Слово чести - Демилль Нельсон. Страница 96

Тайсона несколько развеселил архаичный слог сестры, и, усмехнувшись, он положил карточку на стол. Сунув руку в пакет, он извлек из него свой полевой журнал и сунул в карман брюк.

Бен повернулся к Мейсону:

– Ты бы не мог мне помочь разобраться в подвале?

– Конечно, помогу.

Тайсон спустился по каменным ступенькам в подвал и нагнулся над старым черным паровым котлом. На нем, как и раньше, висел замок, но отсутствие пыли говорило о том, что кто-то здесь уже похозяйничал. Ах, ублюдки!Они отключили сигнализацию и, вероятно, мастерски поработали с дверными замками, а потом, не сомневался Тайсон, обыскали весь дом, каждый шкаф, каждую полку, даже успели порыться в его столе, в еженедельниках, фотоальбомах, справочниках, записных книжках, деловых бумагах. Они вторглись в самую сердцевину его частной жизни и, уж конечно, все запротоколировали, сфотографировали и зарегистрировали. Ублюдки!

– Что такое?

– Так, ничего. – Он был абсолютно уверен, что эти подосланные мерзавцы вскрывали его корреспонденцию тоже. Но плотно упакованная посылка от его сестры не вызвала никакого подозрения. Тайсон почувствовал какое-то моральное удовлетворение от того, что выиграл в затеянной ими же глупой игре в прятки. Он обратился к Мейсону: – Давай-ка попробуем вытащить этот котел наверх.

Взяв котел за ручки, они принесли его в гостиную и поставили перед камином. Тайсон бросил за каминную решетку охапку мелко нарубленной щепы и, зажег огонь целой коробкой спичек.

Мейсон восторженно осматривал гостиную и причмокивая, говорил:

– У вас здесь, как в замке, мистер Тайсон. Как в замке!

– Да, что-то вроде этого. – Он пошел на кухню и вернулся с двумя заиндевевшими банками пива. Одну передал Мейсону. Бен поднял воображаемый бокал и произнес: – За мою свободу и независимость!

– Аминь. – Они чокнулись.

С первого же захода Тайсон ополовинил банку. Достав ключ из портмоне, он нагнулся над котлом и открыл замок.

С левой стороны разделенного на две части котла лежали аккуратно сложенные армейская и рабочая формы, пара брезентовых ботинок, панама. Справа располагался фотоальбом, карты, перевязанные лентой письма от Хоуп Лоуэлл – девушки, провожавшей его во Вьетнам. Здесь также были патронная сумка, в которой хранились полевой компас, командирские часы, фонарик, и другие присвоенные Тайсоном казенные вещи.

Вещи, предметы, казалось, лежали в прежнем порядке, но, пролистав альбом, он заметил, что несколько фотографий исчезли. Также пропало удостоверение о награждении его за боевые действия 15 февраля 1968

года. Пропавшим можно было бы считать и его полевой журнал, но он сам убрал его из котла до начала бурного поворота событий.

Бен повернулся к Мейсону, который во все глаза смотрел на содержимое парового котла:

– Не знаю, почему мужчины хранят хлам вроде этого.

– У меня брат воевал в Корее. Все, что было, осталось там. Единственное, что он привез домой, – нижнее белье, три ворованные сумки подштанников.

– Твой брат – человек практичный, – заметил Тайсон. Он вынул связку писем. – Вот... – Помешкав немного, он бросил письма на дымящиеся щепки, наблюдая, как занявшийся огонь с аппетитом лижет их края. Тайсон подкармливал огонь содержимым котла до тех пор, пока не добрался до металлических предметов, ботинок и фотоальбома. Он подержал в руках ботинки, соскабливая с подошвы засохшую грязь. «Юго-Восточная Азия. Быстрорастворимый Вьетнам; только добавь воды». Какой своеобразный образец почвы. Три тысячи лет интенсивной рециркуляции: рис, навоз, кровь, рис, пепел, кровь, рис, навоз и так далее. Бросив ботинки в котел, Тайсон пролистал фотоальбом. Он достал единственную фотографию, где был снят с сестрой Терезой перед собором в Хюэ, остальные две исчезли. Бережно сунул ее в нагрудный карман, а альбом бросил в огонь.

От чада горевших трофеев пот градом катился по лицу, в ноздри бил затхлый запах плесени и едкого дыма. Он захлопнул котел и повесил замок, защелкнув его ключом. Отдавая Мейсону ключ, сказал:

– Можешь взять эту бандуру, если хочешь, вместе с фонарем и оставшимся хламом. Я бы хотел, чтобы ботинки и все остальное ты выбросил на помойку.

– Хорошо, сэр. – Мейсон аккуратно поставил недопитую банку на журнальный стол. Он встревоженно посмотрел на хозяина дома. – Вам лучше или хуже?

– Мне никак.

Чернокожий понимающе кивнул.

– Ты можешь забрать с собой этот котел? Мне нужно еще сделать кое-что.

– Конечно, сэр. – Мейсон играючи взвалил на плечо полупустой котел.

– Я сейчас выйду. – Бен залез в карман брюк II достал средних размеров тетрадку – бывший полевой журнал. Он сел на пол, скрестив по-турецки ноги, и начал листать выцветшие страницы. Капля пота скатилась с его подбородка и упала на страницу, уже обильно политую потом и дождем двадцать лет назад. Наконец он добрался до даты 15 февраля и прочел последние строки: «Взвод на грани мятежа. Невольно услышал о грозящей расправе. Передал фальшивое радиосообщение: бои в госпитале сегодня утром. Веду расследование. Господь...»

Тайсон попытался вспомнить, что он чувствовал после кровопролития в больнице, но единственное, что ему приходило на память, – страх за свою жизнь. Он пытался представить, что серьезно размышлял, как лучше всего доложить капитану Браудеру или командиру батальона о своем взводе. Но мозг отказывался работать. На самом же деле он прекрасно понимал, что никогда не станет давать показания против своих подчиненных.

Тайсон продолжал листать журнал и обнаружил, что в последующие после 15 февраля дни он записывал лишь координаты и радиосводки. И вот добравшись до 29 февраля – дня своего ранения, он заметил, что записал два предложения: «Битва под Хюэ официально закончена, как передано по радио. Слава Богу!»

Следующая запись была датировала 3 марта. Он прочел: «Южно-Китайское море. Сегодня санитар вернул мне полевой журнал. Читал ли кто-нибудь запись за 15 февраля? Мне все равно. Как хорошо жить! Какие удивительно чистые руки. Колено болит. А морфий не дают. Доктор говорит, что я плохо переношу его. Если бы ему дали тройную дозу, он бы тоже его плохо перенес».

Тайсон отложил полевой журнал и мысленно вернулся в тот день в Стробери-Пэтч.

~~

Бен Тайсон лежал в дренажной канаве или, точнее, в местной компостной яме – месте, куда собирали отходы, очистки для продажи овощеводам. Зеленые трассы снарядов полосовали серое хмурое небо. До него доносились дружные автоматные очереди и редкие взрывы небольших зарядов, выпускаемых 60-миллиметровым минометом и 50-миллиметровыми подствольными гранатами. Беспорядочная стрельба, затеянная двумя выдохшимися армиями, напоминала удары уставших боксеров, еле двигавших налитыми свинцом конечностями и изредка делавших несколько обязательных выпадов. Еще месяц назад он воспринимал это очень серьезно, но сегодня, 29 февраля, Тайсон описал бы вооруженный инцидент, как небольшую перестрелку. Единственной необычной деталью этого боя, с его точки зрения, было то, что его наконец-то подстрелили.

Как только шок прошел, невыносимая боль проникла в каждую клеточку его тела, целиком затуманив сознание. Его не волновало ни зловонное испарение гниющих отходов, ни ощущение неприятного холода от попадавшей на голую кость воды, ни редкие выстрелы минометов, направленные именно сюда, где нашли укрытие десятки людей.

В последующие несколько минут в яму забрались вьетнамцы: старики, несколько молодых инвалидов – бывших солдат армии Северного Вьетнама, женщины и дети. Никто не плакал. Кричали только младенцы.

Свинья, решившая поживиться очистками, подошла поближе к Тайсону, принюхиваясь к запахам, потом начала слизывать кровь с его колена. Тайсон, очнувшись, изо всей силы пнул животное здоровой ногой. Около десятка его людей подобрались к яме и сползли в нее, проклиная на чем свет стоит беженцев и грязь, в которую они влезли. Один из солдат, Гарольд Симкокс, крикнул, показывая на Тайсона:

– Врача! Лейтенанта ранило!