Голодные Игры: Восставшие из пепла (СИ) - "Gromova_Asya". Страница 65

Я боюсь, что эти выстрелы – последнее, что видела Энни Креста – полуживая, сумасшедшая девушка с шоколадными волосами и глазами цвета далекого моря…

Шаги. Визг металла. Чьи-то сильные руки.

– Пит!

Знакомый голос, будто гонг, что разразился очередным ударом.

– Хватай его, Хоторн! У нас слишком мало времени!

Откликается кто-то за стенами казематов.

Меня взваливают на плечи. Слишком явно противник – или друг – испытывает ко мне чувство отвращения. Он бередит каждую рану, перелом, каждую незажившую часть кожи на моем теле. Боль вновь возвращается ко мне, но кажется я слишком привык к ней и одолеть меня, как прежде, ей уже не удастся. Это всего лишь судорожные спазмы моих мышц.

– Надеюсь, когда-нибудь, Мелларк, ты скажешь мне за это спасибо…

Очередной поворот. Враг – или друг – несется очертя голову. Спускаясь по лестнице, он не забывает встряхнуть меня, да так, что я слышу собственный хруст костей. Но я знаю, что это возвращение.

Мое возвращение домой.

***

– Пит, скажи, – говорит медсестра, доставая мой бланк лечения, – они вводили тебе какие-либо инъекции? Прививки? Антибиотики?

Я неуверенно оглядываю белую, будто морг, комнату. Белый цвет напоминает мне Сноу, Капитолий и те опыты, что изнуряли мое тело. Ведь после боли, были только вспышки – ослепительные вспышки белого цвета. Мало что отличает капитолийскую комнату пыток, от комнаты, где надо мной нависает стадо врачей. В стенах этого помещения я пролежал уже несколько дней. В определенное время, ко мне приставляют катетер, ставят капельницы, берут кровь. Каждый раз я слышу ободряющие слова, но вижу в глазах, только жалость и обречение.

Вокруг меня целая орава снежно-белых халатов. И снова всё внимание приковано лишь ко мне одному. Порыв ярости вышибает вопрос медсестры из головы. Я помню, что должен жить. Жить ради одной только мести.

– Антибиотики? – насмешливо спрашиваю я, – После того, как они снова и снова ломали мне кости? После того, как раз за разом восстанавливали тряпичное тело, чтобы вмешаться в мое сознание? Нет, ни антибиотиков, ни прививок заботливые доктора Капитолия мне не предоставляли.

– Мы обнаружили в твоей крови слишком большее количество яда, Пит, – подхватывает высокий, статный врач, с красно-алым бейджем, – И ввести его можно лишь внутривенно. Вспомни, был ли такой период…

Я не слышу их. В ушах начинает гудеть. Я помню мерцающий экран. Чьи-то руки, раскрывающие мои веки. До боли сжатые кулаки, что царапают обшивку железного кресла. И только ярость. Ненависть. Боль. А затем укол. И вновь темнота. Рычание прерывает дискуссию врачевателей, и все они обращают свои удивленные взгляды ко мне.

Но меня уже нет рядом с ними.

…Экран показывает яркие картинки прежней Арены, и если честно, я не понимаю, зачем они привели меня сюда после того, как железный прут надсмотрщика прошелся по моему хребту. Кажется, ужасней этой пытки может быть только сама смерть. Как жаль, что я ошибся.

Яркий свет, наполнявший комнату, после темноты казематов, заставляет жмуриться и ощущать головную боль. Сомневаюсь, конечно, что в этом вина одного только света.

Человек в белом халате указывает на кресло посреди комнаты. На его лице слабая ухмылка, а в глазах садистский, врачебный интерес. Я надеюсь, что это будет новое сшивание тканей бурой кожи, но сомневаюсь, что подобную операцию можно проводить в стоматологическом кресле. Что ж, возможно, на это раз Сноу превзошел все мои ожидания и это вскрытие кожи без анестезии. Руки холодеют от ужаса и спина, вместе с остальными отбитыми органами, откликается невыносимой, предвкушающей болью.

– Мистер Мелларк, прошу, не задерживайтесь, – хмуро просит врач.

Провожающий – груда мышц, в два-три раза выше меня самого – впивается в плечо мертвой хваткой, оттаскивая меня к кресло. Прежде, чем я успеваю возразить, на руках смыкаются железные оковы.

– Зачем это? – как можно более спокойно спрашиваю я.

– Это всего лишь мера предосторожности, мистер Мелларк. Поверьте, никто из нас не желает вам зла. Мы надеемся, что вы не считаете нас врагами, мы лишь пытаемся донести до вас одну простую мысль – вы запутались, Пит. Вы не видите правды, или просто не хотите видеть ее.

Я чувствую холод металла, впивающийся в покров кожи. Доктор закрепляет мою шею в нужном ему положении, сдавливает виски плотным ободом. Я стараюсь пошевелить пальцами, но даже это дается мне с трудом.

– Вы должны знать правду, – успокаивающе повторяет Доктор.

– Какую правду?

– Правду об Огненной девушке – Китнисс Эвердин.

Немой вопрос так и не слетает с губ. Правда о Китнисс Эвердин? Они пытаются обмануть меня, но я знаю, в чем состоит моя правда о Китнисс: эта девушка, единственное, ради чего я по-прежнему терплю капитолийские муки. Однажды все это закончится, и она придет за мной – ведь, несмотря на неведенье, я по-прежнему точно знаю, что она жива. Я чую это своим нутром. И сейчас, перед тем, как Доктор ввел мне блекло-золотистую жидкость, я думаю только о ней. Я буду сражаться ради нее…

***

– Добро пожаловать в Тринадцатый, Пит, – говорит усатый мужчина, протягивая мне руку.

Я верчу в руках браслет с моим личным, больничным номерком, не ответив на его рукопожатие. Ко мне приходит слишком много нежелательных посетителей, и запоминать все имена, я считаю слишком однообразным занятием. Вместо этого я проматываю в голове список дел на сегодня: поесть, сдать кровь, пролежать под капельницей, постараться вспомнить мою главную жизненную цель.

Меня уже не удивляет тот факт, что я оказался в разрушенном Дистрикте-13. Само осознание пришло тогда, когда по больничному отсеку шугали медсестры с наручным расписанием, над которым виднелась цифра тринадцать. Форма охранников и врачей, на которых вышито тоже число привело меня к мысли, что я действительно схожу с ума. Они пытались скрыть от меня эту информацию, страшась, что это разрушит мою психику. Но с этим они опоздали.

Браслет лязгал своим железным основанием о пластиковое покрытие катетера, когда мужчина, наконец, продолжил:

– Как ты уже успел заметить, в здании нет окон, сюда не проникает солнечный свет. Мы находимся под землей, в укреплении, что после бомбежки отстроили выжившие жители дистрикта. Я уверен, когда ты сможешь ходить, дистрикт понравится тебе. – Неожиданно Боггс замер, и прочистил горло, – Здешний президент – Альма Койн, желает твоего скорейшего выздоровления. Ты нужен нам, Пит.

– Я провел в казематах добрые четыре недели. В результате я лишился почки, не обзавелся вторым протезом, по наростам пересчитал свои сломанные ребра. Вам не кажется, что со стороны Президента это эгоизм? – спрашиваю я.

– Меня зовут Боггс. Я ее заместитель, и как заместитель, я могу ответить тебе на этот вопрос: нет, это не эгоизм. Ты не видел последних новостей, но вокруг война, Пит. Настоящая война. После бомбежки Тринадцатого, дистрикты перешли в контрнаступление. Никто не считает нас погибшей расой, Пит. Все желают видеть надежду посреди всего этого бедлама…

Я оглядываюсь на него. Ему не больше пятидесяти. Выгоревшие, с прорезью седины, волосы. Он проводит на поверхности довольно много времени, в отличие от белесых, синюшных медсестер. Он все время повторяет: «…Мы ждем твоего скорейшего выздоровления…». Я не желаю знать, что окажусь в руках Правительства. Мне отвратна одна мысль о том, что я вновь стану между Капитолием и Дистриктами. Вновь?

Голова начинает гудеть, я стараюсь расслабиться, потирая виски. Вспомнить. Только и всего?

Сама Альма Койн удостоила меня своим пожеланием «скорейшего выздоровления». Если честно, я устал уже от этого преисполненной «добротой» Правительства.

Боггс, заметя мой отрешенный взгляд, напоминая о своем присутствии, прочищает горло. Он считает меня больным. Да ладно, кто так не считает?

– Но вы-то знаете, что ее нет, поэтому и просите помощи, – отчеканиваю я, – Вы, как и Койн, не имеете ни малейшего понятия, как справляться с обезумевшей толпой мятежников, верно? Вы, ведь даже не задумываетесь о том, что будет дальше? Какой строй выберет Койн? Как будет продолжаться жизнь людей в Панеме?