Дьявольские миры (Сборник) - Брэкетт Ли Дуглас. Страница 92

Это были бараки, плавильни, кладовые. И все было окружено стеною огромных каменных глыб, поверх которых шли отравленные острия. На постах часовых находились Биры и Слиты. Новоприбывших привели в кузницу, где под угрозой мечей, на Голта, Гомона и всех остальных повесили тяжелые цепи. Цепи, сковывавшие кисти и колени, были такой длины, чтобы не мешать работе.

Затем им вручили кирки и лопаты, погнали в шахту.

Слиты загоняли их по длинным туннелям, освещенными слабыми лампами, все глубже и глубже в мрачное, лишенное воздуха подземное царство. Наконец они добрались до огромной, освещенной дымными факелами штольни, где было много закованных в цепи людей. Голт даже споткнулся при входе. У него перехватило дыхание. Стены и потолок этой огромной пещеры были полностью из сверкающего металла — неполированного, но такого чистого, что блеск его слепил. Это было золото и серебро. Изможденные, бородатые, исхудавшие люди непрерывно работали кирками, подгоняемые мечами надсмотрщиков Слитов, как только ритм работы замедлялся.

В этих глубинах было на удивление жарко — тела рабочих выделяли тепло и влагу, и в этом непроветриваемом помещении тело Голта моментально покрылось потом, не успел он еще поднять кирку. Но это тепло, казалось, на Слитов действовало возбуждающе. Они были везде: кричали, подгоняли, угрожали, кололи мечами тех, кто, по их мнению, недостаточно энергично махал киркой.

Слита, которому поручили надзирать за Голтом и Гомоном, звали Рисс.

— Берите инструменты, — прошипел он, с трудом произнося непривычные слова, которые он, по всей вероятности, совсем недавно выучил, — и работайте, пока я не скажу — хватит. Если вы попытаетесь отлынивать, то меч заставит вас работать. Никто не выйдет из шахты, кроме тех, кому здесь нечего делать, кто умер. Ну, приступайте.

Делать было нечего, надо было работать. Голт и Гомон подняли кирки, от всей души желая, чтобы их удары обрушились на Слитов. То же самое чувствовали и все те, кто еще остался от его отряда, и те, кто работал здесь до них. Их было более трехсот человек. Вернее не человек, а жалких теней, истощенных непосильной работой и плохим питанием скелетов.

Голт и Гомон сначала со всеми силами, несмотря на жару и усталость, обрушились на серебряную стену. Голт не знал, что оживило Гомона — разговаривать в шахте было запрещено, а тех, кто нарушал запрет, ждало наказание. Но самого его подбадривали воспоминания о Тайне. Он вспомнил нежность ее губ, ласку ее прикосновения, и эти мысли делали его сумасшедшим и все свое безумие он обрушивал на серебряную стену. Он отбивал от стены огромные куски, но сам не сознавал, что делает.

«Я должен спасти ее, — не переставая думал он, работая киркой, — спасти, хотя бы ценой жизни. Что с ней сделает Барт? Ведь уже прошло три дня! О, боги и дьяволы!»

И он снова изо всех сил вонзал в стену тяжелую кирку.

Рядом с ним работал Гомон. Он не проявлял особого рвения, но махал киркой достаточно равномерно, так что меч Слита не касался острием его тела. С другой стороны работал какой-то превращенный в скелет человек. Он с трудом поднимал тяжелую кирку. Дыхание со свистом вырывалось у него из груди. Спина и бока были покрыты запекшейся кровью от бесконечных уколов меча. Он не смотрел на Голта, но барон чувствовал, что время от времени он искоса поглядывает на него.

В первый день они пятнадцать часов работали в шахте. Куски металла они грузила на тележки, которые другие люди вывозили из шахты, запряженные наподобие лошадей в эти тележки. И за это время Голт много раз видел, как падали обессиленные люди, у которых подгибались ноги от слабости. Слиты не теряли времени на жалость. Их мечи сверкали, люди вскрикивали, получая смертельный удар, и их тела вывозили наверх вместе с кусками драгоценного металла на тех же тележках.

Наконец работа была закончена. К этому времени Голт был уже близок к безумию. Почему он не убил Барта, когда тот был совсем близко от него? Надо было убить его, пускай даже пришлось бы погибнуть самому под мечом охраны. Он не был зол по натуре, но сейчас ненависть переполняла его, ненависть, которая заставляет дрожать все его тело, которая сушила его горло и которая находила выход только в ударах киркой по серебряной стене.

Тайна. Он любил ее. Голт еще раз ударил по стене и замер. Стоп. Хватит безумия. Надо думать. Думать.

— Хватит, — прошипел Слит. — Оставь кирку и иди наверх.

Рядом с ним крякнул Гомон. Огромное тело его было покрыто потом, но тяжелая работа не сделала его покорным, придавленным. Его глаза встретились с глазами Голта, когда они, наконец, отошли от серебряной стены. Затем их и тех, кто остался в живых, погнали наверх и никогда еще воздух не казался таким холодным, таким чистым, таким свежим, как этот ночной воздух, который Голт с удовольствием вдыхал полной грудью.

Их загнали в бараки, где прямо на полу валялись жесткие грязные подстилки. Закованным в цепи людям было приказано ложиться спать без всякой пищи. Гомон вздохнул, ложась рядом с Голтом. Ноги всех людей тут же были прикованы к цепи, которая тянулась вдоль стены барака.

— Ну вот, снова в цепях, — сказал он тихо. И тут же меч охранника ткнулся ему в горло.

— Молчать! — скомандовал Слит.

Тот изможденный человек, что работал рядом с Голтом, занимая соседний матрац. Все тело его было покрыто незаживающими ранами и кровоточащими царапинами. Но Голт подумал, что это был когда-то очень сильный человек, судя по его телосложению. Таким будет и он, подумал Голт, если ему не удастся вырваться отсюда. И снова ему вспомнилась Тайна.

И хотя он был очень усталым, ему потребовалась немалая сила воли, чтобы не сделать безумную попытку разорвать эти цепи и броситься на охранников с голыми руками.

Он сдержал себя и погрузился в беспокойный сон. Наверное, прошло несколько часов, когда он неожиданно проснулся в темном бараке. Он не понимал, что разбудило его. Затем он ощутил прикосновение. Это толкал его изможденный сосед.

— В чем дело? — прошептал Голт.

— Ш-ш-ш-ш-ш. Говори тихо. Слиты в дальнем конце комнаты, они не должны слышать. — Шепот был еле слышен на фоне стонов и храпа спящих измученных людей. — Ты кто?

— Голт, — он подкатился ближе, насколько мог, насколько позволяли цепи. — Барон Железных Гор.

— Я так и думал. Я видел тебя на турнире. Меня зовут Штурм, полковник королевских всадников. Король послал меня сопровождать Барта. Тебя тоже послал король?

— Да, — с горечью ответил Голт. — Я должен был выяснить судьбу вашей экспедиции. Я нашел вас и ничего хорошего мне это не сулит.

— Ты знаешь, почему Барт предал?

— Да.

— Когда его планы дошли до меня, я воспротивился. И большинство моих людей тоже. Эти проклятые существа схватили нас и загнали в эту шахту. Нас тут уже осталось немного, и все стали тенями, вроде меня. Но ты и твои люди еще свежи, не изголодались, полны жизни.

Он замолчал, так как в проходе послышались шаги. По бараку шел Слит, держа в одной руке меч, а в другой факел. Он осматривал каждого пленника и Голт и Штурм притворились спящими, пока Слит не вернулся к себе и не поставил факел на место.

Снова донесся шепот Штурма.

— Такие, как вы, могут сделать попытку вырваться от сюда, но надо делать это побыстрее, пока вы еще не потеряли силы. Эти шахты быстро разрушают человека. Через неделю будет поздно.

— Вырваться в этих оковах? И я совершенно не знаком с местностью и с порядком охраны.

— Я знаю. Я здесь уже год. Я все хорошо знаю. Нас двое — твоя сила, мои знания — это может привести к успеху. Когда мы пойдем в шахту, посмотри на восход и на вход в туннель, обрати внимание на доски. Пока я больше не скажу ничего… — Он повернулся, как будто слова полностью истощили его силы. Голт долго лежал без сна, пока до него не донесся храп соседа.

Задолго до рассвета их растолкали, вывели на улицу, дали по миске супа, жидкого и отвратительного по вкусу и запаху. Голт заставил себя выпить до капли это гнусное пойло. Он знал, что ему нужно поддерживать силы. Штурм сказал правду — неделя такой работы, такого отдыха и такой еды — и ни у него, ни у Гомона сил не останется совсем. Если они хотят вырваться на свободу, а не умереть здесь потихоньку, они должны попытаться сделать это как можно раньше. Когда их вели по туннелю, ведущему в штольню, Голт старательно запоминал каждый поворот и все подробности пути, насколько позволял неверный свет факела.