Круг замкнулся (СИ) - Кокорева Наташа. Страница 59

Стел только покачал головой. Ему нечего было ответить: он хотел её веры и боялся её получить.

В её серых глазах стояли слёзы.

— Иногда все пути плохие. — Белянка передёрнула плечами, легко развернулась — и убежала.

Только качалась осока вслед, только трещал камыш. Мелькал застиранный сарафан.

— Новая несчастная для спасения? — выглянула из палатки Рани.

Стел вздрогнул и обернулся.

— Нет, — ответил он после долгой паузы. — Тут вся деревня таких.

— А, — опустила она уголочки губ. — А то я уж подумала — симпатичная, бедствующая, тебя с открытым ртом слушает — точно в цель!

— Рани, прошу! — взмолился Стел, понимая, что вечернее признание не приснилось, и что сейчас — всего лишь волна ревности.

— Молчу, — примирительно улыбнулась она. — Я пошутила.

— Пошутила, — кивнул Стел.

— Прости, — робко повисло в воздухе.

— Не извиняйся! Прекрати извиняться! — взвился Стел.

Она зажмурилась.

— Рани, — он шагнул к ней.

— Не трогай меня, — предупредила она.

Стел послушно замер.

— Мне важно то, что ты чувствуешь, Рани.

Она приложила палец к губам, всё ещё жмурясь.

— Ш-ш-ш.

Он прикусил язык и замолчал.

Наконец она широко открыла глаза и заявила:

— Я возвращаюсь в отряд.

— Что?

— Я скажу, что хочу работать строителем и потом вернуться с ними домой, — ни один мускул не дрогнул на её лице.

— Я не пущу тебя, Рани! — вопреки её приказам, он схватил её за запястья.

— Я хочу выкрасть все эти раструбы… — она выдержала его взгляд. — Для тебя.

— Не делай этого! Это слишком опасно. Тебя могут поймать, Рокот может шантажировать меня тобой. Он может...

Стел побоялся произносить вслух, что может Рокот.

— Не дури, Стел. Что со мной станется? И ты рядом.

— Ты потом вернёшься?

Он терял её. Стремительно терял и понимал, что уходит она от него, чтобы было проще.

Чтобы он не испытывал чувства вины за то, что не любит её.

— Вернусь, — соврала она и тут же добавила: — Как выкраду — сразу вернусь.

— Зачем тебе это? Ты же ненавидишь этот мир, — он погладил её запястья, но она осторожно вывернула руки и спрятала их за спину.

— Ненавижу, — подтвердил такой знакомый голос, с хрипотцой. — Но я смотрю на тебя, как ты действительно веришь в то, что делаешь — и мне очень хочется помочь. Тебе помочь. На мир мне и вправду плевать.

Она смачно сплюнула — будто в подтверждение, — подняла котелок с грязными мисками и пошла к реке.

--35--. Белянка

Лодка легко скользила по течению. Морщинилась у носа вода, плескали вёсла. Скрип уключин сливался назойливым гулом. Всё происходило, будто само собой: движения тела, лопаток, рук, упор ног. Проплывали развесистые кроны по правую руку, трещал по левую камыш. Из-за поворота показалась Большая поляна, старый ясень, следы кострищ, среди деревьев мелькали травяные крыши землянок. Там каждая кочка знакома с детства, там с каждой веткой связана память, и главное — там люди. Что-то шумят, машут руками и не знают. Не знают, что будет завтра.

Оцепенение не отпускало Белянку. Как наяву она видела загорелые губы, вновь и вновь повторявшие по слогам: «Пре-да-тель-ство». И тусклый взгляд — выжженный. Стел всё время отводил глаза.

— Будет резня, Белянка. Будет много смерти.

— Так хочет ваш бог?

— Так будет.

Мурашки ерошили волоски по рукам и ногам, дурнота подкатывала к горлу. Что же это за вера такая благословляет на убийства? Разве можно её принять? Но назойливые уключины гудели в ушах: разве можно погибнуть всей деревней — лишь бы не принять веру?

Над водой разлетелся знакомый голос. Его голос.

— Ну, тётушка Пшеница, что ты так переживаешь?

Сердце застучало в горле. Огнём прострелило живот, зарумянились щёки — перед глазами поплыли звёзды прошлой ночи, в волосах запутался речной ветер. С трудом сдерживая улыбку, Белянка направила лодку к берегу.

Стрелок на голову возвышался над тётушкой Пшеницей, но она, подбоченясь и сверкая из-под платка глазами, чудом умудрялась смотреть свысока. Верхняя юбка, празднично-алая, белела мукой — даром что заткнута за пояс. Двойная шаль оборками мела траву, а лицо пылало! — никогда у тётушки Пшеницы так не пылало лицо!

— Куда ты его, окаянный! Он же дитя совсем! Ребёнок!

— Тётушка Пшеница, — миролюбиво улыбнулся Стрелок. Перехватив пухлую ладонь, бережно стряхнул муку успокаивая. — Русак уже давно не ребёнок. Ты сама просила взять его на охоту, помнишь? Ему уж на будущее лето танцевать под балладу и хозяюшку себе выбирать, а ты всё дитя-дитя… — он тихонько, по-доброму рассмеялся, не сводя с неё пристального взгляда.

— Так на охоту ты его не взял! — сощурилась тётушка Пшеница. — А в Нижнюю Туру, когда вокруг полным-полно пришлых — это на здоровье!

— Да самый быстрый он, понимаешь? — Стрелок поправил ей шаль и вновь усмехнулся. — Мигом обернётся — и пары дней не пройдёт, вот увидишь!

— А если не вернётся, что ж я делать буду?! — разрыдалась она.

Стрелок обнял её и похлопал по спине приговаривая:

— Тише, тише. Уж кто-кто, а Русак твой вернётся. Что ж ты так не веришь в сына?

— Вот будут у тебя дети — поймёшь! — шмыгнула она носом и вытерла слёзы шалью. — Молодо-зелено. Младшенький он у меня...

Днище зашелестело о песок. Белянка осторожно подняла вёсла, но уключины всё-таки оглушительно скрипнули. Тётушка Пшеница живо обернулась:

— О, Белка! Сидит в лодке — притихла! Откуда это ты?

— Да я на тот берег плавала, — глупо протянула Белянка и вдруг поняла, что рассказывать про Иву простым сельчанам нельзя: беседы с деревьями — это ведовские дела, людям знать не положено. Но что тогда сказать?

— Я думал искать тебя у Горлицы, — изменившимся голосом произнёс Стрелок.

Белянка встретила колкий взгляд — и замерла не в силах сглотнуть комок в горле. Небо в глазах Стрелка похолодело до зимнего, высокого и пронзительного, губы будто и вовсе исчезли с лица — мороз по коже.

— Я… — начала она было и осеклась.

Нужно же передать слова Стела. Обязательно нужно. Это важно для всей деревни. Но притихшее сердце шептало: молчи! Белянка закрыла глаза, глубоко вдохнула, выдохнула. В конце концов, она не сделала ничего плохого. Она может ходить куда хочет и когда хочет. Стрелок не указ ей, если уж на то пошло. Сказал к Горлице — значит, ей весь день там сидеть?

Она открыла глаза и прямо посмотрела на него, не дрогнула, когда взметнулись прямые брови.

— Так где ты была?

— Я была на том берегу, по своим ведовским делам. За советом ходила, — ровно ответила она.

— Ты кому-нибудь сказала, куда пошла? — невозмутимо продолжил допрос Стрелок.

Белянка не выдержала и попыталась смягчить слова улыбкой:

— Нет, мне казалось, это моё дело.

— Твоя жизнь и твоя безопасность — не только твоё дело, — взгляд Стрелка потеплел искренней тревогой. — Вокруг полно чужаков с мечами, а ты ходишь одна и даже никому не говоришь, куда идёшь.

— А Русака моего… — влезла тётушка Пшеница.

— Он парень, почти мужчина, — не оборачиваясь, отрезал Стрелок. — А ты, Белянка, девочка. Хрупкая и слабая девочка. Ты понимаешь, что с тобой могло случиться?

— Я ведунья, — вскинула она голову. — И уже не ребёнок.

Стрелок зажмурился и тяжело вздохнул, потом молча вытащил лодку вместе с Белянкой на берег, привязал к колышку. Она смотрела исподлобья, не зная, что говорить и что делать. Тогда он сам взял её за руку, поднял на ноги и крепко-накрепко прижал к себе.

Запах кожи, согретой солнцем, защекотал ноздри, упругой волной спустился по телу, растопил оцепенение и страх. Острый подбородок Стрелка уткнулся в её макушку, его пальцы разогнали по спине мурашки. Судорожно вдохнув, Белянка вжалась в его плечо, потёрлась щекой о холстину рубахи, кончиком носа коснулась шеи. И замерла.

— Я бы жить не смог, если бы тебя потерял, — прошептал он ей на ухо.