Голодные Игры: Восставшие из пепла (СИ) - "Gromova_Asya". Страница 76

Хейвен. Как можно было допустить, чтобы ребенок вроде нее отправился на арену. У меня сводит челюсть, когда глаза вновь натыкаются на ненавистный монитор. За несколько недель она стала мне родным, жизненно необходимым человеком. Мне хотелось заботиться о ней, как когда-то я заботился о Китнисс. Но это братская любовь, отречение, желание находиться рядом и поддерживать в трудную минуту. Не любовь к Сойке, которая заставляла меня сопротивляться обстоятельствам по сей день.

Но все пошло не так. Китнисс на арене. Хейвен – мертва.

Взгляд цепляется за монитор в последний раз. Китнисс снова оглядывается по сторонам. Этот крик повторяется, она сжимает ее тельце, воет диким, загнанным зверем. Я хотел бы прикоснуться к ней через экран монитора. Просто убедиться, что с ней все в порядке. Внутри все должно гореть огнем горечи, но этого нет. Ничего нет. Кроме комка, ставшего поперек горла. Китнисс сжимает ее, плачет, зовет по имени. Но Хейвен больше нет. Заметив меня, один из сотрудников, извинившись, выключает звук и возвращается к своей работе.

Китнисс. Моя Китнисс…

Вдруг картинка дергается, будто в записи возникают помехи. На долю секунды картинка вдруг вспыхивает желтым. Эта помеха незаметна, вызвана, наверняка, плохим сигналом, но цвет… Желтый. Он почему-то настолько глубоко засел внутри меня. Будто вспышка. Яркая вспышка, перед тем, как переродок захватывает мое тело.

Вспышка. Что-то будто вспыхивает в сознании. Возвращается прежнее, монотонное жужжание переродка. Секунда и я должен что-то вспомнить, что-то очень важное, значимое. Вспышка. Все дело во вспышке.

– Останови! – я выбрасываю руку вперед.

Позади раздается шум. Несколько мужчин в военной форме тут же ринулись ко мне, прежде, стоя наготове. Но я не сошел с ума. Нужно только проверить.

– Несколько кадров назад. Это была помеха? – не унимаюсь я.

Ученый вжимается в кресло, будто боясь того, что я изобью его до полусмерти.

– Это была помеха?!

– Мистер Мелларк, пройдемте с нами, – один из наблюдателей, преграждая Гейлу дорогу, протягивает ко мне руки. – Вы достаточно видели сегодня. Вам нужно отдохнуть.

Я знаю того, кто услышит меня. Кто хотя бы прислушается.

– Гейл, послушай меня! На видеозаписи есть помеха! Желтая вспышка, после которой видео идет нормально. Нужно проверить. Просто проверить, Гейл!

У напарника Китнисс хмурый вид. Я снова устроил потасовку. В Логове меня будут считать ненормальным, но мне плевать. Я вырываюсь из кольца рук и хватаю Гейла за воротник. Меня пытаются оттянуть, но я, наконец, ощущаю, как к телу возвращается уверенность. Я чувствую прилив эмоций. Ненависть. Страх. Отчаянье. Горечь. Они наваливаются на меня скопом воспоминаний, таких же желтых мгновенных вспышек.

– Проверить! Нужно просто проверить, Гейл!

Генерал Пэйлор становится позади него и скорбно произносит:

– Уведите его.

Мои крики остаются без ответа. Гейл не станет проверять эту запись. Меня просто посчитали ненормальным. В коридоре мне вкалывают очередную дозу. Катят на носилках до больничного отделения. Мое тело обездвижено. По щекам бегут слезы. Мигают лампы, освещая полутьму Логова. В голове снова и снова встает ее лицо. Милое, с детскими ямочками, такое похожее на лицо юной Хейвен. В одно мгновение все меняется – перед глазами кровавые руки Китнисс, на которых распростерлось тело девушки. И вспышка. Вспышка. Яркая вспышка, после которой видео шло без перебоев. Вспышка. Все дело в этой вспышке. Она должно быть что-то значила. Вспышка. Мне нужно уцепиться хоть за что-нибудь.

– Вспышка…

Свет ламп растворяется во тьме. Я засыпаю.

***

– Помни, кто ты есть, Сойка-пересмешница. Ты уже не затравленная девочка из Дистрикта-12, которую я встретил на первой Жатве. Поэтому – соответствуй, – Хеймитч слабо улыбается Китнисс.

Нам пора на сцену, а я почему-то не готов к этому. Что-то противоречило мне самому, но я продолжаю играть. Играть настолько хорошо, как не играл никогда прежде. Ее ладонь так спокойно ложится в мою, что я не отвлекаюсь на эту мелочь. Свет ослепляет нас и, кажется, Китнисс дрожит. То ли от страха, то ли от неожиданности, то ли от злобы.

– Это та самая пара! Выжившие! Настоящие! Счастливые ни смотря ни на что!

– Здравствуй, Цезарь. Не думал, что увидимся больше. По крайней мере в таких условиях.

Зал понимающе усмехается.

– Как давно мы не виделись? Будто целая вечность прошла…

– Мы старались сохранить счастье в родном Дистрикте, чтобы потом рассеять его по всему Панему, – зазубрено отвечаю я.

Я помогаю Китнисс присесть, поглаживаю тыльную сторону ее руки, но она все еще дрожит. Хочется встать и уйти. Ее детское поведение раздражает. Вся ее напускная улыбка, бегающие, лучезарные глаза – все игра, которую она ведет не первый день. Ее ложь настолько очевидна, насколько же и глупа.

Зубы сводит от столь долгой улыбки, я снова отвечаю Цезарю на несколько вопросов. Четко и просто. Хеймитч не давал мне никаких указаний на этот счет. Но неожиданно вялая рука Огненной девушки слегка сжимает мою. Я оборачиваюсь к ней, стараясь смотреть со всей лаской и заботой, на которую только способен, но едва не замираю в испуге.

Китнисс, будто вслепую искала меня все это время. Когда серые глаза в надежде уставляются на меня, я немею. От воспоминаний ли? От страха? Или все того же гнева? Китнисс едва не кричит о помощи, о том, что я нужен ей. И это… Так просто. Так логично. Так нормально? Она едва улыбается мне уголками своих губ. Будто бы спрашивая разрешения на то, чтобы вот так, открыто смотреть на своего «будущего мужа».

– Китнисс, ты пугаешь меня. С тобой все в порядке? – интересуется Цезарь, кладя на ее ледяную руку свою ладонь. – Неужели образ Огненной девушки ты решила сменить на Ледяной?

– Пора сменить пламя восстания на лед примирения, не находишь? – отворачиваясь, говорит Китнисс.

– И все же мы все привыкли к огнеопасному существу по имени Китнисс Эвердин, не правда ли?

Аудитория наполняется возгласами согласия – публика ликует. Я представления не имею о том, что удалось пережить Цезарю за время моего отсутствия в столице. Но главное - то, что он не утерял себя – своей искры, которая зажигала других. И я переживаю чувство дежавю.

– Пит, а что ты скажешь насчет утраченной Огненной Китнисс? Разве тебе не хватает ее жаркого нрава?

Меня передергивает. Разве можно было думать о ней в плане секса? Я снова смотрю на нее: перепуганную, загнанную, холодную, словно окаменелую. Нехотя, кладу руку на ее талию. Скорей для того, чтобы успокоить ее, а не толпу.

– Мне кажется, она все еще с нами. Никто не посмеет отобрать у меня Сойку-пересмешницу.

Мне было жаль Китнисс. Было жаль даже Цезаря и всех остальных присутствующих. От приторно-сладкой речи выворачивает наизнанку, но это моя роль и от нее мне не сбежать. Не знаю, что думает по этому поводу Китнисс, и нравится ли ей эта ситуация так же как и мне, но отвращение и безразличие наполняют меня с каждой минутой все больше. В какой-то момент становится страшно: не сорвусь ли я в пропасть – к переродку?

Только бы не поцелуй.

– А как поживает Дистрикт-12 после восстания?

Наконец. Мы можем сменить тему.

– Довольно неплохо, особенно после того, как в дистрикте по указу Президента была введена новая, а теперь уже лидирующая отрасль промышленности – фармацевтика. От лица всех жителей Двенадцатого мы благодарим её за такой глобальный шаг в развитии нашего дистрикта, – воодушевленно отвечаю я.

– А что ты скажешь по поводу этого, Китнисс? Теперь, когда война завершена, тебе придется найти себе новый род занятий, отличный от спасения всего Панема?

– Я всегда была отличной охотницей, а теперь, когда ограждения не являются большой помехой, я вновь смогу заняться любимым делом, – улыбаясь широкой, отвратной улыбкой, говорит Китнисс.

– Миссис Эвердин не настаивает на том, чтобы дочь пошла по ее стопам? – не унимается телеведущий.