Голодные Игры: Восставшие из пепла (СИ) - "Gromova_Asya". Страница 54

– Ты считаешь, что любовь – это слабость. Но именно она помогла выбраться двум бесперспективным трибутам с кровавой бойни арен. Напомнить тебе, что это произошло дважды, что не слишком похоже на счастливое стечение обстоятельств? – Я уверенно встаю с колен и смотрю на него сверху вниз, – Любовь делает человека бесстрашным, готовым на все ради людей, которых он любит.

По коже прокатывается разряд. Я узнаю эти слова, словно он стоит над моим ухом и тихо шепчет, повторяя их, как заезженную пластинку: « Я был бесстрашным человеком, готовым на все ради тебя – человека, которого я любил». Шепот становится едва различимым, но Пит, как будто дышит мне в спину, заставляя мурашки стайкой расходится по всему телу. Я обнимаю себя руками, будто стараясь, отгородится от подобных мыслей, но чувствую только слабый и пронзительный запах моего напарника. Я пахну им.

Неожиданно в мое сознание врывается слабый смех Хеймитча.

– Я сказала что-нибудь смешное?

– Все дело в том, как выросла наша пташка, – утирая выступившие слезы, отвечает он, – Еще год назад она не могла разглядеть в глазах парня такую откровенную любовь, а уже теперь, поучает своего старика нудными нотациями. У него нахваталась?

– Пит тут не причем. Как и наши с ним отношения, – грозно говорю я, но тут же смягчаюсь, – Эффи уже не та сопровождающая, которая приветствовала нас в Дистрикте-12. Она…

– Перестань, – говорит Хеймитч, приподнимаясь с кресла.

Он разминает отекшую спину и равняется со мной. Его пальцы больно щелкают меня по носу. И я чувствую прилив нежности – как будто он часть меня. Он и есть часть меня.

– Но Хеймитч!

– И слушать не желаю, – категорично, заявляет он, – Сейчас, когда буду выслушивать нытье Бряк по поводу того, что я разбудил ее, обязательно упомню эту фразу.

– Но…

Я осекаюсь. Перевариваю эту фразу и благодарно улыбаюсь ментору. Его глаза по-прежнему блестят алкоголем, но я замечаю искреннее счастье, без тени сарказма или недовольства.

– Боюсь разбудить вас, – как бы, между прочим, замечает он, – Конечно, парикоголовая ведет себя довольно тихо…

– Ох, заткнись!

– Думаю, после объяснения в любви и пылких поцелуев…

Я закрываю уши руками и выбегаю из комнаты. Ступая по коридору, все еще слышу разгоряченный смех Эбернети, брошенный мне в спину. Чертов кретин - улыбка сама поселяется на моем лице.

Личная жизнь Хеймитча и Эффи меня и пугает, и радует одновременно. Как странно вспоминать его жеманные поцелуи на сцене в день Жатвы, её высокомерное поведение и осознавать – передо мной теперь совершенно другие люди. Они оба изменились – силами Койн или Сноу, Капитолия или Проклятых Игр, болью или счастьем, состраданием или ненавистью – стали моей частью, частью друг друга. Кто мог знать, что мы станем самыми близкими друг другу людьми? Кто знал, что мы станет семьей?

В моей комнате горит свет. Черт – неужели смех Эбернети разбудил его? Ускоряю шаг и чувствую, как разочарование обрывается внутри меня. Пита нет в комнате. Постель пуста и только смятые простыни, только тонкий запах его одеколона, напоминают о его былом присутствии, разжигая во мне потрясение.

Ни в душевой, ни в уборной его нет. Словно ошпаренная, выскакиваю из комнаты и мчусь к его комнате. Я испытываю странное волнение, будто с ним могло что-нибудь случиться. Комната остается не запертой, и я без труда проникаю в апартаменты своего напарника. Пустота обжигает легкие – Пит здесь не появлялся. Кровать с широким подголовником, точеными ножками и шелковыми простынями остается не застеленной. Здесь его присутствие – в каждом предмете, в каждом дюйме комнаты – ощущается намного сильнее. Куда он мог уйти?!

Хейвен? Что за глупости? Среди ночи нестись в отдаленный квартал Капитолия, только для того, чтобы … Ох…

Почему мысль об измене так ярко предстала передо мной? Наверное, потому, что мы оберегаем только то, что не принадлежит нам. Я вспоминаю, какой прекрасной была янтароглазая девушка, вспоминаю, какими мягкими и дразнящими могут быть поцелуи Пита и меня бросает в лихорадочную дрожь. Как идеально бы легли его руки на плечи девушки, как слепящие позолоченные волосы Хейвен, сливались с отливающими блеском волосами Пита. Как между ними возникла бы связь – не дружественная, не вынуждающая – а настоящая связь, которая бы не позволила бы ему, вот так просто провести с ней ночь так и не прикоснувшись к ней, как это было со мной.

Я не считаю Хейвен ребенком. Мне кажется в прозорливых глазах девушки достаточно ума, достаточно смелости и мудрости, чтобы понять и принять любовь моего Мальчика с Хлебом. Не терпя одиннадцати лет, не выжидая Голодных Игр.

Единственное, что мне остается делать – сдаться. Хотя бы в этом: я проиграла Пита Мелларка, и если не переродку, то хотя бы ей. Я опускаюсь на кровать своего напарника, сжимая в руках лоснящуюся ткань простынь. Запах безопасности ударяет в нос – он ведь спит здесь каждую ночь. Каждую ночь принимает свои кошмары точно так же, как и я. Неожиданно, я понимаю, что с самого приезда в Капитолий они не трогали мое беспокойное душевное состояние – будто отступив в тень.

Но ведь кошмары теперь не самое страшное в моей жизни?

Я вытерплю – я смогу.

Слеза слетает со щеки, ударяясь о подушку с тихим звуком.

Кап.

Я смогу – я вытерплю, пусть даже теперь от меня отвернулся даже Гейл.

Кап. Кап.

Я верю в себя – я ведь сильная. И мне не нужны чувства, чтобы… выжить. Чтобы жить, чтобы помочь выжить моим детям. Они точно так же, как Хеймитч и Эффи – моя недостающая часть, которые я собираю крупинка за крупинкой.

Кап.

Мне холодно. Сжимаюсь в комок и стараюсь отогреть окостеневшие пальцы. Не от холода – от недостающей частички меня – Пита.

– Китнисс? – слабый шепот пронзает меня, и я резко вскидываю голову.

Пит смотрит на меня сверху вниз. От чего-то, он без прежней ситцевой рубашки, а вокруг его бедер обмотано полотенце. Песчаные волосы взъерошены и покрыты гелем – нет, не гелем, водой. Свет мерцающих фонарей за окном отбрасывают на его тело слабые тени. Широкие плечи, те самые мягкие и нежные пальцы рук, рельефный пресс, линия изгиба ключиц. Я задыхаюсь и отворачиваюсь. Не для меня – для неё.

– Что ты тут делаешь? – без тени злобы спрашивает он.

– Я подумала, ты ушел.

– Так и было, после того, как ты исчезла.

– Я … не могла уснуть, – запинаясь, говорю я.

– Кошмары? Почему ты не разбудила меня?

– Пит, я знаю правду, – обрываю я.

Он должен знать, что его чувства к Хейвен для меня не секрет. Должен знать, что я не желаю делить с ним кровать, если он уходит к ней.

– Правду?

– Насчет тебя и Хейвен.

Я поднимаю на него глаза и замечаю, как шокирован мой напарник. Шокирован, но не удивлен. Эта мысль для него не кажется абсурдной.

– Китнисс…

– Когда ты хотел сказать мне?

– Я неуверен, что должен был, – виновато отвечает он.

– Должен был?! Это просто аморально, Пит! – вскрикиваю я, – Это…неправильно!

– Я знал, что ты отреагируешь именно так, но я не мог рисковать тобой, понимаешь? Ты бы помчалась к Койн и тогда… тогда бы, ты просто повелась на ее наживку. Она на шаг впереди нас – я ведь говорил тебе. Она использует наши чувства…

– Наживку?

Я стою словно меня облили ушатом холодной воды. Причем здесь Койн? Наши чувства? Наживка?

– Конечно, Китнисс. Для нее эти дети только наживка, – с болью в голосе отвечает Пит.

– Я не понимаю…

– Её возраст, возраст многих, так или иначе, должен был всплыть.

– Возраст? – голос переходит на шепот.

Пит подходит ближе, и теперь я могу видеть складки на его лбу.

– Ты уверена, что мы говорим об одном и том же секрете?

Я с трудом проглатываю подкативший к горлу комок. Что-то явно не так.

– Ты и Хейвен… Ваш секрет…

– Да. Настоящий возраст Хейвен и многих трибутов. Я знал об этом, но знал, что не могу нарушить правила, и стать частью игры Койн.

Я молчу и продолжаю смотреть в глаза своему напарника, стараясь не касаться взглядом его оголенного тела. Пит по-прежнему молчит, но, когда вынужденная пауза затягивается, и я не отвечаю на его реплику, он продолжает: