Круг замкнулся (СИ) - Кокорева Наташа. Страница 76

— Спасибо, — Белянка села рядом и подтянула колени к подбородку. Сощурившись, она вдохнула терпкий пар, нахмурилась, не открывая глаз, попробовала маленький глоточек и уставилась на Стела:

— Что это?

— Нравится? — усмехнулся он.

Белянка на мгновение задумалась и коротко кивнула. В глазах горело неподдельное любопытство.

Какой же она ещё ребёнок! Все эти смерти, проводы, колдовство и пожары. Столкновение богов, посмертные обеты и проклятия, разговоры о самоубийствах и вечной любви. Куда ей всё это, когда у неё ещё глаза загораются от незнакомых вкусов и запахов! Она же столько ещё не видела в этой жизни...

— Это бадьян, степная трава, — вслух пояснил Стел. — Я люблю его с молоком, но сейчас молока нет.

Она вновь принюхалась с закрытыми глазами сделала большой глоток.

— Такой смолянистый привкус… — повела она носом.

Стела бросило в жар. Нет, её плавные движения вовсе не походили на рубленые рывки Рани. И носом она водила совсем иначе. Но эта поляна, эта одежда, этот костёр — ещё две ночи назад здесь сидела Рани. И смешно, по-кроличьи, шевелила носом. И была живая-живая-живая.

Первое, что сказала ему Белянка после её смерти: «Она любила тебя и потому прощала».

— Я видела её глазами, — прошептала Белянка почти в ухо. Белокурая голова приникла к его груди, а его руки сами обняли хрупкие плечи — Стел и не заметил, как сел ближе, как привлёк её.

— Что видела? — он попытался привести мысли в порядок.

— Я видела её глазами воспоминания о той ночи у костра, когда ты её целовал, — беззвучно шептала Белянка, глядя в огонь. — Ты сейчас думал о ней. У тебя часто билось сердце и слезились глаза.

— Мне… жаль, — Стел не мог подобрать слов, но отчего-то было так важно объясниться перед Белянкой — пусть даже Рани его никогда уже не услышит. — Мне стыдно и невыносимо жаль. Что я не уберёг её. И не смог отогреть, пока она была ещё рядом.

— Тебе кажется, что я — это она? — усмехнулась Белянка.

Стел мотнул головой, не подумав, что она не увидит. Но она почувствовала.

— А зря, во мне действительно осталось что-то от неё. После того слияния. Я видела тебя её глазами, влюблёнными. Но я сама… ты мне не слишком нравишься, понимаешь? — она отстранилась и заглянула ему в лицо.

— Я понимаю, что я подвёл...

— Да хватит в себе сомневаться! Ты сделал всё, что смог. Я не о том. Она любила тебя и прощала, но я тебе не прощаю её одиночество и её боль. И запах абрикосов не прощаю.

— Ты права, наверное, но… ты несправедлива, — Стел отвернулся и уставился в костёр. — И ты не знаешь всего.

— Не знаю, — согласилась она.

Они долго смотрели на огонь и будто спали с открытыми глазами. Пламя стелилось по раскалённым добела углям, струилось по плоскому камню для очага, взбиралось по котелку и толстым брёвнам, взвивалось искрами в небо и опадало смертельными струями. Выгрызало укромные дупла, прошивало тонкие ветки насквозь и скворчало смолой в редких сосновых лапах. Казалось, целые города и деревни возрождаются и умирают за доли мгновения.

Когда Стел очнулся, они сидели с Белянкой спина к спине, мокрые от жара костра.

— Я не знаю всего, — продолжила она брошенный вечность назад разговор. — И я не буду тебя судить. Быть может, ты и вправду любишь ту, другую. Как я люблю Стрелка. Быть может, ты и сам не знаешь. Я просто хотела сказать, чтобы ты не видел во мне Рани. Потому что я вижу в тебе другого человека.

— Тот, кого видела она, ушёл вместе с ней, — в тон ей ответил Стел.

Белянка кивнула и добавила изменившимся голосом:

— А ты всё-таки неплохой человек. Я верю тебе, несмотря на твои сомнения. Поверишь ли и ты мне?

— В чём я должен тебе поверить? — Стел попытался повернуть голову так, чтобы увидеть её глаза. Но она неотрывно смотрела в огонь, и в расширенных чёрных зрачках плясало пламя. Как у Ласки, когда Стел уже и не верил, что вытащит её из пожара.

— В том, что я не сошла с ума. Что я действительно спасаю деревню, — шёпот отдавался в ушах звоном.

— Но как ты хочешь это сделать?

Она обернулась и уставилась на него красными от безумия глазами, а потом, после долгого молчания, протянула нараспев:

— Ведуньи, такие, как тётушка Мухомор, никогда не ошибаются. Когда-то она нагадала, что у меня нет судьбы. И она оказалась права: я не смогла удержаться на ровной тропинке, я не слышала знаков и подсказок сердца. И вот я здесь. Проклятая. Я потеряла всё. Но за мной остался долг. С того момента, как я дала обещание, я постоянно пытаюсь понять, когда же всё пошло наперекосяк. Когда мы упустили верный поворот? И чем больше я думаю, чем дольше смотрю на огонь, тем чаще я повторяю: ведуньи никогда не ошибаются. Но что, если в день нашей с тобой встречи тётушка Мухомор всё-таки ошиблась? Она замолчала, явно ожидая от Стела какого-то ответа.

— И? — только и смог выдавить он.

— Что, если Лесной Пожар должен был спалить деревню Луки?

Стел смотрел в её красные от дыма, бессонницы и слёз глаза и думал, что она действительно сошла с ума.

Пахло горелой кашей. Стел снял котелок с огня, обжёгся о раскалённую ручку — со свистом втянул сквозь зубы воздух — и вернулся к Белянке. Она всё так же выжидающе смотрела и молчала. Тогда он осторожно спросил:

— Так что ты хочешь?

— Я хочу исправить ошибку: позволить деревне Луки исчезнуть. Так хотел Лес, а мы ему помешали.

— Так хотел Лес? — безумие нарастало, искрило в воздухе.

Белянка быстро закивала:

— Скажи, Стел, откуда взялся тот Лесной Пожар? Сначала я подумала, что это рыцари подожгли. Но когда я узнала, что деревня вам всё-таки нужна живой, то...

— Рыцари подожгли? — он хохотнул. — Да весь отряд бы погиб в том пожаре, если бы я их не спас! И если бы пожар так внезапно не иссяк.

— Лес так хотел, — она многозначительно подняла бровь. — Чтобы сгорел и отряд рыцарей, и деревня. А мы ему помешали.

Стел помолчал, ожидая, что на него снизойдёт такое же озарение, как и на эту девочку. Ничего не происходило, и потому он с опаской уточнил:

— Но люди тогда всё равно погибнут?

— Только если останутся в деревне, — лукаво улыбнулась она.

— И как ты их предупредишь?

— Их предупредишь ты. Отыщешь Ласку — она тоже ведунья, тёмненькая такая, должна быть в землянке под ясенем, на Большой поляне, вместе с моим братом Ловким. Только ни в коем случае не попадайся ему на глаза. Так что лучше сначала найди Дождя — наш певец, седой, с длинными волосами. Помнишь, он ещё пел тогда песнь Первых людей? Вот найди его, я тебе нарисую, где его землянка. Скажи, что я тебя послала, он поможет. И обязательно выведите всех до предрассветного тумана.

В её голосе звенела сталь, от слов по коже бежали мурашки. Она больше не казалась маленькой девочкой в мешковатой одежде. Нет. Изменилась поза, поворот головы, блеск глаз.

— А ты… уверена? — невольно прошептал Стел.

Она прожгла его пристальным взглядом и покачала головой:

— Нет, — помолчала, а потом добавила: — Нет, я не уверена. У меня нет судьбы, и я никогда не чувствую нужные повороты. Приходится угадывать. И рассчитывать на себя. У тебя есть идея получше?

— Нет, — сдался Стел.

— Тогда иди, — она подтянула колени к груди и вновь стала маленькой и беззащитной.

— Но сначала мы с тобой поедим горелую кашу.

Стел отыскал миски, и Белянка принялась за еду, как послушный и жутко голодный ребёнок.

Камыши качнулись под резким порывом ветра, застучали. Из-за облака, залитого бледным светом, выглянул край луны. Стел отвязал от колышка верёвку, шагнул на плот и толкнулся шестом. На фоне костра темнела фигурка Белянки и махала рукой, будто прощалась навсегда. Стел тоже махнул в ответ и снова толкнулся, правя к стремнине.

На середине реки он растянулся на брёвнах. Звёзд не было, да и луна скоро нырнула в густое облако. Темнота тянулась от воды, шелестела невидимыми кронами, заполняла чащобы. Ещё никогда лес не был таким пугающим и чужим. Стел подавил желание зажечь светлячка и стал следить за дыханием, чтобы поймать ускользающий покой. Губы сами зашептали знакомую с детства молитву.