Круг замкнулся (СИ) - Кокорева Наташа. Страница 75

Здесь, на дне, тихо и хорошо. Нет выжигающих глаз, неизбежного утра. Если грести по течению, можно догнать Стрелка. Забраться к нему в ладью, прижаться всем телом и больше никогда не отпускать, не размыкать объятий. Тихо и почти не страшно.

И громче слышится:

— Я с тобой, — при каждом ударе сердца.

И даже не хочется дышать.

Натянулся подол юбки: зацепился за корягу. Белянку отбросило назад.

Резко кончился воздух.

Вот и всё? Так просто?

— Помоги… им… обещай… — стукнули в висках последние слова Стрелка.

Белянка рванулась вверх. Раз, другой — ткань не поддавалась.

Зачем выплывать? Зачем жить?

И тут будто все призраки, живые и ушедшие, окружили Белянку безликими тенями, зашептали, закричали, заплакали десятками голосов позабытой жизни:

— Обещай...

— Давай, попробуй, убей себя заживо, попробуй!

— Ты — камень, что может сохранить равновесие.

— Девочка моя, доченька. Мышка моя. Мы с тобой справимся. Всё у тебя будет, девочка моя, всё будет. Только держись! Никогда не сдавайся, слышишь? Живи, покуда не пришло твоё время, во что бы то ни стало — живи!

— Должен же быть, сумерки его подери, этот другой выход!

Должен быть выход. Живи!

Белянка подтянула себя ко дну, цепляясь за корягу, руками рванула подол, согнула колени и из последних сил оттолкнулась. Долго, бесконечно долго, целый удар сердца тянулся подъём к поверхности, к жизни, к воздуху. Река сама выталкивала измотанное тело.

Воздух с хрипом ворвался в лёгкие. Сладкий, густой, хвойный воздух. Воздух вечернего леса, родного дома. Трещала на ветру осока, стрекотали жабы, кричали птицы. Белянка лежала на спине и смотрела в небо. Там, за облаками сейчас появляются первые звёзды. Над водой стелился туман, кутал пуховым одеялом. Деревни не видно — так далеко унесло течение. Как многие порадовались, что она не вынырнула?

Но она вынырнула. Она дышала. Сердце часто билось в висках.

Воздух пах жизнью.

Осталось найти, сумерки его подери, этот другой выход и выполнить обещание.

--44--. Стел

Угли мерцали, осыпаясь пеплом. Затекла шея, замёрзли ноги, дым выел глаза, но Стел не шевелился. И в голове не шевелилась ни единая мысль: о высоком думать было поздно и цинично, о насущном не хотелось. Оцепенение сковало намертво.

— Эй… — послышалось из-за осоки. Белка? Утром они попрощались навсегда и не в самых тёплых выражениях.

Стел попытался встать — обе ноги прострелило иголками, он поморщился.

— Я здесь, — отозвался он на повторное «Эй!».

— Я уж испугалась, что ты ушёл, — буркнула она и глянула исподлобья.

Стел не узнал её. Сарафан оборван, свисает лохмотьями так, что виднеются ноги, худые и в синяках. Пальцы на ступнях сбиты в кровь. Рубаха сползла с плеча и походит скорее на тряпку. Волосы спутались косицами, а на лице остались только глаза. Громадные и бессмысленные.

— Почему ты пришла? — Стел облизал пересохшие губы и понял, что всё это время стоял с открытым ртом.

— Мне теперь тоже некуда идти, — прохрипела она, закашлялась. — Меня прокляли и изгнали из деревни.

— За что?

Она ответила спокойно, будто прилежная ученица, вызубрившая урок, который никак не касался лично её:

— За проводы Рани. За тебя. И за предложение не нападать на лагерь чужаков на рассвете.

— Значит, они умрут на рассвете, — внутри у него будто что-то оборвалось. Даже удивительно, что там ещё осталось чему обрываться.

Она кивнула:

— На рассвете, — и на лице не отразилось ничего. — И что ты будешь делать дальше? — Стел мысленно содрогнулся, будто этот страшный вопрос был задан ему.

— Жить.

Белянка сжала кулаки и улыбнулась. Трогательно и странно улыбнулась. И что-то такое было в этой улыбке, что Стелу захотелось улыбаться так же безумно.

— Жить? — он тоже оскалился.

— Жить! — расхохоталась она, неотрывно глядя ему в глаза. — Что мне ещё остаётся? Жить и спасать непутёвую свою деревню.

— Как спасать?

— Не знаю, — она продолжала хохотать не мигая.

Рядом с ней было действительно страшно. Стелу захотелось, чтобы она ушла. Исчезла в темноте и не возвращалась. Сумасшедшая лесная девочка. Её жизнь переломали рыцари. Её дом исчезнет на рассвете. Её смех пробирает до костей.

— А что будешь делать ты? — Белянка наконец успокоилась и стала похожа на человека.

Стел молчал, стыдясь минутной слабости. Перед ним стоял ребёнок. Несчастный ребёнок, нуждающийся в помощи. Да, у Стела и у самого не осталось тепла, веры и сил. Но ради другого человека подняться проще, чем ради себя. Он может помочь Белянке. Может! А что ещё делать? Куда идти? Домой не вернуться — не сидеть же, до бесконечности глядя на пепел, пока оцепенение не перерастёт в окоченение!

— А я буду помогать тебе жить и спасать твою деревню, — громко заявил Стел и улыбнулся.

Должно быть, улыбка вышла такой же странной, потому что Белянка вздрогнула и отступила на шаг.

— И как ты будешь мне помогать? — недоверчиво приподняла она бровь.

— Для начала — разведу костёр, сварю кашу и вскипячу воды.

Она продолжала недоверчиво смотреть.

— Когда ты последний раз ела? — Стел улыбался все шире и шире.

— Утром, лепёшки с мёдом, — она начала улыбаться в ответ, будто это было заразно. — На завтрак. Меня кормил Дождь. Наш менестрель. А ещё вот, — она вытащила из кармана пригоршню сушёных вишен и протянула на ладони. — Завалялись.

Эти нелепые детали заполняли пустоту внутри, как цветные леденцы заполняют прозрачные банки в торговых лавках со сладостями. И Стел с удивлением обнаружил, что детали спасают. Когда мир рухнул, когда невозможно оглянуться назад, когда впереди чернота — спасают детали. Мелочи, глупости. Шорох ночных листьев. Плеск воды. Закушенная губа лесной девочки, прилипшая ко лбу прядь. Жизнь не останавливается никогда. По небосводу ползут звёзды, пробивается сквозь облака луна. И им нужно пробиваться дальше! Дышать, двигаться, говорить. Держаться друг за друга. И идти хоть куда-нибудь. Если есть путь — любой! — он обязательно куда-нибудь да выведет.

— Чтобы жить, нужно есть, — глубокомысленно заявил Стел, взял топор и ушёл за дровами.

Когда он вернулся, Белянка скорчилась над углями, дрожала и пыталась продрать волосы обломком. Гребень Рани, который валялся рядом с вывернутой наизнанку сумкой — Стел так и не убрал её вещи: всё ещё высился травяной валик под голову, на верёвке сушился запасной дорожный костюм.

— Держи, — Стел снял этот костюм и протянул Белянке. — Переодеться можешь в палатке.

— Что? — она подняла голову.

— Да ты заболеешь так! Быстро переодевайся! — Стел разозлился.

Она посмотрела на него, потом на костюм, потом опять на него, резко поднялась, взяла вещи и забралась в палатку. Похоже, в этот раз все возражения она оставила при себе. Ну и хорошо.

Костёр разгорался стремительно и даже чересчур жизнерадостно: ветки выстреливали снопами искр, полыхали. Дно котелка быстро ощетинилось пузырьками, Стел отлил в кружку с заваркой кипяток и засыпал в оставшуюся воду рубленую пшеницу с солью. Пока искал в мешке ложку, каша подёрнулась белёсой пеной — жаркий вышел костёр, не то слово жаркий!

— Работать — тепла набираться.

Стел вздрогнул — перед ним стояла Рани: сутулились плечи под великоватой рубахой, из подвёрнутых манжет торчали тонкие руки, штаны собирались от коленей складками и упирались в бесформенные сапоги. Вот только губы мягко улыбались, на щеках темнели глубокие ямочки, а глаза — живые глаза — светились отблесками костра. И светлые волосы вились на ветру.

— Так говорила тётушка Мухомор: работать — тепла набираться, — терпеливо повторила Белянка. — Ты ожил.

— Ты… тоже ожила, — закашлялся Стел.

Она нахмурилась, оглядела свою одежду и тихонечко фыркнула.

— Чай как раз заварился, — Стел не слишком хотел знать, о чём она сейчас подумала. — Садись. — Он разлил заварку по чашкам.