Метакод - Кедров Константин Александрович "brenko". Страница 44

Хлебников все же дает нам некоторую надежду. Его звездная азбука адресована всей метавселенной, всем мирам, Правда, мы не подозреваем о многих ее космических слоях, как птицы не подозревают о языке людей, хотя в принципе в «языке птиц» и «языке людей» у Хлебникова те же звуки.

Размышляя традиционно, мы все же должны предполо¬жить, что если есть метавселенная, значит, множество вселенных представляет некое материальное единство, а если так, то должен существовать некий единый код всей мате¬рии — метакод. Здесь понятие о нем расширяется по сравне¬нию с первой главой. Уже не просто астрономический код, а более насыщенное понятие, о котором речь еще впере¬ди. В таком случае, говоря на «разных языках» и космологи¬чески не общаясь друг с другом, вселенные в принципе могут воссоздать семантику отдаленных миров в системе своих языков, но теорема Геделя о неполноте велит нам предполо¬жить, что и в этом случае останутся вселенные, не охвачен¬ные единым кодом. Правда, тут есть некоторое утешение: ведь язык поэзии в принципе всегда разомкнут, открыт в другие миры и потому в житейском смысле заумен или даже «безумен», говоря словами Хлебникова. Поговорим о метавселенной поэта просто на языке поэзии.

И Мировичей — дух надзвездный, эазвездил и

Синим лоном неба; он обитаем

Последний и одинокий

Мирес иных изведал жажду...

Мирейные целины просек оралом звездным,

Разгреб за валом бездны мировинные целины...

«Звездная азбука» звуков нашего языка будет передана во вселенную, возникает единое метавселенское государство времени. Оно начнется с проникновения в Космос:

Вы видите умный череп вселенной

И темные косы Млечного Пути,

Батыевой дорогой зовут их иногда.

К замку звезд,

Прибьем, как воины, свои щиты...

Так же, как сейчас мы путешествуем в пространстве, мы сможем передвигаться во времени. Путешествие во вре¬мени будет выглядеть неподвижным в пространстве.

Ты прикрепишь к созвездью парус,

Чтобы сильнее и мятежнее

Земля неслась в надмирный ярус,

А птица звезд осталась прежнею...

«Птица звезд» — очертания нашей галактики на небе. С открытием теории относительности поэтическая мечта Хлебникова приобрела очертания научно-фантастической гипотезы. Время замедляется по мере приближения к ско¬рости света. Следовательно, «фотонная ракета», двигаясь с такой скоростью, будет фактически обиталищем людей бес¬смертных. Мысль о превращении Земли в движущийся космический корабль была почти тогда же высказана Циолковским. Хлебников говорил о превращении в косми¬ческий корабль всей галактики.

«Звездная азбука» Хлебникова — космический ориентир для плаванья по океану поэзии. Об этом лучше всего говорит сам поэт:

Еще раз, еще раз

Я для вас

Звезда.

Горе моряку, взявшему

Неверный угол своей ладьи

По звездам:

Он разобьется о камни,

О подводные мели.

Горе и вам, взявшим

Неверный угол сердца ко мне:

Вы разобьетесь о камни...

Возвращаясь к модели метавселенского древа, вспомним, что корни и ствол у вселенского мысленного древа едины, и тогда разобщенность ветвей-вселенных не покажется столь абсолютной. Во всяком случае, Хлебников это древо видел и оставил нам его образ, где, как в голограмме, каждая часть содержит информацию о целом.

Изломан сук на старом дереве,

Как Гоголь, вдруг сожегший рукописи...

Казалось, в поисках пространства Лобачевского,

Здесь Ермаки ведут полки зеленые

На завоевание Сибирей голубых,

Воюя за объем, веткою ночь проколов...

Ты тянешь кислород ночей могучим неводом,

В ячеях невода сверкает рыбой синева ночей,

Где звезды — предание о белокуром скоте.

Это дерево — настоящая поэтическая модель метавселенной. Здесь листва, прорываясь в небо, повторяет путь воинов Ермака и одновременно вычерчивает кривые Лоба¬чевского, выходя в четвертое измерение пространства-времени.

Так мы вычерчиваем древо метавселенной, хотя наши сегодняшние представления о ней со временем могут по¬казаться не более достоверными, чем мифологические преда¬ния о звездах как о «белокуром скоте». И все же как приятно «растекаться» поэтической мыслью по метавселенскому древу Хлебникова.

Здесь самые разные, будто бы созданные разными поэтами, строки складываются в единую голограмму вселен¬ной. В этом сказочном замке можно, спустившись в подзе¬мелье египетской гробницы, выйти навстречу будущему. Можно в самолетном «шуме Сикорского» уловить стрекота¬ние кузнечика и трепет прозрачных крыльев. Стихи Хлебни¬кова и его поэмы удивительно похожи на очертания «умных машин», переливы жидких кристаллов; его образы перекли¬каются своей необычностью с математическими законами, открытыми научной мыслью XX века. Он воочию видел «стеклянные соты» современных зданий, он видел и то, что, возможно, еще предстоит совершить человечеству, «прикре¬пив к созвездью парус».

Математический ум поэта с легкостью соединяет несов¬местимые друг с другом планы пространства, при этом боль¬шее пространство часто оказывается заключенным в меньшее:

В этот день голубых медведей,

Пробежавших по тихим ресницам...

На серебряной ложке протянутых глаз

Вижу море и на нем буревестник...

Ложка, глаза, море, ресницы и медведи совмещены по принципу обратной матрешки: меньшая матрешка вмещает в себя большую. Глаза и ложка вмещают в себя море, медве¬ди пробегают по ресницам.

Для нас гипотеза о человеческом хронотопе, назовем ее так, есть прежде всего яркий художественный миф Хлебни¬кова. Этот миф строился на новейших научных представ¬лениях и в то же время из древнейших блоков всей мифоло¬гии культур Востока и Запада.

В своей стройности пространственно-временной мир поэта охватывает все слои языка, от звука до композиции произведения в целом.