Созвездие Видений - Грушко Елена Арсеньевна. Страница 18
Вконец измученные, лешие с ненавистью уставились на него.
— Эх, батогом бы его! — проскрежетал зубами Подкустовник.
— Без лепа это! — отмахнулся Шишко. — Запрет наложен — ничего не поделать. Без толку! Ты в воду не полезешь, хоть убей тебя, так? Вот и ему за порог ногой ступить не велено.
— Что ж, нести его, да? — зло проворчал Подкустовник..
— Нести?! — Шишко так и подскочил. — Молодец, брат. Лихо ты выдумал! Слышь-ка, дедок? А ежли понесем мы тебя?
Домовушкины глаза радостно сверкнули.
— Это с охотою! Да и ноша невелика будет. Обернусь кучкой мусора, вы меня совком да метлой в корзинку соберите — вот и вся недолга.
— Давай! — махнул Шишко… и словно ветер пролетел по избе, зашумело все вокруг, и почудилось лешим, будто уже не Домовушка пред ними, а ворох сухой листвы… но тут же шуршанье утихло, и старик вновь принял свой облик, кинувшись за печь.
— Куда, полено трухлявое?! — взвыл Подкуетовнйк, решив, что Домовушка опять струсил, но тот уже выкатился обратно, прижимая к себе что-то круглое, зеленовато-золотистое:
— Я Зорянке обещал поберечь его. А ну как без меня придет недобрый человек да стащит? Нет, пускай оно лучше со мной будет.
Домовушка метко зашвырнул зеленовато-золотистое в корзинку, которую уже держал наготове Шишко, сам вскочил на подставленный Подкустовником совок, крутнулся-вертанулся… опять шорох пошел по избе… и Домовушка малой горушкой мусора лег в совок.
Шишко аккуратно ссыпал старика в корзинку, для верности еще поелозил веником по полу, сметая в совок самую мало-мальскую соринку, чтоб ни частички не утратить Домовушкиной, — и лешие опрометью кинулись в глубины лесные.
Сперва он проклинал. Шипел по-змеиному, рвался, истекая кровью, изнемогая не столько от боли, сколько от полного своего бессилия.
Зорянка, Меда погибает! Может быть, уже сейчас!.. А Север, ее Лиховид, ничего не может поделать.
На поясе висел нож, но как до него дотянуться? И еще вопрос, что проделает это зловредное дерево, если вонзить в него нож. Не задавит ли вовсе?
Такого бессилия Север не ощущал ни разу в жизни и даже припомнить не мог, чтобы и Старый Север оказался хоть разок столь же бессильным, измученным и ослабевшим. И, казалось, ничто в мире сейчас не может выручить его.
Ничто. Всякий раз, лишенный технического подспорья, он оказывался на этой планете — заведомо сказочной! — слабее муравья, потому что муравей хотя бы может кусать и за ним стоит сила всего рода. А Север одинок и безоружен. И невры, к которым он вправе относиться свысока, будто могучий предок — к потомкам (ведь и в самом деле, лишь, случайность помешала Северу Старшему отправиться вместе с Невром, Тором, другими на Землю в составе Первой Экспедиции — и тогда… тогда бы Меда была его пра-дочерью, так?), — эти слабые люди, эта живая, непостижимая природа существовали по своим, их объединяющим — но отвергающим пришельца Севера — законам, непостижимым его разуму, сердцу, его телу. Трещина между прародителями и их созданиями оказалась куда глубже, чем можно было предположить.
Это все он понял уже гораздо позже, когда, измученный бесплодной борьбой с дубом, наконец притих в его ветвях, поник, расслабился на некоторое время, попытавшись уподобиться здешним обитателям и отыскать путь от своего сердца — к сердцу дерева.
Он молил, унижался — где там! Бессмысленно, как и проклятия.
Ох, был бы хоть парализатор! Но…
Наконец Север смирился, и в его усталом сердце осталось одно чувство: презрение к себе самому.
Безумец, безумец! Что сделал ты во исполнение воли пославших тебя, доверивших тебе воистину сверхчеловеческую миссию, продолжающую дело первых героев, Первых Звездопроходцев, кровь которых струится в крови людей, а тела проросли травами и деревьями, напитав эту землю? Где твоя разведка, Север? Ты посвятил свое время плотским забавам — да, нельзя ни с чем ранее испытанным сравнить это счастье, это блаженство, но…
Он снова заметался, скрипя зубами от новой волны горя, и в этот миг что-то ослепило его.
Зажмурился, потом осторожно приоткрыл один глаз.
Солнце играло на чем-то блестящем, что тащили в клювах две сороки. Соединенными усилиями птицам удалось вознести тяжесть на ветки, но тут-то и началась свара: в чье же гнездо отнести сверкающую добычу?
Север прищурился.
Ветка, на которую уселись птицы, была над ним на расстоянии вытянутой руки. На расстоянии вытянутой руки над ним две птицы тянули друг к другу, ежеминутно рискуя вновь уронить… его кастет-парализатор!
Точно бы жаром его окатило.
Звезды! Только б не спугнуть…
Север медленно, напрягаясь всем телом, приподнимал руку… тянулся, чувствуя, как рвут тело когти дуба…
Только б не спугнуть! Только бы опередить новую хватку дерева!
Сороки были слишком заняты ссорой; казалось, они готовы уже и сами бросить добычу, только бы долбануть противницу клювом посильнее!..
Но вот Север в невероятном усилии выгнулся — и кончиками пальцев схватил кастет!
Тело его стонало от напряжения, но, не давая себе передышки, он торопливо повёл малым лучом по ближним, самым опасным ветвям и с восторгом ощутил, как никнут, слабеют впившиеся в тело древесные когти. А в следующее мгновение он уже падал вниз.
Ему повезло: парализованные ветви гнулись упруго и подбрасывали его, замедляя, смягчая падение. Тем не менее грянулся он оземь ощутимо, — так, что какое-то время лежал, света белого не видя.
Вскочив, кинулся куда-то в чащу, но, повинуясь власти, не знаемой ранее, вдруг вернулся к поникшему дубу, опустился на колени, ткнулся лбом в землю, робко пробормотал:,
— Ты прости… Это недолго. Так нужно. Ты прости!
Выпрямился — и вновь бросился в заросли.
Север бежал по чуть заметной тропе в ту сторону, куда, как он заметил сверху, понеслись лешие. Стоило ему коснуться земли, как терзания из-за невыполненного долга разведчика вмиг улетучились и теперь его опять обуяло одно стремление: спасение Мёды. Спасение Зорянки!
Он не сомневался, что лешие помчались либо к ней, либо к ее деду, Валуну, и тропа их куда-нибудь да выведет его.
Расчет оказался верен. Совсем скоро пред ним замаячили темные бревенчатые стены. Вот чернеет дверной проём… неужто никого здесь нет? Север заскочил в избенку — и тут словно бы что-то ударило его в сердце.
Скафандр!
В углу лежал скафандр Первых, с серебряными молниями на плечах, для того времени супермодель, так и оставшаяся обмундированием Дальних Звездных Экспедиций, дань святым традициям, только теперь оснащенная множеством вспомогательных техсредств.
Но откуда здесь взяться скафандру?
Север подошел, ближе и увидел там, в углу… но еще прежде пеленгатор на поясе вновь залился писком: тоннель! Тоннель прямого перехода! Гарантия безопасного возвращения!
На эту беспроглядную, колдовскую тьму Север смотрел как на нечто столь милое взору, родное и любимое, что слезы навернулись. Но вдруг что-то заблестело, ожгло глаза!
Весь скафандр и самый выход из тоннеля мерцали мелкой белой пылью.
Север сделал шаг назад, и еще, и пятился до тех пор, пока не наткнулся спиной на стену. Резко перевел дух, огляделся.
Поодаль, в покосившейся печурке, слабо тлели угли.
Так. Хорошо. Собственное оружие он потерял, еще когда летел, подброшенный взрывом. Но этот легкий огонек — то что надо.
Север не думал, не рассуждал, не страдал. При виде белой сверкающей пыли вступил в действие отработанный автоматизм.
Эта пыль. Что бы она ни означала. Ясно, что кто-то в скафандре побывал в тоннеле и вынес пыль оттуда.
Может быть — скорее всего — то был имит Невр. Пожалуй. Нет! Ведь имиты могут и в открытом космосе обходиться без скафандров! Северу никогда не узнать, кто… не узнать, что это за пыль и каково должно быть производимое ею действие. Даже если они нейтральна, все-таки…
Одна из главных заповедей Звездопроходца: ты не имеешь права приносить на чужую планету ничего из тоннеля. А если идешь прямиком сквозь орбиту, помни: необходимо обеззаразить спускаемый аппарат.