Круг замкнулся (СИ) - Кокорева Наташа. Страница 61

— Нам и без вас тут неплохо!

Горлица наклонилась вперёд, обеими руками держась за посох, и едко спросила:

— Сотня рыцарей, с мечами, лошадьми и фургонами, пришла, чтобы строить для нас храм? — сколько презрения вместилось в это короткое и страшное слово «храм».

Стел на мгновение закрыл глаза и ответил громко, с бесстрастным лицом, в упор глядя на Горлицу:

— Сотня рыцарей пришла строить храм. И они будут его строить. И вам лучше послушать то, что я могу рассказать о Сариме, чтобы увидеть свет истинной веры.

— Да с чего вы взяли, что ваша лживая вера — истинная? — её звонкий выкрик слился с нарастающим гомоном.

— Тихо! — Стрелок поднял руку ладонью вперёд. — Не торопись, Горлица. — Когда сельчане смолкли, он вновь обратился к Стелу. — Спрашивать, зачем вам это — смысла нет, вижу, что правды ты не выдашь. Так скажи мне, чужак, что, если мы не позволим вам строить храм?

Тишина зазвенела сосновыми иглами, скрипнула веткой, крикнула цаплей. Стел долго смотрел ему в глаза и бледное лицо не выражало ничего: всё те же бессонные глаза, сомкнутые губы — только жилка пульсирует на левом виске. А потом он мотнул головой и выдавил:

— Вы не сможете, — прошептал Стел.

— Какие самоуверенные у нас, оказывается, новоявленные братья! — сплюнула Горлица.

— Сможем, — глухо обронил Стрелок.

Сельчане молчали, с ненавистью глядя на чужака. Белянка будто слышала как рвутся хрупкие нити понимания, одна за другой. И к этому звуку примешивался настоящий хруст ломающихся ветвей и тяжёлая поступь рыцарей. Из-за холма с ясенем на поляну вышел десяток рыцарей во главе с Рокотом.

— Ты провалился, Стел, — громко заявил он.

— Я сделал всё, что мог, — Стел передёрнул плечами и развернулся.

— Стоять! — даже не прикрикнул, а просто повысил голос Рокот. — Ещё шаг — и я буду считать, что ты свою сторону договора не выполнил.

Стел замедлил шаг.

— Да, кстати, твой помощничек у меня в лагере почему-то, — он особенно выделил слово «помощничек».

Стел замер, но не обернулся.

Рокот обратился к сельчанам:

— Рыцари выражают свою благодарность за тёплый приём и рады быть вашими гостями! Мы хотим подружиться с вами: обменяться знаниями, а, может, и чем-то более вещественным. Почему же вы сопротивляетесь?

— Но мы не хотим храма, а потому не хотим ваших знаний! — Горлица сощурилась так, будто хотела испепелить Рокота, но Стрелок продолжил за неё:

— Мы приняли вас как гостей. Пока вы держите мечи в ножнах и рассказываете нам сказки, мы будем слушать. Но как только мы поймём, что вы лжёте — мы будем драться.

Рокот глянул на него серьёзно, с прищуром, а потом спросил, чётко выговаривая каждое слово:

— А ребятки, рассаженные по деревцам вокруг полянки с луками и топориками — это особое лесное гостеприимство?

Стрелок не шелохнулся, только сильнее побледнел. У Белянки сердце так и ухнуло в пятки. Так вот чего Ловкий и Стрелок перемигивались и куда ходили днём! И как можно быть такой дурой, чтобы не заметить, что ребят-то молодых на поляне и нет почти — одни девчачьи юбки пестреют! Ох, дурак!

— Гости не колдуют во вред, не размахивают мечами, не пускают вперёд себя пожары.

— Мне казалось, или Лес не похвалит своих детей за такую подстраховку? Эти убийства, которые могли бы свершиться по твоему приказу, они для пропитания или самозащиты?

— Для самозащиты, — скривился Стрелок, и Белянка почуяла кипящую в нём ярость — побелелые костяшки пальцев сжаты до предела, ещё немного, и он кинется на Рокота с кулаками вопреки любым разумным доводам!

— Так мы не нападаем же! — развёл руками Рокот, широко улыбнулся и глянул на Горлицу. — А ты, дорогая моя ведунья, что скажешь? Что скажет твоими прекрасными устами Лес?

«Прекрасные уста» — тонкие и бледные — будто судорогой свело, но она всё же выплюнула с презрением:

— Вы угрожаете нашей вере и памяти наших предков.

— И Лес благословляет вас на убийства? — Рокота поддержал неясный гомон голосов.

Горлица сглотнула, будто у неё пересохло горло, ещё выше вскинула голову и произнесла с гордостью:

— Пока мы не можем быть уверены, что вы убили хотя бы одного жителя леса, мы не получим такого благословения.

— Да хранит Лес ваши чудесные традиции, — Рокот вновь развёл руками, будто призывая сельчан в свидетели. — Завтра мы начнём строить храм.

--36--. Белянка

Никогда не было в деревне так шумно. Так страшно. Дети ревели навзрыд, топали ногами. Девицы верещали и всхлипывали. Боровиков басил:

— Нечего и говорить с пришлыми — деды жили без ихних знаний, и мы проживём! Взашей гнать!

— Да как же гнать их?! — завывала Пшеница. — Мечи острые, глаза завидущие — сгубят наших ребят!

— Лес своих в обиду не даст, коли не нарушать заветов! — визжала Холщова. — Не нужно никаких лучников по деревьям прятать.

Горлица отвечала сурово и страшно:

— Лучников не прятать? А кто прикроет нам спины? Мы хранители Леса, мы должны его защищать, только нашими руками он может спасти нас. А для чужаков ничего святого нет. Разрушать они пришли. И убивать.

— Но они же не нападают! — спорил Дождь. — Они столько могут нам рассказать! И всё, что нужно — не нарушать своих же традиций, не лезть на рожон.

— Поманили красивыми словами — и ты готов продаться. Хорош певец! — плевался Боровиков. — А дети наши где расти будут, ты подумал? Во что они верить будут? Кому молиться?

— А будут ли вообще наши дети расти, верить и молиться, если сейчас мы не покоримся? — выкрикнула Белянка.

Гвалт стих. Спорщики глянули на неё, как на взбесившуюся волчицу. Кровь шумела в ушах — теперь не до стеснений и страхов. Белянка видела ледяное лицо Стрелка, но даже это было уже неважно: в повисшей тишине она звонко и чётко произнесла:

— Будет ли у нас завтра, если сегодня мы гордость и традиции поставим выше собственных жизней?

Горлица вытаращила сизые глаза, на белках краснела кровяная сеточка — от едкого дыма, бессонной ночи проводов тётушки Мухомор. Будто только вчера… так вчера и было! Целую жизнь назад. Когда безобидными казались споры, самые страшные беды учиняла Ласка, а взгляд Горлицы не резал по сердцу, не скручивал желудок комком. Теперь лишь боль и презрение сквозили в изгибе её губ, прищуре век.

Страшную игру в гляделки прервал Стрелок.

— Что ты предлагаешь, Белка? — хлестнул колючий голос.

И это имя, которым он никогда не называл прежде...

Белянка зажмурилась. Что тут предложишь?

— Прислушаться к Стелу, — выпалила она, не думая, чем это обернётся для неё самой. — Раз он сказал, что будет резня — значит, будет. И потому пусть хоть десяток храмов построят, пусть хоть каждый день рассказывают нам истории и поучают — мы потерпим. А потом, когда они уйдут, мы уже решим, что со всем этим делать — зато мы будем живы и сможем сделать хотя бы что-то!

Большая поляна взорвалась с новой силой. Каждый орал, будто криками можно заглушить сказанное. Как глупо. Разве от криков что-то изменится в мире? Разве зависит что-то от слов?

Только Дождь смотрел ей прямо в глаза. И молчал. Взгляд цвета пережжённого пепла, глубокий и пронзительный, согревал, мурашками струился по коже. Усталость и понимание были в этом взгляде, и немое сочувствие — сейчас ничем помочь он не мог.

И ещё молчал Стрелок.

Но от его молчания хотелось провалиться сквозь землю.

По щекам хлынули горячие струйки. Волной поднялась из груди обида, застряла плотным комком в горле. Да это же слёзы! Вот только разрыдаться перед всеми не хватало! С трудом проглотив всхлип, Белянка развернулась и побежала прочь.

И долго ещё эхом отдавались в голове крики Большой поляны.

Остановилась она у воды — дальше идти было некуда, да и незачем. Не поможет ведь: не убежать от себя по земле, права была тётушка Мухомор. Что бы сказала она сейчас? Какой бы дала совет? Белянка даже зажмурилась и вдохнула до боли, но в воздухе больше не пахло ни мелиссой, ни душицей. Ни капельки не пахло. Люди уходят и уносят с собой звуки и запахи, отрывают кусочки души и забирают. Мамины руки пахли сладкими ландышами, детство — можжевеловым гребнем, нагретым солнцем, а тётушка Мухомор пахла мелиссой и душицей.