Круг замкнулся (СИ) - Кокорева Наташа. Страница 44

— Иди ко мне… — с силой прошептали губы.

Огонь рванулся яростным потоком, обжёг ладони, потёк по венам, забурлил в сердце — и колючими мурашками по рукам, по спине, по ногам схлынул в Землю.

Но новый глоток пьяной свободы и безумия уже обнимал хрупкое человеческое тело. Кружил в невидимом, неистовом танце. Грохотал грозовыми раскатами по струнам души. Разрывал в клочья и без того загнанное сердце. Жёг язык, горло. Норовил оторвать от земли, подбросить в небо. Подарить крылья. Подарить вечность. Ярость. Цель, смысл и суть.

Смешалось время, небо и гарь. Закончился воздух. Померкла память. Только свобода. Только сила. Только огонь. Никаких границ и преград. Никаких причин и вопросов. Вспыхнуть и исчезнуть. Стремительно и ярко. Без следа. Без сожалений. Ни завтра, ни вчера. Лишь здесь и сейчас.

Мгновенная смерть всем, кто не умеет быть истинно свободным!

Она была Огнём. И Огонь был Миром. Она слилась с Тёплым миром в смертельных объятиях, чувствуя каждую крупицу жизни, каждую каплю тепла — высшего счастья и смысла просто не существовало.

Не существовало ничего.

Кроме тонкого запаха мелиссы и душицы.

Шевельнулась неясная мысль на краю гаснущего сознания, и властный голос прокричал:

— Всегда помни, кто ты, Белянка!

Резким толчком тётушка Мухомор вырвала её из забвения, собрала воедино и вернула в забытое тело.

— Помни! — прошелестело и смолкло.

Белянка ухватилась за эту мысль, за этот запах, за своё имя — и выпустила столь желанное тепло в землю.

Но пожар захлестнул вновь. И всё закрутилось с прежней силой.

Страсть выжигала душу, сплеталась с безумием, влекла яростным томлением к краю и безжалостно толкала за край. И каждый раз Белянка раскрывалась навстречу Огню, позволяла вести себя в смертельно опасном танце, но за миг до последнего вдоха, она выталкивала в землю шипящий вихрь тепла, шаг за шагом лишая врага силы.

Исчезло время. Исчезли боль, жар и дым.

Остался лишь упоительный танец на грани. Танец Огня и Земли. Танец воли и страсти. Танец жизни и смерти. Танец тепла.

Леденящая пустота обожгла распахнутые объятия.

Белянка с трудом открыла слипшиеся глаза. Ещё никогда ей не было так тесно в собственном теле — неуклюжем, маленьком, холодном. Ещё никогда ей не было так одиноко.

Огонь погас.

Обгорелые остовы деревьев скалились небу. Едкий дым растерянно клубился, пересыпая золу. За спиной шелестела нетронутая листва.

Получилось.

Победа нестерпимо горчила. Пара холодных слезинок скользнула по щекам, испачкала подол смытым пеплом. Колени дрогнули — и Белянка рухнула на землю. Проваливаясь в небытие, она точно знала только одно.

Она была Огнём. Она не сможет этого забыть. Никогда.

Клубы зеленоватого света сгущались из черноты, струились прозрачной кисеёй, искрились закатом и каплями крови. Запах дыма пронзал безвременье на грани яви и сна, на грани жизни и смерти. Где-то за пределами зрения шумел ручей, заливались птицы, скрипели ветви.

Белянка парила в потоках странного света не в силах собрать себя воедино. Близко и нестерпимо далеко шёл бой. Она слышала едва различимые запахи: дикий шиповник и мелиссу — Ласка и тётушка Мухомор. Нужно пробраться к ним, помочь, спасти, поддержать, но не осталось ни капли воли, ни капли тепла — только туманный морок и безграничная усталость.

Вспыхнул ослепительно-белый огонь. И погас. Похолодало.

Мир изменился вмиг.

Белянка рванулась, уцепилась за тонкие нити знакомой души и не услышала, а скорее впитала тихие слова:

— Никогда не плачьте об ушедших. Не губите этот мир слезами, потому что вы — это и есть мир.

— Тётушка Мухомор?.. — прошептала Белянка и ощутила, что названые сестры рядом.

И тётушка Мухомор прощается с ними. Навсегда.

— Вам теперь идти разными дорогами, девочки мои. Сегодня мы победили, но это всего лишь первая битва. Не закрывайте глаза, ищите ответы. Спрашивайте Лес и самих себя.

— Нет! — всхлипнула Ласка.

— Остановись! — Из последних сил Белянка бросилась следом, но Горлица, окутав холодом и смирением, выдохнула:

— Отпусти…

— Вот только не надо за мной! Назад! — Тётушка Мухомор вытолкнула учениц, истратив последний глоток жизни, последний глоток тепла, человеческого тепла, такого приятного после опустошающего пожара. — Отпустите меня, милые. Отпустите и не плачьте. Я устала. Пришло моё время.

— Но как же деревня? — Белянка не могла поверить жуткому кошмару.

— Теперь это ваша забота. Дальше идите сами. И держитесь друг за друга, дочери мои...

Ком в горле взорвался надрывной болью. В гортани застрял вдох гуще старой крови. Слезами горше полыни и горячее солнца обожглись веки.

— Прощай!..

Свежий невесомый запах мелиссы летел над удушливой гарью. Летел. Улетал. Исчезал, растворялся по капле, оставляя лишь воспоминание. А на лбу нежным касанием сухих губ стыл последний поцелуй. Сомкнулся дым, и не осталось ничего.

--26--. Рокот

Высоченная сосна грохнулась на фургон, ствол треснул посередине, горящие ветви смяли три палатки внешнего круга. Из завала с воплем вылетел рыцарь и факелом понёсся по лагерю. Его шустро повалили на землю, придавили плащом. Группа оруженосцев кинулась с вёдрами к ручью, за их спинами сомкнулось кольцо огня.

— Все к главному шатру! — что есть мочи проорал Рокот, перекрывая гвалт, треск и удары отгоревших ветвей. — Тащите воду!

Пожар полыхнул внезапно, будто в кошмаре. Ещё недавно рыцари сонными мухами бродили между палаток, восстанавливаясь после боя, но уже в следующий миг место отдыха обернулось смертельной ловушкой.

— Ты хочешь залить огонь?! — задыхаясь, выплюнул Улис. Кашевары из его доли тащили котелки с водой.

Когда Улис пугается, его острый ум внезапно тупеет, только изворотливость и скорость до сих пор хранят его жизнь. Не обращая внимания на дрожащие чёрные усики дольного, Рокот отрывисто скомандовал:

— Шатёр. Намочите ткань.

— Стеной идёт! — сообщил подоспевший Натан и неопределённо махнул за спину. — Укроемся у ручья!

— Поздно, путь перекрыт, — отрезал Рокот. — Все внутрь.

— Но мы не поместимся! — просипел Слассен, тяжело дыша и упираясь ладонями в колени.

Он боялся. Трясся вшивым хвостом вороватого пса в предвкушении расплаты. Главный храмовник, ещё утром столь патетично вещавший о благе смерти во имя Сарима, до обморока боялся встречи с ним. Даже бледные лица ласточек-сирот казались спокойнее: вот уж кому ещё не за что умирать.

— Тащите палатки, убирайте опоры, укрывайтесь как можете. Главное — дышите только через влажную ткань. — Рокот отвернулся от Слассена и встретился взглядом с Натаном.

В отличие от Улиса старый дольный понимал, что такой огонь не залить водой, и не боялся смерти, смотрел открыто. Недоверие, зародившееся между ними в степи, стихло. Натан по-прежнему прятал хитрую ухмылку в рыжих усах и щурился как Осиновый старец, но в этот раз он будто пришёл к хорошему мальчику и безмолвно спрашивал: «Если твоя магия и вправду того стоила, ты сможешь спасти нас?» Перед лицом смерти высокие вопросы чести и веры его не слишком-то волновали. Как это… по-человечески.

— Из-под полога не высовываться, это приказ. — Сам Рокот повернулся лицом к пожару.

Раскалённый воздух обжёг кожу. Большую часть палаток успели сорвать с опор и стащить на холм главного шатра. Остовы вывороченными рёбрами торчали из земли, и пересушенные брусья вспыхивали на раз. Сжималось кольцо огня.

Это было красиво. Валил чёрный дым. Пламя окутывало стволы, веером раскрывалось на ветвях и поднималось над лесом, будто в агонии деревья пытались коснуться неба. Молили о пощаде. За спиной тоже молились, взывали к Сариму. Без толку. Надеяться не на кого.

Рокот потянулся до костного хруста и раскинул руки. Как хотел бы он знать ответ на безмолвный вопрос Натана: сможет ли? Сосредоточился, уставился на отброшенный котелок, чёрной точкой застывший на травяном склоне, прислушался. Мир сошёл с ума, если верить смутным ощущениям — а больше верить нечему: он не видел тепла, только чувствовал, как оно металось взбешённым осиным роем, и каждая «оса» по мощи в несколько раз превосходила человека. Будто ураган засосал многопудовые глыбы и безо всякого закона швыряет их в стороны. Не сравнить с изящной спиралью, что закручивалась у горящего храма.