Тайна Спящей Охотницы (СИ) - Смирнов Сергей Анатольевич. Страница 59

Он прочтёт про том, что все самые умные-трезвые ученые считают посмертные видения чистыми глюками, которые возникают при распаде нейронных связей — мол, это такой последний всплеск веществ радости, эндорфинов, и всякие химические, защитные реакции дохнущего мозга и всё такое. Прочитает он и про исследования других учёных, таких, как Петер Фенвик или наш доктор наук и профессор Андрей Гнездилов, один из основателей хосписного движения, посвятивших свою жизнь исследованиям души и мозга во время смерти. Про то, что, по их мнению, при распаде сети нейронов всё должно быть по-другому — не так, как признано самоуверенным научным сообществом: всё восприятие должно распадаться, и никто в смерти не может узнать, что происходило с их родными в эти мгновения в разных концах света, как это случается нередко… Он будет недоумевать: почему это самые скептические и саркастические мнения усиленно распространяют все научные многомудрые издания и средства информации, а о тысячах удивительных и отнюдь не придуманных журналистами и просто истеричными дамами феноменах никто из самых, типа, настоящих умных людей думать не хочет. Подумает и про то, почему всякие дешевые издания так усиленно пиарят всяких неприкаянных духов, привидений и вампиров. И превращают всё это в ту примитивную мистику, которую так легко продать за деньги этого успешного мира, а заодно выставить на смех всех, кто пережил смерть, как он сам, Никита Демидов… И сделает свои выводы. Это будет потом. А пока…

…чьи-то горячие пальцы крепко держали его сердце, передавали сердцу свое текучее тепло, не позволяли сердцу остановиться, замереть и охолодеть, понукали его воскреснуть и жить…

…и чьи-то губы так же напористо, текуче, властно передавали его губам свое тепло… кто-то крепко целовал его, вдыхал в него жизнь, насильно наполнял его легкие горячим воздухом, подчинял ритму своего дыхания и даже не давал дышать самому…

Кит содрогнулся всем своим телом, вобравшим в себя чужое тепло… В глазах его полыхнуло, он весь взорвался, как сверхновая звезда в огромном пустом, черном пространстве… Он задохнулся от напора чужого дыхания… задохнулся от испуга… нет, от какого-то другого молниевого чувства, которое сильнее и властнее любого испуга, любого страха…

…и оттолкнул от себя руками, оттолкнул всем тело ЭТО, что вдыхало в него жизнь и осторожно, но крепко держало в руках его сердце…

— Да уйди от меня, на фиг! — заорал он на всю тьму, на всю вселенную вокруг.

И зашелся кашлем.

Гулко отдалось из пустот чужой вселенной эхо, промелькнули сквозь кашель перед глазами Кита кадры его странного, потустороннего путешествия…

Так, наверно, ярко и стремительно переживает человек всю свою жизнь перед смертью, жадно повторяя все ее самые живые моменты — так Кит в пару мгновений снова пересмотрел всё, что только что пережил где-то там, где, как считают мудрые ученые, не может быть никакой жизни, а есть только галлюцинации умирающих, бьющихся в биохимической агонии страха нейронов-крокозябр… И так легко и полно было пережить это небывалое путешествие в памяти еще раз, потому что настоящий мир, в который вернулся Кит, был вокруг него совершенно пуст и безвиден… Откуда же взялись эти руки и эти живительные губы?

И тут сквозь свой судорожный кашель Кит услышал голос. Совсем не страшный, не опасный, просто такой девчачий голос. Очень звонкий — аж до дребезга в ушах, очень утренний такой. Так обычно девчонки кричат и переговариваются, когда барахтаются в каком-нибудь прохладном водоеме, кайфуя под ярким утренним Солнцем. Этот голос отдавался гулким, рассыпчатым эхом из каких-то подземных пустот.

Кит невольно устремился подальше от голоса, так нестерпимо дребезжавшего в ушах. Он заскреб ногами по шершавой поверхности, на которой лежал, уперся теменем в какую-то неровную твердь, приподнялся с трудом и… привалился лопатками к груде камней или обломков.

Ничего у него не болело, но всё стонало. Ныло все тело. В сердце, в легких как будто жгла и шипела какая-то серная кислота.

Снова зазвенел и обрушился сверху водопадом этот сильный и бодрящий голосок. Одна беда — звенел он на немецком языке.

— I don’t speak German, — пробормотал Кит.

Голос тут же запел-задребезжал на английском. Но Кит опять ничего не понял… и понял, что прикидываться кем-то не собою, типа, разведчиком в тылу врага, не получится — колись, чувак!

— Не, лучше бы русский, — тише проговорил он, ни на какое взаимопонимание, честно говоря, особо не надеясь.

— Русский? Лучше? — вдруг, чуть погодя, очень чисто выговорил голосок в кромешной тьме.

— Ага! — Кит опомнился почти совсем и даже заволновался, сердце в нем забухало, зажило своей жизнью само по себе, как хотело. — А ты кто?

Секунды три стояла мертвая тишина. Простояла бы еще столько же — Кит, пожалуй, испугался бы чего-то по-настоящему, как бывает в обычной жизни.

— Я? Анна… — донесся из темноты, сверху, ответ.

Земная, а не потусторонняя память Кита потихоньку расширялась, словно в ней медленно, с помощью реостата, загоралось освещение. Кит бессмысленно подвигал головой, огляделся… В отличие от памяти, в окружающей реальности оставалось темно, как в могиле. Хоть глаз выколи!

— А ты откуда здесь? — спросил Кит.

Снова трехсекундное молчание… странная задержка с ответом.

— Я?.. Я здесь живу.

— Где «здесь»? — Киту, наконец, становилось интересно, как в обычной жизни.

Снова странная задержка ответного сигнала…

— В Берлине.

Кое-что сходилось. «Значит, тут Земля… может, оно получилось?!» — подумал Кит с надеждой, отдавшейся волной ноющей боли во всем теле, а не только в коре головного мозга, изо всех нейронных сил оценивавшей ситуацию и старавшейся сориентироваться в реальности…

Кит попытался представить себе, как валится с Марса обратно на Землю настоящий Берлин… но у него ничего не получилось, только новая волна боли прокатилась по телу.

— А какое сегодня число? — спросил Кит.

— …Двадцать седьмое апреля.

— Сорок пятый год?

— …Да, это верная дата.

— А где мы сейчас?

— Мы находимся в метро… Нет, не совсем в метро… В двадцати метрах от выхода на дорожный путь. Здесь расположено не гражданское метро…

Интересная мысль мелькнула в аналитическом мозгу Кита: может, эта девчонка из числа тех, кто собрался смыться на Марс «зайцем», спрятавшись в каком-нибудь трюме… А может, она с той станции метро, которую они проезжали… чудом осталась в живых, когда он тут разнес весь секретный бункер вместе с этой… страшно подумать с кем! И как он сам-то остался жив?.. Видно, опять сработала какая-то защитная реакция мозга: этот вопрос тут же канул куда-то в подсознание, а вместо него возник менее интересный, но в эту минуту не менее важный: а откуда она, эта Анна, знает русский?!

— А откуда ты знаешь русский?!

Пауза уже не напрягла Кита, он успел привыкнуть.

— …Я жила определенное время в России… У меня там находятся родственники.

— А что тут было, вообще? — наконец, удосужился поинтересоваться Кит.

— …Здесь был большой поляризованный взрыв.

— Какой-какой?

— Поляризованный.

Кит не понял, какой, но расспрашивать не решился — сил выяснять технические детали пока не хватало.

— А кто-нибудь тут еще есть?

— …Здесь погибло много людей… Ты тоже был мертв.

— Я?! — легкомысленно уточнил Кит. — Что, совсем?!

— …Почти совсем. Клиническая смерть. Десять минут двадцать семь секунд. Тебя сильно ударило обломками…

«Чё за убойная точность такая?» — подумал Кит про указанный срок его клинической смерти, но удивиться сил у него тоже пока не хватало, хотя интеллект уже работал исправно.

…И тут Кит вспомнил, что с ним было сразу после клинической смерти. И его бросило в жар. И он весь покрылся испариной… И облизал губы… И вдруг ему стало на несколько мгновений обалденно хорошо… Но он тут же взял себя в свои еще слабые руки.