немедленной казни через отсечение головы, другие предлагали сделать с негодяями то, что они хотели сделать с папой — то есть — ослепить и вырвать язык. Карл молча слушал споры, потом поднял руку, враз установив тишину:

   — Бог проявил милосердия к нам, защитив папу. Разве можем мы быть жестокосердными?

Помолчав немого, он продолжил:

   — Все виновники должны отправиться в монастырь, чтобы в течение всей жизни усердной молитвой искупить содеянное.

И в третий раз зал взорвался аплодисментами.

Слава Богу, — сказал какой-то пожилой римлянин, сидящий рядом со мной, — теперь можно спокойно праздновать Рождество.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Казалось, трудно придумать событие, которое можно поставить рядом с победой Карла на том неслыханном суде над папой. Но Бог вскоре показал нам, что Его щедрость не поддаётся человеческому разумению.

В священный день Рождества Христова мы вновь собрались в соборе Святого Петра для участия в праздничной мессе под предстоятельством папы. В ходе этой мессы все преклонили колени, а Карл тогда находился перед криптой князя апостолов. И когда король поднялся с колен после молитвы — папа Лев возложил ему на голову корону, и весь собор наполнился ликованием. Римляне кричали: «Благороднейшему Карлу, коронованному Богом и мироносному императору римлян, — жизнь и победу!»

И запел хор, а папа удостоил Карла земного поклона. Римляне же трижды воззвали ко всем святым, моля заступничества для нового императора Запада.

Я видел растерянное лицо нашего короля. Для него всё происходящее явилось неожиданностью. Мне даже показалось, что он вдруг устыдился своего высокого роста и захотел исчезнуть. Но слабость эта длилась несколько мгновений. Овладев собой, он выпрямился и с благородным смирением принял завершение обряда, когда папа помазал его на царство.

После мессы Карл собрал своих сыновей и дочерей. Вместе они возложили на крипту святого Петра самые драгоценные вещи, какие имели с собой, в том числе чашу, усыпанную самоцветами, серебряный столик и золотой крест тончайшей работы.

Вечером мы с Эйнхардом подошли к Его Величеству с поздравлениями. К большому нашему удивлению, он посмотрел на нас мрачно и произнёс:

Если бы я знал заранее об этой коронации то не пошёл бы сегодня в собор Святого Петра.

Мы страшно смутились и поспешили ретироваться, бормоча что-то нечленораздельное.

— Как странно! — заметил Эйнхард. — Должно быть какое-то объяснение его недовольству...

Несколько последующих дней Карл занимался составлением дружеских посланий королям, императорам и правителям разных стран, называя их братьями. Послал он приветливое письмо и Ирине, хотя напряжение, накопившееся между ними, продолжало существовать. Собственно говоря, своим новым титулом Карл в какой-то мере был обязан византийской императрице. Незаконность её «бабьего» правления привела к тому, что императорское достоинство в Византии как бы перестало существовать. Оттого всему Риму показалось уместным признать императором Карла, столь прославленного своим величием и милосердием. В римских документах говорилось о справедливости наречения короля франков этим титулом: «с Божией помощью и по воле народа».

Эйнхард провёл эти дни с пользой. Он уже давно баловался стихосложением, а теперь суд над папой вдохновил его на целую драматическую поэму. Стихи понравились Карлу, и коротышка немедленно получил новый титул — придворного поэта. Ранее этим титулом могли похвалиться только два человека: несравненный Теодульф, в возвышенных стихах прославлявший деяния Карла, и граф Ангильберт, тайный поклонник принцессы Берты. Я же снова остался не у дел.

Зато на обратном пути мне выпала честь сопровождать нашего императора. Он велел мне ехать рядом с ним.

Мы удалялись от римских стен в молчании. Искоса, чтобы не нарушить приличий, я время от времени оглядывал знакомые черты Карла, пытаясь уловить изменения в связи с таким нежданным и выдающимся возвышением. Но ничего нового не появилось в его лице, разве только глаза смотрели чуть более устало.

   — Афонсо, — сказал он мне, когда Рим истаял в голубой дымке, — сколько ещё работы нам предстоит. А Небесный Град, как редкая птица, вечно ускользает от своих строителей...

   — Но разве это Рождество не приблизило вас к нему, Ваше Величество?

   — По людскому разумению это так. Но у Бога свои законы. Мы видим Его замысел словно обратную сторону богатого ковра, состоящую из хаоса цветных нитей. И только на небе нам будет дано увидеть настоящий узор.

Он задумчиво провёл рукой по гриве жеребца и продолжал:

   — Всю жизнь я боролся за единство христиан. Мы выверяли тексты Писания, отбирали лучшие церковные песнопения из разных краёв с тем, чтобы сделать единый сборник. Чтобы любой христианин, вошедший в любую церковь от Саксонии до Испании, чувствовала бы себя дома.

   — Но это же получилось у вас?

   — Да, это получилось. И получилось поддержать братьев-единоверцев в заморских странах. И страна наша неуклонно крепнет, но...

Я замер, боясь, спросить что «но». Карл молчал, перебирая пальцами волоски конской гривы. Наконец заговорил снова:

   — Разногласия в вопросах веры между Востоком и Западом существуют уже давно, но христианская империя, как таковая, до недавнего времени была только на Востоке. Франкам никогда бы не пришло в голову примкнуть к твоим соотечественникам, Афонсо. Мои отец и дед верно служили святейшему Римскому престолу. Защищать папу и поддерживать его всегда было долгом нашей семьи. С Божьей помощью, мне удалось это более, нежели моим предшественникам. Отныне Запад стал могучей силой, не уступающей Востоку, а может, и превосходящей его. Но что будет дальше? Не станет ли существование двух империй проклятьем для христиан, причиной войн и взаимной ненависти? Не начнут ли потомки проклинать нас за то, что сегодня кажется несомненной удачей?

   — Ваше Величество, — робко начал я, — но ведь возможно... ведь вы можете... можно попытаться объединить две империи. Ведь Ирина...

Карл горько рассмеялся:

   — Когда-то мне уже доводилось входить в эту реку. Союз с дочерью Дезидерия, как ты помнишь, не добавил дружбы между франками и лангобардами. Кроме того, твои соотечественники считают всех франков варварами.

Он шевельнул усами, что означало сильное недовольство. Тяжёлая складка залегла между бровей. Я очень давно не общался с Его Величеством близко и теперь даже испугался: вдруг разгневал его неосторожным словом? Однако лицо его успокоилось и заговорил он совершенно другим тоном — задумчиво-грустным:

   — Афонсо, как мало осталось людей с того лангобардского похода... Похоже, только ты, да Эйнхард. Знаешь, что убили Герольда?

   — Как? — в ужасе воскликнул я. — Ведь он же не воевал в последнее время!

   — В том-то и дело. Его застрелили во время смотра войска. Как нелепо! Нам очень трудно стало без него. И никем не заменишь такого благородного и верного человека. Да. И Павел Диакон умер нынешней весной. Только вы с Эйнхардом...

   — А как же Алкуин, Ваше Величество?

   — Он появился гораздо позже, когда мы крестили Пипина. К тому же его теперь не вытащишь из Тура. Сидит в своём аббатстве, жалуется на немощность.