I wanna see you be brave (СИ) - "nastiel". Страница 34

Хватаюсь за ржавый штырь здоровой рукой, опуская раненую. Она повисает вдоль корпуса, словно верёвка. Я пытаюсь подтянуться, но ноги кажутся тяжелее, чем обычно.

Синий дым уже поглотил половину тела Абигейл. Она мертва, и теперь я следующая. Когда дым коснётся моих рук, они перестанут сжимать спасительный штырь, и я мешком рухну вниз. Даже если останусь жива, но навсегда стану калекой. А это в моей ситуации равносильно смерти.

— Джессика! — слышу я голос Айзека совсем близко.

Ещё через секунду он уже нависает надо мной, перекинувшись через перекладину, хватает меня чуть выше локтя и пытается поднять наверх. Я помогаю ему, подтягиваясь на здоровой руке. Синий дым уже практически переступил порог пожарной лестницы, и когда я наконец оказываюсь на ногах, мы с Айзеком сразу же пускаемся вниз по лестнице. Я перепрыгиваю через несколько ступенек сразу, и приземление на ноги каждый раз отдаётся глухой болью в руке.

Вот она, земля. Так близко, что я практически выдыхаю — спаслись. Но вдруг что-то с тяжёлым стуком падает за моей спиной. Я оборачиваюсь и вижу Айзека. Он плашмя развалился на ступеньках.

— Ноги! — кричит он.

Пока Айзек помогал мне, он совершенно не позаботился о том, что его может коснуться синий дым. Я поднимаюсь обратно. Паника подкатывает к горлу, вырываясь наружу приглушённым всхлипом. У меня ранена правая рука, обе ноги Айзека парализованы. Как мне его донести?

— Лу! — кричу я туда, куда практически сумела добраться. - ЛУ!

Остаётся лишь надеяться на то, что он ещё там, на то, что он — не предатель. И вот мужчина появляется в начале лестницы. Не задаёт вопросов и не просит поторопиться — лишь бежит ко мне навстречу, готовый помочь. Я киваю ему на Айзека, и он тут же подхватывает его за руки, приподнимая корпус, приседает, забрасывает тело парня себе на спину и снова выпрямляется. Айзек не маленький, но я только сейчас замечаю, что и Лу тоже.

Мы преодолеваем оставшееся расстояние до земли, а дальше по моему указанию бежим в сторону Втулки к центру города. Вокруг нас на улице в панике мечутся правдолюбы, сбивая друг друга с ног и сбиваясь в группы. Кто-то кричит, кто-то плачет, кто-то просит о помощи. Я позволяю себе остановиться и обернуться, чтобы посмотреть на Супермаркет Безжалостности. Он практически не пострадал, разве что на каждом этаже выбито или разбито хотя бы одно окно — такое своеобразное обозначение места, где последователь Джанин, Макса и Эрика привёл в действие парализующую бомбу. Из некоторых окон всё ещё продолжает валить синий дым.

— Где моя мама? — Эрика подходит ко мне, воспользовавшись тем, что я стою на месте и не понимаю, как можно двигаться дальше.

Она повторяет свой вопрос с интервалом в несколько секунд, стоя прямо перед моим лицом. Я молча качаю головой. Слёзы оставляют мокрые дорожки на моих щеках. И тут Эрике срывает крышу: она кидается на меня, толкая, и я падаю на спину, не в силах сопротивляться. Новый очаг боли открывается в пояснице. Эрика делает шаг вперёд, сжимая руки в кулаки, будто бы готовится ударить, но её отвлекает Лу, кричащий не своим голосом:

— Не время, Эрика! Уходим!

Подбородок Эрики дрожит. Она произносит что-то одними губами, а затем следует за Лу, несущим Айзека на спине. Я с трудом поднимаюсь, опираясь на здоровую руку. Ноги ватные, голова тоже. Крики правдолюбов слились в одну громкую и протяжную мольбу о помощи, а перед глазами всё ещё стоит пустое лицо мальчишки по имени Грэгори.

Война началась без объявления.

Мы бежим прочь от Супермаркета Безжалостности, когда как другие бегут туда, чтобы помочь правдолюбам. Я должна чувствовать укор совести за то, что не вернулась за ранеными, но всё, что чувствую — боль: в руке, в копчике, в сердце. Особенно в сердце.

За сдвинутыми планами Эрика, Макса и Джанин наверняка стоит что-то из ряда вон выходящее. Какова вероятность того, что Стайлз ещё жив? А Четыре? Дерек? И все те, кто хоть раз улыбнулся мне, хоть раз сказал что-то хорошее, хоть раз выпивал со мной?

Если они объявили войну раньше времени, значит, на это у них были причины. Наверняка, Эрик сразу прознал, что я ушла. Тот факт, что я не ошиваюсь рядом с друзьями, или братом, или другими неофитами, насторожил его в первую очередь. Он, должно быть, сразу же стал расспрашивать обо всём Четыре, а когда тот сказал ему то, что по нашему плану должен был сказать, Эрик забил тревогу.

Он никогда не поверил бы в то, что я ушла без веской на то причины.

— Джессика, ты в порядке?

Я трясу головой, пытаясь сконцентрировать внимание на лице Лу. Он остановился, чтобы сделать передышку, и сейчас осторожно прислоняет Айзека к фонарному столбу. Тот цепляется за металл пальцами и медленно скользит вниз, пока окончательно не приземляется на асфальт.

«Как я могу быть в порядке? Хочешь правды, правдолюб? Я, чёрт возьми, в панике, потому что не знаю, что происходит! Почему-то в своей собственной голове я представляла всё совсем по другому! А тут жертвы! Тут раненые люди!».

— Да, — рассеянно киваю я.

Но Лу не обмануть, и мы оба это понимаем, но вместо того, чтобы выяснять, кто прав, а кто виноват, принимаем негласный обет: он спрашивает — я вру, и все довольны.

— Почему ты бросила её? — спрашивает Эрика.

Я оборачиваюсь. Она стоит в нескольких шага от меня.

— Я не могла её спасти. Мне самой нужна была помощь… Если бы не Айзек…

— Зачем ты привела её с собой? — перебивает Эрика. Её голос режет не хуже ножа. — Она слабая. Всегда была слабой. Альтруизм был её спасательным жилетом, а ты взяла и скинула её с обрыва.

— Твоя мать сама пошла с нами, — подаёт голос Айзек. — Она подумала, что так тебе легче будет нам поверить. Она тебя хотела спасти, вот и пошла. Так что уймись, и если хочешь кого-нибудь обвинить, то попробуй начать с себя.

Эрика поджимает губы в тонкую полоску. Её красная помада смазывается, оставляя лишние линии на подбородке. Я отворачиваюсь и подхожу к Айзеку. Он упирается спиной в фонарный столб и смотрит на меня из-под густых ресниц. Я присаживаюсь рядом с ним на колени.

— Спасибо, что спас меня, — говорю я. Здоровой рукой поправляю его кофту, чтобы она снова прикрыла пистолет, заправленный за ремень штанов.

— Не очень-то у меня получилось, — ухмыляется он и опускает взгляд на свои ноги. — Как думаешь, надолго всё это?

— Понятия не имею, — честно отвечаю я.

— У меня хватит сил на то, чтобы дотащить тебя до общины альтруистов, — произносит Лу.

Мужчина снимает пиджак и остаётся лишь в одной белой футболке, обтягивающей его внушительную мускулатуру. Он заправляет волосы за уши, на мгновение накрывает ладонями лицо и тяжело вздыхает.

И я не виню его. Не вину его в том, что когда он убирает ладони от лица, дрожит его подбородок. Не виню Эрику в том, что она хочет одновременно и убить меня и упасть на землю, захлёбываясь в слезах. Не виню Айзека за то, что он беспомощно смотрит на свои ноги, надеясь на то, что снова сможет ходить.

Всё, что я делаю — это прижимаю опухшую руку к груди и закрываю глаза. Тяжело вдыхаю и долго выдыхаю.

— Не понимаю, — шепчу я с закрытыми глазами, — не понимаю. У нас должно было быть два дня. Я должна была предупредить их… Должна была спасти.

Чья-то ладонь ложится мне на плечо. Я открываю глаза. Передо мной на корточках сидит Лу. Он молча перехватывает мою больную руку и повязывает вокруг неё свой пиджак, фиксируя запястье. Рукава он связывает вместе и перекидывает мне через шею, словно повязку. Я благодарно улыбаюсь.

— Практически все остались живы. Когда сыворотка рассеется, можно будет вернуться и помочь раненым.

Я киваю. Лу прав, в конце концов, они не открыли по нам огонь или не использовали настоящие бомбы, способные убить всех. Возможно, именно в этом их главный просчёт: они разозлили тех, кого планировали уничтожить. Джанин, Эрик и Макс обозначили себя — теперь очередь за нами.

Лу помогает мне встать на ноги. Эрика продолжает стоять особняком и смотреть туда, где осталась её мама. Даже если девушка решит пойти с нами дальше, мне не хватит времени для того, чтобы подобрать нужные слова и объяснить ей, как мне жаль.