Панголин. Тайна бога (СИ) - Акулов Андрей. Страница 22

  К вечеру Грэм подошел к заветному домику. Уже почти стемнело, когда показалась знакомая изгородь из омертвевших веток каменных деревьев. На длинной жерди пусто - верный знак, что хатка свободна. По давней традиции, если внутри кто-то есть, он обязан вывесить флаг своего прихода или города, если панголин не церковный, но таких свободных искателей давно вывели. Не заходя за ограду, следовало громко назваться и попросить разрешения войти - жест скорее предупредительный, чем вежливый: отказа не звучало никогда. Если этого не сделать, то можно угодить в смертельную ловушку.

  Грэм притаился в кустах. Надо было осмотреться. Лишние встречи сейчас ни к чему. Бывали случаи, когда в хатках селились бандиты, беглые солдаты или разбойники одиночки. Эти постояльцы не вывешивали флаг, они забредали случайно и оставались только на ночь: вблизи грибниц жить не хотели даже они.

  Никого. Панголин вышел из укрытия. Дверь была не заперта и сильно заросла травой. Похоже, тут давно никто не появлялся. Грэм не бросился в шкаф с едой, не растянулся на соломенном матраце, не упал на колени в молитве - он припал к крышке сундука с амуницией.

  По традиции каждый панголин, гостивший в хатке, кроме еды и снадобий, оставлял в "тревожном сундуке" часть своего оружия или доспехов. Со временем набирался довольно неплохой комплект снаряжения, а то и не один.

  Протяжным скрипом крышка извинилась за содержимое ящика. На дне валялся старый рваный плащ, кухонный нож и драная сумка. Было похоже на то, что тут уже побывал такой же бродяга. Однако обноски нищего были не самой плохой находкой, может даже лучше любого снаряжения воина: наверняка его ищут как панголина в чешуйчатых доспехах.

  Грэм надел лохмотья. Огляделся: плащ волочился по полу. Вынул кинжал и укоротил его быстрым движением. Теперь в самый раз. Не так давно сюда вошел бродяга, а вышел панголин, теперь вошел охотник за слезой, а выйдет нищий оборванец. Капюшон и наплечная сумка окончательно превратили в обычного странствующего бедолагу. Таких искателей куска хлеба на дорогах шатается столько, хоть режь - все равно меньше не станет.

  Утром Грэм двинулся дальше. В одежде нищего можно было идти по дороге смелее. Правда, завидев вдали приближающихся людей, панголин все-таки убегал в лес - это было обычным поведением бродяги. Он раньше замечал такие нелепые действия оборванцев, но не понимал их. Сейчас же для него открывались истинные мотивы скрытности этих людей.

  Грэм боялся встречи с настоятелем и в то же время желал увидеться с ним. К тому же гнетущее чувство тревоги не покидало его ни на минуту. Иногда он думал о том, чтобы уйти в далекие леса и не возвращаться больше к людям, и каждый раз отгонял эту мысль.

  На второй день пути показалась каменная стена Подгора. Возле главных ворот кипела своя особая жизнь. Она в миниатюре копировала городской уклад и развивалась по тем же законам, только разница между богатством и бедностью здесь была куда меньше, чем за стеной. По сути, нищий - он везде нищий, а богач тут - бедняк в городе.

  Основная масса населения Подгора существовала на мизерные заработки в полях. Остальную часть составляли более-менее обеспеченные торговцы, мастеровые и солдаты. Служители Церкви стояли особняком. Нужда их не трогала, но и в роскоши они не купались: монахи жили на обязательные пожертвования горожан и оплату обрядов. Неплохо зарабатывали владельцы разного рода увеселительных заведений. Но были в городе и очень богатые люди - главы монастырей и их многочисленные родственники, занимающие различные места в церковной иерархии. Им бог воздал сполна за преданную службу: роскошные дома, девочки, а кому и мальчики с муталюдами, слуги, конюшни, псарни, погреба - рай на земле.

  Грэм притаился в зарослях у постоялого двора. Тут пахло мочой и конским навозом. Надо было немного подождать, чтобы пробраться за ворота: к вечеру каждый, кто по каким-то нуждам покидал город, поспешит укрыться за каменными стенами.

  Вдоль дороги в два ряда расселись попрошайки. Все с одинаковыми жалостливыми лицами и прозрачными руками. Придорожный трактир гудел как встревоженный улей. Небольшой рынок пытался оспорить с ним звуковое первенство, но явно проигрывал житаре и компании в кабаке. Все это связывали в единую сеть невидимыми нитками бесцельно шатающиеся оборванцы.

  Не в силах больше прятаться, Грэм вынырнул из укрытия и смешался с серостью приворотной нищеты. Никто не заметил появления еще одного бродяги. Курсируя от одной компании до другой, он не сводил глаз со стражников у ворот. Солдаты устало подпирали стальными спинами поросшие мхом стены. Их красные лица чаще смотрели в сторону трактира, чем на шныряющих туда-сюда прохожих. Несмотря на это панголин пока не рисковал.

  В компаниях обычно жаловались на жизнь, обсуждали местные новости, говорили на религиозные темы, а один раз Грэм слышал даже угрозу в сторону кузнеца, но глядя на распаленного мужичка, можно было сделать вывод, что он либо пьян, либо не в себе. Высказывания, доносящиеся со стороны трактира, выделялись наибольшей остротой и богатством выражений местного разговорного наречия. Рынок пел десятками голосов, уверовав, что от громкости зависит спрос на товар. Попрошайки нараспев голосили, подражая церковному пению и кланялись каждому прохожему, пытаясь зацепить глазами его чувство милосердия.

  И тут унылое торжество приворотной жизни нарушил отчаянный вопль. Затем послышалось не менее волнующее кудахтанье. Телега, доверху нагруженная крестьянским скарбом, резко остановилась у самых ворот. Стопка клеток качнулась, и самая верхняя полетела на землю. Она лопнула, словно спелая тыква, и выплеснула трех сине-зеленых пленниц. Не веря своему счастью, куры ринулись врассыпную. Светловолосый мальчуган спрыгнул с телеги и стал поправлять оставшуюся невредимой поклажу. Возница, изрядно обросший жиром коротышка, бросился к одной, затем к другой изворотливой несушке. Он кричал и размахивал руками как петух, лишившийся своего гарема. Пробегая мимо мальчика, он отвесил тому звонкую затрещину, и к общей какофонии добавился еще один вой.

  - Лови, лови! - осипшим голосом закричал возница.

  Хохот, крик, плач - идеальное время для действия. В такие моменты у одних зевак пропадают кошельки, у других отнимают жизни, а мимо третьих незаметно проходят. Несколько бродяг, в том числе и панголин, бросились за курицей. Она побежала к воротам. У самых ног солдат птица круто развернулась и помчалась вдоль стены, увлекая за собой преследователей и довольные взоры стражников. Грэм завернул в каменную арку, проплыл мимо охраны, заметил объявление со своим лицом и надписью "розыск" и растворился в толпе.

  На улицах Подгора никогда не высыхала грязь. Повсюду желтели лужи, валялись кучи навоза, в воздухе кружили мухи. Закутанные в бесформенные черные одежды замужние женщины аккуратно ступали по сухим местам, а мужчины в полинялых простых рубахах особо не разбирали дороги. Кое-где пестрили красками юноши и девушки: до замужества им разрешалось носить разноцветные наряды. Это правило распространялось и на уличных девок. Изредка в толпе мелькали черные монахи.

  По закону первым делом Грэму надо было посетить церковь и только после подношения, долгой молитвы и покаяния в грехах можно отправляться по личным делам. До недавнего времени он именно так и поступил бы, но на этот раз решил сначала взять снаряжение, а затем пойти в храм. Как ни желал он поскорее увидеться с отцом Иаковом, но понимал, что ему, возможно, придется спешно покидать город.

  Грэм вышел на торговую улицу. Придерживаясь типичного поведения нищего попрошайки, он выставил вперед руку, опустил голову и медленно побрел вдоль лотков с товаром. Продавцы не обращали на него внимания. Они наперебой кричали свое: "Лучшие ткани с юга! Стекло, горшки, миски! Сапоги на любую ногу! Веревки, канаты!.."

  Кузнецы ничего не кричали, но свое присутствие оглашали звонкими ударами молотов о наковальню. За ними начинались лотки с продуктами. И тут уже кричали: "Свежий хлеб! Приправы с юга! Картошечка! Яйцо, курица, яйцо! Домашняя свинина и мясо бизона, говядина и ящерица!.."