Капитан Филибер - Валентинов Андрей. Страница 5
Набрал в легкие холодного стылого воздуха…
Щелк! Щелк!.. Щелк!
– В укрытие! В укрытие, разъядись все тризлозыбучим!..
Штабс-капитан Згривец сообразил первым. Прутик поручика на этот раз был не виноват. В моем совершенном Мире кто-то решил пострелять.
Щелк! Щелк! Щелк! Ба-бах!
– В укрытие!
– Думаете, на станции?
– Так точно. Из «мосинок» и из чего-то крупного. Не «трехдюймовка», пострашнее.
Лежать на животе оказалось не слишком удобно. Подмерзшая, твердая, словно камень, земля давила сквозь тонкую кожу фатовского пальто, впечатываясь в ребра. Я уже успел пожалеть, что не обзавелся обычной шинелью.
– Ага, снова! А вы знаете, господа, это – морское орудие. Не иначе, 57-мм пушка Норденфельда. Капонирная. Презабавно-с!
– В смысле? Линкор в степях Малороссии?
Згривец слева, поручик Хивинский – справа. Комментируют. Я молчу – по капонирным орудиям не спец, по всем прочим тоже.
– Вот, опять! Не линкор. Думаю, что-то на платформе. С колесами.
«Опять» – это «Ба-бах!». На винтовочные выстрелы мы уже не обращали внимание. К сожалению, разглядеть ничего не удавалось. Станция и поселок выше по склону, из нашего импровизированного укрытия видны были лишь несколько крайних домов. Маленькие коробочки под красными крышами…
– Господа, а не по нашему ли это поезду? Вовремя же мы!..
Ба-бах!
Укрытием для нас послужил небольшой овраг с пологими размытыми склонами. Так себе укрытие, конечно, – с горки открывался прекрасный обзор. Оставалось надеяться, что там все очень заняты. Если же спохватятся, станут присматриваться…
Уходить некуда. Позади – пустая железнодорожная насыпь, вокруг голая мерзлая степь. Все как ладони. Ба-бах – и крышка. Разве что в самом деле дождаться темноты…
Я встал, отряхнул пальто и спустился вниз, к юнкерам. Меня сразу же окружили, но я покачал головой, оглянулся:
– Портупей!
Иловайский на этот раз оказался с винтовкой – с той, что я заметил еще на насыпи. Наверняка у кого-то отобрал.
– Отойдем.
В дальнем конце оврага обнаружилось старое кострище. Зола, угольки, несколько полусгоревших чурок… Котелок – ржавый, с пробитым дном. Сразу же захотелось поддать его сапогом.
– Как настроение личного состава, портупей?
Иловайский дернул плечом, поправил ремень винтовки.
– «Баклажки» рвутся в бой, хотят атаковать. Кто постарше… Если честно, страшновато. Оружия нет, одна винтовка, два револьвера… И не убежать – степь.
Парень не рисовался, не пытался играть в героя. И это очень порадовало.
Винтовок у нас было две, если считать с моей, трофейной. Кое-что имелось в карманах господ офицеров – и в моем тоже. Но все равно – кисло.
Я поглядел в серое низкое небо, представил, как мы все выглядим сверху – маленькие муравьишки на дне неровной ямы…
…Вторая стадия – «стадия шлема», она же одноименный «синдром». Считается очень опасной, опаснее первой. Все вокруг кажется ненастоящим, нарисованной декорацией, «виртуалкой». «И свинцовые кони на кевларовых пастбищах…» Люди – всего лишь «функции», фигурки на шахматной доске. Я – единственный живой человек в моем маленьком Мире, единственный Разум, остальные – марионетки…
Потом это пройдет. Если «потом» наступит.
Но я же – не единственный Разум! Я вообще не «разум», этот портупей, успевший повоевать с Центральной Радой, куда больше меня знает, что нужно делать, как поступить!
И все-таки – «синдром шлема». Где-то совсем недалеко отсюда лежит солдатик, возжелавший прикупить у меня часы. Мертвый… А может, и живой, я стрелял в живот, чтобы наверняка, чтобы с первого выстрела. Истекает кровью, стонет… Я подумал о нем только сейчас – и ничего не почувствовал. Просто вспомнил.
Между прочим, трофейный «сидор» оказался как-то подозрительно тяжел.
– Портупей, поручите кому-то… Или лучше сами. Среди вещей – два моих мешка. Один легкий, там папиросы, второй потяжелее. Я его у «товарища» конфисковал. Загляните, только осторожно. Как бы не рвануло.
– Так точно! – В глазах Иловайского мелькнуло любопытство. – И еще… Господин капитан, ребята боятся… То есть… Ну, в общем, мы не хотим, чтобы вы считали нас трусами. Мы сошли с поезда…
О господи! Зря, выходит, подумалось, что портупей – не из героев. Но чему удивляться? Время такое, можно сказать, эпоха. «А прапорщик юный со взводом пехоты пытается знамя полка отстоять, один он остался от всей полуроты…»
Кажется, пора браться за политработу.
– Господин портупей-юнкер, – проникновенно начал я. – Истинный образец храбрости, а заодно и галантности показал некий рыцарь, который сражался с драконом, стоя к нему спиной, дабы не отводить взгляда от присутствовавшей там же дамы. Его подвиг да послужит нам примером.
Иловайский хотел что-то возразить, но я поднял руку.
– Минуточку! Подобных героев обожают романтические поэты – сволочь, которая прячется от фронта и зарабатывает себе на кокаин, призывая других героически умереть за Родину, желательно в страшных мучениях. Вы – будущий офицер, значит, должны понимать: ваша цель – не погибнуть за Родину, а сделать так, чтобы за свою родину погибли враги. Можно в мучениях. С поезда вы сошли, последовав настоятельному совету старшего по званию. Вопросы?
Вопросы у портупея явно имелись, но ответить не довелось.
– Капитан! Кайгородов! Сюда, скорее, распрогреб их всех в крестище через коромысло в копейку мать!..
Доходчиво. Убедительно.
Песня – непрошеная, чужая в моем маленьком Мире, не отпускала, не хотела уходить. «Он», ставший теперь мною, все не верил, не мог осознать до конца…
Я сцепил зубы. Настоящее, все это – настоящее. Черный террикон справа, красные крыши впереди, склон, фигурки – малые мурашки – бежавшие вниз по склону. Мурашки то и дело оглядывались, дергались, некоторые падали…
Щелк! Щелк! Щелк-щелк-щелк!..
Отстреливались… Точнее, пытались – у тех, кто лупил по ним со стороны поселка, получалось не в пример удачнее.
Если мурашки добегут, скатятся вниз по склону, то неизбежно наткнутся на нас. Иного пути у них нет.
Щелк! Щелк-щелк-щелк!..
– Русская сказка есть – про домик, – сообщил невозмутимый Хивинский, поудобнее пристраивая винтовку, ту самую, трофейную. – Лягушка шла, в домик зашла, потом мышка шла, потом медведь… Мы сейчас, как в домике.
Кажется, поручик подумал о том же, что и я.
– В теремке, – несколько обиженно уточнил фольклорист Згривец. – Про теремок сказка! Или вы ее, поручик, так сказать, адаптировали?
– Про шатер сказка, да? – Легкий акцент Хивинского угрожающе загустел. – Сказка твоя-моя патриархальный детство, да? Среди пустыня ровныя шатер стоит, да? Бар-якши, да? Один верблюд идет, да? Шатер видит, кыргым барам, да?
Я покосился на разговорившегося поручика. Михаил Хивинский… Про пустыню, верблюда и «кыргым барам» он, конечно, зря. Такие Пажеский корпус заканчивают. Но все-таки любопытно. Не грузин, не черкес. Может, действительно… Хивинский?
– Между прочим, это максималисты, – закончил поручик на чистом русском. – Сиречь господа ба-а-аль-ше-вички. Повязки видите?
Вот уж кому очки без надобности! Я всмотрелся… Верно! Красные повязки на рукавах. Не у всех, но у троих или четверых – точно.
– Они, – вглядевшись, согласился штабс-капитан. – Свиделись, разтрясить их бабушку в кедр Ливанский да через трех святителей матери их гроб…