Ранчо «Неизвестность» (ЛП) - Каллинан Хайди. Страница 30
И он услышал.
Мы целовались как одурелые, а Лавинг таранил меня туда-сюда кулаком. Отчасти это искажало картину — сначала всегда входили пальцы, но перед моим мысленным взором возникала целая рука. Рука, исчезающая в глубине. И мое собственное разверзнутое нутро, в которое после первых нескольких толчков, она уже просто проваливалась. Мы просмотрели столько видеофильмов о фистинге, что я сбился со счета. Особенно Трэвису нравился ролик, где затянутый в черную кожу с шипами парень долбил кулаком другого парня, нагнутого над скамьей; кулак двигался быстро и мощно, в какой-то момент парень в коже вытаскивал одну руку — вот здесь я всегда начинал дергаться в конвульсиях — и запихивал другую, затем поочерёдно менял. Мужик истратил уйму лубриканта, хотя, по правде говоря, даже если все и не так круто, смазки требуется до черта больше, чем показали в фильме.
Тот парень так и стоял перед глазами: как он, не вынимая кулака, вылизывает задницу партнера; Трэвис в этот момент кружил языком по краю моего ануса, натянутого вокруг руки, которая скользила уже практически свободно. Это было по-прежнему опасно, но теперь я ощущал такую внутреннюю гармонию, что практически слышал ее мелодию. И я доверился. Доверился совершенно осознанно. Доверился буквально во всем.
Он такого еще никогда ни с кем не делал. Он сделал это со мной. Да уж, чертовски эгоистично, но я отчаянно хотел навсегда остаться для него единственным, и, что бы ни случилось, пусть только я буду тем, кто так много позволил и доверил ему.
В тот первый раз все длилось не долго. Казалось, я готов заниматься этим ночь напролет, но Трэвис благоразумно дал мне лишь несколько минут. Я взбесился. Накинулся на него, когда он вытащил руку, что-то нечленораздельно бормоча, повторяя, как он мне нужен; говорил, что я его шлюха и «пожалуйста, пожалуйста, мистер Лавинг, трахните меня». Следующая вспышка воспоминаний: его ствол у меня в горле. Трэвис запрокинул мою голову, оттянув за волосы, и трахает в рот, а я жадно заглатываю, точно последняя сучка, и дрочу что есть силы. Я чувствовал, как это грязно, низменно и великолепно, а когда он вынул член и кончил мне на лицо, я рассмеялся, широко раскрыв рот и зажмурив глаза, потому что его кончина, блядь, была буквально везде. А потом я сам излился, забрызгивая себя. И довольно бурным фонтаном.
После он проявил прямо-таки небывалую заботу и нежность. Кудахтал надо мной как квочка, вымыл с ног до головы в ванной, дотошно выспрашивая, как самочувствие и как там моя задница.
- Все хорошо, - ответил я в пятидесятый раз. - Больно, да, но прекрасно. Абсолютно-охрененно-прекрасно.
Трэвис поцеловал меня и огладил одну ягодицу:
- Ты был таким красивым. Хоть я и не планировал этого на сегодня, потому что нам надо еще успеть выспаться, но не мог больше сопротивляться искушению. – Еще один поцелуй, уже более глубокий. - Спасибо.
Мы немного поласкались, однако Трэвис быстро пресек нашу возню, уложив меня в постель. Сам устроился позади и принялся играть с сосками, что включалось уже в другую часть сценария, которую, очевидно, предварительный фистинг не отменял.
- Черт подери, ну почему нельзя делать это каждый вечер? - пожаловался я, чуть поворачиваясь и подставляя ему свою грудь. Не сомневаюсь, что он задумал хорошенько поизмываться надо мной, прежде чем сообщить, что пора баиньки. Я и сам был не против. Наоборот, предался самым разнузданным фантазиям.
Тот уткнулся носом мне в шею и так сжал сосок, что я забыл как дышать.
- Мне бы хотелось каждую ночь запирать тебя в камере со скрепленными растяжкой ляжками, выпяченной задницей и доступной дыркой; я бы заходил, когда мне на хрен приспичит, засовывал в нее пальцы и трахал.
По моему телу пробежала волна дрожи. Это что-то новенькое – он желал перевоплотиться в тюремщика и в самых жарких подробностях расписывал, как превратит меня в раба. Я знал, что он просто дурачится, что никогда такого не сделает, но тот от одних разговоров прямо реально тащился. Такой тип грубых пошлостей, в которых речь не шла непосредственно о сексе, а от собачьего ошейника отделял один шаг, был не особо в моем вкусе, но в устах Трэвиса даже подобная пахабщина звучала красочно.
- Неужели? – переспросил я.
- Ага. А выпускал бы лишь затем, чтобы нагибать над моим письменным столом. И чтоб ты разводил половинки собственными руками и держал их так долго-долго, пока я вволю не налюбуюсь зрелищем.
Ладно, на этом месте меня уже скрутило судорогой от удовольствия:
- М-м-м…
Он снова ущипнул мой сосок:
- Но лучше всего ты бы смотрелся на скамье, с высоко поднятыми раскрасневшимися полупопиями. Я бы стянул тебе лодыжки и запястья веревками и баловался бы с твоей задницей целый день. Ты просто неотразим с хвостом. Но теперь, когда мне известно, как ты любишь крупные штучки, нам, возможно, придется внести некоторые коррективы. Во всяком случае, потребуются хвостики побольше. И другие вещи. Как на тех видео. Еще толстый кляп. Не горю желанием выслушивать во время сессий твои комментарии. Хочу слышать только звук шлепков о плоть и скрип перчатки, когда буду исследовать рукой твои глубины.
Ох, твою ж мать… Я хныча скорчился у него под боком и снова затвердел.
Затвердел, как чертов кремень, даже при том, что воспаленный задний проход заклинал меня, что это невозможно.
Трэвис, разумеется, словно ни в чем ни бывало скользнул ладонью вниз и невинно приласкал мое бедро:
- А теперь давай спать.
Чтобы заснуть потребовался почти час. Мне пригрезилось, что я связан и меня окружили семеро сексуальных красавчиков, которые только и делали, что пихали в мою задницу пальцы. Утром, когда Трэвис велел вставать, эта интимная часть моего тела восхитительно ныла от воспоминаний о сне и о том, что было накануне вечером. В ду́ше я предался дрочке аж два раза.
Мы сделали это! Мы действительно сделали это! Я ощущал себя, как соплячка, которая только что потеряла девственность, хотя фактически во второй раз. Да плевать! Мне было удивительно хорошо. Просто улетно. Зачем бы Лавингу не взбрело в голову тащить меня на «восток», ничего лучше того, что случилось сегодня ночью, уже не могло произойти.
Как же я ошибался.
* * *
Мы в темпе позавтракали, допивая кофе буквально на ходу, и действительно направились на восток. Прежде чем свернуть на удобную гравийную дорожку, ведущую к небольшой ферме, мы проехали почти полштата. Это оказался приют для собак.
Бордер-колли. Трэвис разрешал выбрать двух.
Не зная, что сказать, я просто молча смотрел на него полным благодарности взглядом. Мы стояли на улице рядом с конурами, мои уши закоченели под ковбойской шляпой, подаренной мне на день рождения. Его щеки тоже разрумянились, и он улыбался:
- Только не делай такой потрясенный вид. Ты только и говорил, что о собаках.
Несмотря на холод, в лицо бросился жар:
- Но ты же сказал, что не хочешь собак.
- Я сказал, что не хочу с ними возиться. Но ты-то хочешь. Ну вот, теперь они твои. Иди, поищи, вдруг кто-то приглянется, работать с ними тебе. Можно взять щенков, если пожелаешь, но мне кажется, сначала стоит посмотреть отказных.
Я даже не ожидал, что его последние слова меня так зацепят. Конечно, лучше брать маленьких щенков прямо из корзинки, зная родителей, и воспитать из них надежных, крепких работяг. Но таких сложно найти, и они довольно дороги. А у всех приютских когда-то были хозяева, и очень немногие собаки привыкли к работе на ранчо. Владельцы думали, что бордер-колли – милые и забавные существа. Однако люди понятия не имеют, сколько те требуют внимания и труда. Очень часто в приют попадают собаки с дефектами и разными отклонениями. Короче, канители не оберёшься.
Наконец я остановил свой выбор на паре двухлеток - Эзре и Изекиле, а пока Трэвис выписывал чек, уже звал их по-свойски: Эз и Зик. Мне нравятся короткие клички, чтобы было легко подзывать во время работы. Я имею в виду, работы этих мальчиков. Когда-то их подарили двум маленьким девочкам, но потом от собак отказались, мотивировав это тем, что они слишком взбалмошные. Не в плохом смысле, просто очень суетливые, в отличие от других представителей своей породы; никак не хотели слушаться команд и успокаиваться. Теперь бедняг не брали ни на одно ранчо или ферму, так как на натаскивание ушло бы слишком много времени, да и то без особой надежды на полный успех.