Круг замкнулся (СИ) - Кокорева Наташа. Страница 85

Вечность спустя смех стих. Белянка вновь повернулась вокруг своей оси, и теперь все стороны света казались ей неизведанными и манящими. В каждой из них крылся свой потаённый смысл.

— Свобода, — повторил Дождь, и Белянка с улыбкой перехватила его взгляд, а потом обернулась к Стелу.

— Я не буду клясться убивать Рокота, — сказала она. — Но я не хочу, чтобы рыцари принеси в лес новые ключи.

— Идём со мной, — просто ответил Стел. — Я не обещаю, что мы спасём мир, но мы… попытаемся?

— Идём.

Белянка стояла на земле босыми ступнями. Лес провожал её тишиной.

Кожа ерошится мурашками под рубахой Рани, и больше нечего терять, незачем спешить. Нет ничего — только память о солнечных волосах Стрелка и глазах цвета высокого летнего неба.

Больно. Но когда больно — нужно глубже дышать и бросаться грудью на остриё, чтобы оставаться живой и настоящей. Сердце дано для того, чтобы болеть, а жизнь — для того, чтобы жить.

— Идём, — повторяет Белянка.

И Лес молчит в преддверии нового круга.

Тёплый мир дышит.

--50--. Стел

Лесная свирель сипло тянула звуки, качая в потоках ветра кроткую мелодию. Под такую только танцевать на балах: начищенный пол, сотня свечей в канделябрах и острые каблучки торопятся в такт: пам-па-па-пам-пам, та-та, та-та. На сомкнутых веках искрятся блики и сыплются кружевной волной — золотое платье вздувается колоколом, опадает, и несётся за быстрой танцовщицей шлейф. Агила смеётся, запрокидывает голову и тёмные косы с жёлтыми помпонами бьют по спине, оголённой глубоким вырезом. Эман обнимает её за талию и белозубо нахально улыбается.

Чушь. Агила никогда не заявится с косами на бал, но её свадьба с Эманом, скорее всего, состоится. Особенно если Стел не вернётся домой. А он не вернётся.

— Что ты играешь? — спросил Стел, не открывая глаз, чтобы просто отогнать навязчивое видение.

— Колыбельная, — бросил Вьюрок, поглубже вдохнул и заиграл с новой силой.

Хороша колыбельная.

— Больше похоже на танец.

Вьюрок доиграл до конца фразы и остановился.

— А это и есть танец, — он выдохнул в свирель пару нот и добавил: — Древний танец жизни.

Стел лежал на ветряке у Приюта, не открывая глаз, и слушал лесную колыбельную. Матушка баюкала его другими песнями. Матушка. Она теперь долго будет одна. Будет пить чай, левой рукой набрасывая эскизы, а правой зажимая влажный от слёз платок. Будет кругами ходить по детской комнате Стела, стирать пыль, открывать окно. Созреют вишни, она сварит компот и по привычке нальёт первый стакан для сына. А потом выпьет его сама. Она всё теперь будет делать сама.

Свирель стихла, и послышалось низкое гортанное пение, оно нарастало, истончалось, набирая высоту, вновь скатывалось к басам — всё та же мелодия без слов дрожала в воздухе, напитывала землю. Звуки растворяли тело, и тело становилось звуком, прозрачным, чистым, по корням стекало к глубинным водам и прорастало травой на том месте, где когда-то лежал человек по имени Стел.

Прошлое прошло. Верно ли, мимо ли — неважно. Прошло, отболело и отпустило. Будущее ещё не сбылось: вьётся над миром ветер — дышится. Вдохом всё началось, закончится выдохом. Но пока ещё дышится. Дышится.

Выдувает ветер пустынный песок, раскручивая века вспять, обнажая твердыни Древнего Сарима. Восстаёт из глубин Восточный отрог, разрастается Лес: поверх городов Ерихема, до западного моря, от северного хребта по бескрайним степям, оттесняя кочевников к водам юга.

Время мчится назад, пока Мир не становится Лесом, а Лес — Миром. Ещё не явились первые люди под сумрак крон, а воздух уже дрожит колыбельной. И Стел в песенных переливах срывается с ветви осенним листом и летит на закат, к морю, падает на жёлтое солнце и вместе с ним опускается в прозрачные волны.

— Ты так много ещё не узнал о Лесе, — говорит Вьюрок, и его голос сливается с шумом прибоя.

Стел открыл глаза и поднялся на локтях. Менестрель сидел спиной к обрыву, скрестив ноги и высоко задрав острые колени. Раскосые глаза смотрели лукаво, на губах блуждала улыбка.

— Оставайтесь у нас, — подмигнул он.

— Приют не впустит нас, — напомнил Стел. — Белянка проклята родной деревней.

— Брось! — Вьюрок улыбнулся от уха до уха. — Полынь наверняка сейчас как раз снимает проклятье.

Стел не был в этом уверен: уж больно сурово глядела старуха на молодую ведунью, когда Вьюрок привёл их тайными тропами в Приют, велела подождать на ветряке, а Белянку увела.

— Мы в любом случае пойдём в Каменку, — сказал Стел. — Жить заново лучше в чужом месте.

Вьюрок согласно кивнул. И Стел вдруг подумал, что этот странный парень успел стать ему другом.

— Спасибо, что поверил нам и провёл. Вдоль реки мы бы точно напоролись на рыцарей.

Второй раз Натан вряд ли бы спас: укрывая магией вытоптанную осоку и дорогу, по которой скрылись жители Луки, Стел не рассчитал своих сил, и Натан заметил обман. Стел слышал их разговор с Рокотом и ждал, что дольный его выдаст, но он не выдал.

— Спасибо, что я доверился тебе не зря, — хитро подмигнул Вьюрок и вдруг вскочил на ноги. — Давай прощаться!

Стел поднялся, протянул руку, но вместо пожатия менестрель крепко обнял его и похлопал по плечу. Поначалу Стел растерялся, потом тоже обнял его в ответ.

— Уничтожь ключи, — прошипел Вьюрок ему на ухо.

Стел упрямо мотнул головой, в который раз отвечая:

— Нет, прежде я должен в них разобраться.

Вьюрок долго смотрел ему в глаза и затем медленно кивнул.

— Удачи тебе, городской маг, и до встречи.

— Идём с нами, — внезапно для самого себя позвал Стел, но Вьюрок отрицательно покачал головой:

— Нет, не теперь. Но уверен, мы ещё встретимся, — и указал за его плечо: — А вон и твоя ведунья!

Стел обернулся — среди деревьев и вправду мелькнула тень.

— Мне пора?

Вьюрка уже не было.

Стел вздохнул и пошёл за Белянкой.

От земли пахло хвоей. Кисло-сладко, протяжно. Солнце, просеянное листвой, слепило, бликами рассыпаясь по ресницам, мерцало на прозрачно-медовой чешуе сосен и пятнами света впитывалось в тропу. Впереди, за поваленным замшелым стволом, темнел силуэт. Штаны собрались складками у сапог, рубаха мешковато свисала с плеч. Из-под повязки на голове выбился светлый локон. Девушка замерла, обернулась и махнула рукой.

Стел боялся дышать. Боялся спугнуть видение из часовни, пришедшее к нему больше жизни назад. Мир загустел и вязко струился золотом. Посвистывали птицы невесомым стаккато, шуршала под ветром увязшая в траве листва. Стел впитывал мгновение по капле и не верил слезящимся глазам.

Он ошибся. В часовне Сарим показал ему Белянку, а Стел принял её за Рани и не заметил длинную светлую прядь. Сбылось бы это видение, убеди он Рани остаться в городах? Осталась бы она жива? Теперь не узнать.

— Ты идёшь? — негромко позвала лесная ведунья.

Стел кивнул и медленно двинулся, боясь разрушить сбывшееся волшебство. Нет, несмотря на одежду, Белянка сильно отличалась от Рани: глядела открыто, прямо, из серых глаз будто струился свет и кутал прозрачным ореолом широковатые плечи, прямую спину. Она походила на росчерк перьевого облака: по-юношески угловатая, но в то же время нежная, лёгкая. Вздрагивали золочённые закатом ресницы, незаметные брови сливались с высоким лбом, мягкие губы сложились в грустной полуулыбке.

Он ведёт её за собой. Начинает раскручивать новый круг, повторяя старые ошибки.

Но выбора нет, и на каждом обороте остаётся лишь верить, что уж в этот-то раз ты всё сделаешь верно.