Русология (СИ) - Оболенский Игорь Викторович. Страница 89

- Да, Андрей.

Мутин дёрнулся. - Ваша функция: ждать в машине... - И, отмечая кивок мой, он подытожил: - Сделаем - к вам. Вы - ждёте... Шеф, ясно, - против. Он и не знает... но постороннего не наймёшь, так?

Я согласился.

Чтобы не слышали, Мутин стал бубнить тише: - Он хочет химию. Без убийства. Но ведь и вы о том?.. И я думал, как нам не плоть убить... Ясно, химия, как для психов. Будет кретин. Здесь сложность, что у нас химия, а у них... - помолчал он, - порох в патронах.

Я был один - днесь трое к битве со словью. Дело подвинулось. Три души, а и Верочка ждёт команд. Всё ждёт гибели слова!

Возле Театра я стал терзаться, - я, кто есть истина и враг смыслов, - блёклостью нашей простенькой группки. Марка был в ложе вместе с семьёй своей; и я там вдруг постиг, чем скован. Действуя в 'мире сём' по отдельности, здесь, в Большом, слово скучилось в декольте и в браслетах, в гуле от реплик и восклицаний, в запахах брендов и парфюмерий. Бонзы TV, корифеи наук, олигархи от нефти, думцы, банкиры, модницы, клирики, генералы и дамы... Месиво вер, догм, взглядов, мнений кишело, чтобы убить меня. Я постиг: это празднество по скоту, рабам, сиклям. Здесь сходка логосов, - ведь не живо всё, что условно и что по схеме... Вдруг - ажитация. В царской ложе стыл он, ГлавСмысл. Всё вздрогнуло, замотало крылами, осеменяясь, множась и сводясь в дискурсы. Ныла опера, где герои лукавили, убивали друг друга ради условностей. И когда Ленский спрашивал, что случится в грядущем, - истина никла, словь ликовала. Всё в этом зале жило по смыслам, а не по сердцу.

Вышли мы молча. Верочка сразу: ей надо ехать, но она счастлива, я ей 'мир открыл'. Маркин служка повёз её. А мы ездили по Москве, чтоб Лена, стройная с римским носом блондинка (то есть ж. Марки), поностальгировала... В конце концов мы пристали у флигеля стародавних веков, 'У Курта'. Мутин увёл дам в эту пивную. Мы же поехали; Марка вёз меня. В темноте мы приблизились к дому с выжженной вывеской '1-ый Пряный...' Все двери настежь, все стены чёрные; лом оргтехники, гниль бумаг в углу, обгорелая мебель. Он направлял фонарь и курил. Молчали.

- Видишь? - изрек он. - Выжгли весь офис... Я за границу, Квас. А с тобой - попрощаться... Денег дать?

- Нет. Не надо. Деньги от слова.

Он почесал лоб. - Что сказать? Лучший дар есть намеренье... Впрочем, дар тебе будет. Ты архетипом взял. Я решил, что ты тронулся. После впало мне: прав ты. Слово - причина... Трупы припомнились... Эти, в опере, - что, их плоть вела? Нет, словá, круг идей и расхожее мнение. Победители - с новым словом в истории, как положено; проигравшие - слуги тьмы. То есть главное всюду - смыслы. Сам я что делал? Следовал схеме, имя ей: 'сикли, скот и рабы'. Я вкалывал. Я как Крёз стяжал. А зачем? Чтобы было, что было? делалось, что и делалось? 'Ходят ветры на круг своя'... Взять Ставрогина... он сказал, что не сексом водился; что ему в малой? Был он с Матрёшей - чтоб новый смысл родить, оттого что при этом часть смыслов рушилась, возбуждая мозг, а другая слагалась, целя родиться... Верно, не плоть - зло. Смыслы! Сладко рождать их - и низлагать вдруг те, что парят в белых ризах с благостным гласом: не прикасайся! - но потесняются, встретив новый смысл, лишь бы числиться, пусть хоть чёрточкой, и являть себя... Я пытал смыслы? да, преступал черту. Я считал, смыслы главное; то есть главное принципы, образ мыслей и разум, ценности наши, в целом культура. Но, постиг, декалог всего, десять слов - наш мир, как дала их нам Библия. Декалог мир фундирует! И ломал тот Ставрогин десять словес всего, не святыни, не жизни. Старец услышал - вмиг, вспомни, в хохот, ибо постиг роль слов; потайной же дух смеха, что смыслы - глупость. Глуп и Ставрогин, смыслы пытавший... Да, ветер к югу, и ветер к северу - но свернёт на круг... Может быть, он не ведает, чтó за кругом? Сходно Колумб не знал, что за островом Куба брезжит Америка. Нам запрет на Матрёш на тех, чтоб чтить Библию и чтоб всё повторялось... Но - вдруг поступок твой с архетипом. Смысла ведь не было; ты бессмысленно чтил его! Если ж был смысл, то запредельный как богоравный. Ты перешёл рубеж, ты решился из круга. Вот у Ставрогина смысл был - заповедь скинуть. А у тебя был остов, тупо бессмыслый...

- Это всё значило, - сбил я, - значило, что нам словь вредит. Ты бы знал, как!

- Главное, в тебе смыслов нет, - толковал он. - Ты открыл Кубу не ради Кубы. Ты человечье творил? Нет. Выше. Делал премирное. Марка, вздумал я, а как Третий Завет пришёл?

- Был Туфанов с 'заумием', - вставил я. - Он решил: смыслы губят. Он слышал донное и хотел птичью речь, сказав: из шумов, красок, линий мы создадим язык... Да-да, заумь... Хармс, Вигилянский... 'о, разбуди меня к битве со смыслами'. Их - в ГУЛаг... Впрочем, Ницше есть, Лаоцзы, Кьеркегор; скользом, верно, и Штирнер, Тертуллиан, Плотин...

- Ты подвёл черту, - бросил Марка.

- Да, было чувство, что ночь кончается; чувство детства. 'Еду я за туманом', нас 'караваны мчат', космос и коммунизм вот-вот с роботехникой, 'День Ивана Денисыча', 'Битлз' и БАМ, эпохальные стройки, энтузиазм и Куба... Тьма нови! Помнишь, делали спутник из мотопеда? Или походы в даль, где волшебное нечто? Я и ушёл в поход... Ты вернулся. А мне не вышло. Я невпопад был, правил игры не знал. Я не знал, что есть грёзы, а есть реальность. Я для того лингвист, чтоб постичь: что за словом? как оно властвует? почему принуждает, вплоть до террора? и почему жизнь в рамках? Как знак - царит и чем знак этот власть взял? Либо он в жизни был от начал?

- Внесён смысл в жизнь или был в ней, напрочь не знаю, - вымолвил Марка. - Но твой феномен... Я помогу тебе. Ибо всё повторяется. Крёз был, насилия и стеснение жизни. А теперь Маркин - Крёз, вместо Сталина - Быдлин, и вновь жизнь давят. Всё как и прежде... Надо спрямить спираль, в помощь Богу, если Бог путает... если есть Бог. Но если нет - тем более. Не поступок ставрогинский - ты, парень, страшен. Ты даже хочешь жуть - гибель разума. Нет его - нет приёмника смыслов, мáксим нет... и грехов нет; плоть ведь не ведает зла-добра... А тогда нет не лишь грехов, но и главного - первородного! Тогда сразу что - рай?.. - Он выкинул сигарету. - Может, ты истина. Может, новый смысл... Я боюсь... Пусть Бог в умыслах - трудно, Квас, жить без мифов, впитанных и рассчитанных на триумф иудейский. Ибо нам 'слава с усыновлением'... Но возрадуйся. Моя двойственность есть симптом, что мир тонет в семантике и ничто не спасает: ни иудейство и ни наука с общей культурой. Только слова убить. А ты - сможешь. Ты - род безумия, кое норма мышления в скором будущем. Ты есть истинный образ мысли.

И он побрёл прочь.

Ждали нас за столом 'У Курта': сыр, поросёнок, пиво и сладости. Сын мой ел. Дочка Леночки ковыряла оливки. Ника мечтала, глядя в пространство. Мутин топтался близ барной стойки. А у стены вдали длинный стол в обрамлении длинных, в готику, стульев - пел. Кто сидел там, не было видно. Леночка, вся в брильянтах, брякала:

- Вы послушайте! В Шереметьево встретила чемпионку! Мы с ней дружили. Гибкость отпадная. А сейчас расплылась, в старье... - Сигарета в её тонких пальцах сеяла дым близ уха и над столешницей, и над теменем сизых модных волос. - Мы знались с ней по спортшколе. Вот трудоголица! Всё крутилась на брусьях, делала опыты, стала лучшей. И вдруг сломала кость... Изводить плоть без мозга - глупо. Очень старалась, блин... - Сигарета нырнула, чтобы немедля взять кружку с сидром и поднести к губам. - В результате обломы. Почемпионила. Но где смысл? Где он? Где? - И, откинувшись на высокую спинку, Леночка гордо нас оглядела.

Ей лет под тридцать. А родилась она у начальника цеха, наш средний класс: трёхкомнатка, 'волга', дача. Год почти - школа в слякотной хмурой Москве да загород с мошками, и лишь в августе - Гагры. День за днём и из года в год... Быстро креп дух стяжательства, и неравенство стало нормой незамечаемой. Но не Леной. Лена всех видела по вещам. Да, видела вещь, не собственника-владельца, только вещавшего от лица вещи то, что сказала бы вещь. В ней был яростный вкус к вещам. Вещь, запав в неё, правила, пока новая не свергала старь, чтобы царствовать. Коль имел кто что вещное, с тем дружила... впрочем, не с тем, верней: того не было: говорила и действовала в том вещь: заграничная кукла, яркое платье, брюлики. Но возьмись вдруг кто вещней - и Лена шла к нему. Мама Даши зав. прачечной? Лена с Дашей дружила вплоть до Виктории, у какой папа в главке. Бывших не хаяла: бывших не было; память стравливала отстой (факт значился как 'пролистывать'). Папа дал ей немного, к времени кризисов став всего лишь зам. нач. Что делать, как продвигаться, чтоб иметь вещи? Лишь миловидная, она плотью взять не смогла бы. Стала учиться, дабы блистать, - худ. студия, фортепьяно, гимнастика, - всё напрасно, не было дара... Шла перестройка, и вещей прибыло. А 'пролистыванья' редели: дружбы закончились, отбывая в МИМО, в МГУ или в гарварды. Ей светил лишь МАДИ. Осознав, что пройдёт в Инъяз 'этим' (хлопанье в пах), прошла. Через год оголялась в клубных секс-шоу, чтоб подработать. Плохо училась? К ней снисходили. Но заключить себя в вещный быт пусть профессора ей претило; нужен был красный зверь. К сожаленью, раз 'пролистнули' саму её. У сокурсниц встретилась с парнем: отпрыск министра и звался Авель. Впали ей деликатность слов и улыбок. Он ходил франтом; 'майбах', тусовки, шмотки, Багамы... После беременность... Помощь матери и стриптизы Лену спасали до встречи с типом в искристой тройке, что держал 'Кэмел' в двух прямых пальцах выпрямленной, чуть отставленной кисти. Он сидел за вторым рядом столиков 'Клуба Z', где она выступала, и представлялся то ли военным, то ли чиновником. Предложил стать женою. Было ей двадцать и ещё шесть; плюс дочь в довес... Хоть 'пролистывать' было времени много, но - согласилась, чтоб продолжать сыск в браке. Вдруг, после свадьбы, где был свидетелем долговязый Кваснин (кто здесь сейчас и чья Ника, супруга, здесь через стол сидит как бы в фас, но и в профиль и то ли слушает, то ли нет), муж свёз её в Центр, в пентхаус. После он с дочерью отослал их жить в Лондон, после - на Мальту. Он был богат, до чёрта. Он был козырный туз. У него была тьма вещей. Правда, чувств у него к ней не было. Муж любил эту Нику, что здесь напротив.