Четвертая обезьяна - Баркер Джей Ди. Страница 52

60

Эмори — день второй, 11.57

Эмори подтянула колени к груди и обхватила себя свободной рукой, стараясь согреться. Ее трясло; у нее стучали зубы. Она попробовала было ощупать сломанное запястье, но сразу же оставила эту затею. Запястье сильно раздулось, металлический браслет глубоко врезался в кожу; казалось, она висит клочьями. Пульс участился. Эмори понимала: если она как можно скорее не придумает, как отсюда выбраться, то может потерять руку. Но она понятия не имела, что ей делать.

Выхода не было.

Как и двери.

Как и потолка.

Ничего, кроме окружавшего ее холодного бетона.

Гремела музыка — какая-то незнакомая песня.

Мысли у нее в голове путались. Эмори понимала, что ей трудно думать от голода и жажды. Голова разламывалась от боли, и разум как будто притупился, потерялся в тумане.

Один раз она напилась.

Они напились с Коллин Макдугл.

Они нашли у Коллин на кухне, под шкафчиком, бутылку бурбона «Дикая индейка» и решили попробовать. Они уверяли друг друга: если не научатся пить, то не узнают, сколько смогут выпить без вреда для себя на вечеринке и не вырубиться? Оказалось, им нужно совсем немного, чтобы опьянеть. Мама Коллин была совсем не в восторге, когда нашла их; она вернулась домой на целый час раньше, чем ожидалось. Эмори не помнила, сколько они с Коллин тогда выпили, но на следующий день ее мучила совершенно особенная головная боль — она начиналась где-то за глазами и усиливалась, продвигаясь назад.

Сейчас голова болела точно так же.

«Я помню, когда это случилось. Ты не могла бы пройти по прямой, даже если бы от этого зависела твоя жизнь. Правда, вы с Коллин очень старались сделать вид, будто ничего не произошло. Вы надеялись, что ее мама ничего не заметит».

— Мам, это было в прошлом году. Ты уже умерла.

«Это не значит, детка, что я за тобой не наблюдала. Ох, как бы я тебя наказала, будь я жива! Отняла бы у тебя компьютер, телефон, телевизор. Возможно, сделала бы то же самое, что сделала моя мать, когда она в первый раз поймала меня выпивающей с братом. Ты ведь помнишь дядю Роджера? Мать поймала нас с Роджером с бутылкой водки и заставила допить ее до дна. Меня несколько дней выворачивало наизнанку, зато после того случая я почти три года не прикасалась к спиртному. Кстати, как поживает Роджер?»

— Кто такой Роджер? Не помню никакого дяди Роджера.

«Как ты могла забыть дядю Роджера? Он жил с нами почти год после твоего рождения».

Потом Эмори действительно вспомнила дядю Роджера. Полноватый, с растрепанными темными волосами в тщетной попытке прикрыть плешь, которая расширялась с макушки. Однажды он починил раковину, когда мисс Барроуз забила сток пастой. Кроме того, он помог ей получить новую ключ-карту от лифта, когда ее карта испортилась, потому что лежала в сумке рядом с мобильным телефоном. Погодите…

— У меня нет дяди Роджера. Роджер — это смотритель нашего дома.

«Разве я сказала „Роджер“? Нет, милая, я имела в виду дядю Роберта».

— Нет у меня никакого дяди. Если я и знала твоих родственников, то их не помню, — тихо сказала Эмори. Она могла бы закричать, если бы захотела, но никто бы ее не услышал из-за грохочущих звуков группы «Крим», которая исполняла песню «Рожденный под дурным знаком».

«Ты не помнишь дядю Стива? Он очень огорчится. Он любил укачивать тебя, когда ты была совсем малышкой. Пел тебе песню… Как же это? Ты помнишь? Что-то о том дне, когда умерла музыка…»

— «Я поехал на плотину, но плотина обмелела… — прохрипела Эмори, с трудом разлепляя пересохшие губы и проводя кончиком языка по трещинам. — А ребята пили виски и сказали, что сегодня я умру… Что сегодня я умру…»

«Вот именно! Дядя Райан очень любил эту песню!»

— Нет у меня никаких дядей. И матери тоже нет. Тебя не существует. Пожалуйста, перестань со мной разговаривать!

«Думаешь, сегодня тот самый день?»

— Какой день?

«Сама знаешь какой. День, когда ты умрешь».

Эмори прижала к виску пальцы здоровой руки.

«По-моему, лучше смириться с тем, что жить тебе осталось недолго. В самом деле, дорогая, даже если этот Обезьяний убийца скоро не убьет тебя, ты целую вечность ничего не ела и не пила. Как по-твоему, долго ли еще протянешь?»

— Вовсе не целую вечность; прошло всего два дня, самое большее три.

«Нет, дорогуша, по-моему, прошло не меньше недели».

Эмори покачала головой и поморщилась, задев больное ухо.

— По-моему, музыка стоит на таймере. Если так, она включается один раз в день. Значит, сегодня — второй день.

«Даже если окажется, что твоя версия справедлива, а я так не считаю, подумай, сколько еще ты протянешь без еды и воды?»

— Ганди продержался двадцать один день, — сказала Эмори.

«Двадцать один день без еды, но вода у него была».

— В самом деле?

«Да, я в этом не сомневаюсь. Не удивлюсь, если кто-нибудь тайком передавал ему, например, шоколадные батончики. Ты ведь знаешь, что такое эти знаменитости».

— Ганди не был знаменитостью, он… — Почему она вообще разговаривает с мамой? Ведь она не настоящая. Это только игра воображения. Она сходит с ума. Она тронется задолго до того, как ее прикончит жажда. Мозг медленно теряет воду, как губка, которую оставили на солнце, — и внутренние органы тоже. Ей как будто хотелось помочиться, но, когда она попыталась, ничего не получилось. Эмори живо представляла, как у нее усыхают почки и печень. Скоро ли они откажут? Хотя она не двигается, сердце бьется очень часто, глухо стучит в груди. Сначала Эмори думала, что ей это только кажется, но когда несколько часов назад пощупала у себя пульс, оказалось, что он бьется со скоростью почти девяносто ударов в минуту. Девяносто ударов — очень много. Даже после пробежки пульс у нее редко превышал восемьдесят ударов в минуту.

Эмори прижала палец к шее и снова пощупала пульс, отсчитывая пятнадцать секунд. Двадцать шесть ударов. Двадцать шесть на четыре — это… Черт, она не может сосредоточиться. Двадцать шесть на четыре…

«Почти двести, дорогуша; очень часто».

— Сто четыре, — сказала вслух Эмори, стараясь не обращать внимания на голос. В состоянии покоя пульс у нее плюс-минус 65. Сейчас она ничего не делает, а сердце частит. Эмори не знала причины, но понимала, что в этом нет ничего хорошего.

«Когда Обезьяний убийца вернется, может быть, стоит попросить его, чтобы он убил тебя побыстрее. Это гораздо лучше, чем лишаться глаз и языка… Как по-твоему?»

Эмори провела языком по нёбу. Она почти утратила вкусовые ощущения, но во рту остался вкус опилок. Как будто у нее полный рот опилок.

Ей хотелось плакать, но слез больше не было. Сухие глаза в темноте щипало.

Где-то наверху Джимми Хендрикс взял гитару и запел.

61

Дневник

Крыса была мертва.

Когда я следом за мамой и отцом сбежал в подвал, сразу ее увидел. Крысиное тельце напоминало грязную тряпку с глазами. Шея у крысы оказалась свернута, поэтому глаза смотрели ей на спину, а лапки распластались на полу. Изуродованный грызун лежал в лужице крови рядом с раскладушкой, на которой теперь сидела миссис Картер, и ее свободная рука была красной от смерти.

Увидев нас, она улыбнулась. Несколько часов назад ей было страшно, но сейчас страх в ее глазах сменился ледяным холодом.

— Знаете, он убьет нас всех. — И голос у нее тоже изменился. Он стал холодным, спокойным и уверенным.

— Кто? — спросил отец, хотя я не сомневался, что он прекрасно понимал, кого она имеет в виду. Откуда миссис Картер узнала, кого или что мы спустились с ней обсудить, — вот что меня тогда занимало, но, очевидно, она как-то узнала. Она точно знала, зачем мы пришли.

— Он уехал? Если да, не думаю, что он будет долго отсутствовать. — Миссис Картер вытерла окровавленную руку о раскладушку, потом пнула дохлую крысу, и та отлетела в дальний угол, оставив на полу кровавый след. — Вам в самом деле не стоило убивать моего мужа.

Отец замахнулся, и я не сомневался, что он хочет ее ударить. Мне не верилось, что он на такое способен; он всегда учил меня никогда не бить женщину, даже если она ударила тебя самого, даже если она ударила тебя чем-то тяжелым, — для ударившего женщину нет оправданий. Никаких!

Он бросил ей полотенце, взятое со стиральной машины.

Миссис Картер благодарно улыбнулась и вытерла окровавленную руку — очень старательно, потому что воды у нее не было.

— Если вы меня отпустите, я постараюсь объяснить, что случилось. Правда, не думаю, что он мне поверит. И даже если поверит, сомневаюсь, что ему не будет все равно.

— Ему нужны какие-то документы с работы твоего мужа. Он сказал, что работает на босса твоего мужа, — сказал отец.

Миссис Картер кивнула:

— Что ж, он не солгал.

— Знаешь, где документы?

Миссис Картер снова улыбнулась, но ничего не сказала, а потом дернула наручники.

Мама, которая до тех пор молчала, бросилась на нее. Отец схватил ее, когда она подпрыгнула, стараясь сбить миссис Картер. Мама извивалась в руках у отца, руки тянулись к миссис Картер.

— Что ты притащила ко мне в дом! — кричала она.

Миссис Картер осклабилась:

— Ты сама притащила меня сюда. Я не напрашивалась. Я не просила тебя убить моего мужа, бешеная сучка!

Ее слова разъярили маму, и какое-то время мне казалось, что отец не сумеет ее удержать. И все же он как-то справился. Он схватил маму за шею и слегка сдавил — не сильно, но достаточно, чтобы она поняла, что он ее задушит, если захочет. Прием помог, потому что мама в конце концов подчинилась и успокоилась. Правда, отец не ослабил хватку. Я точно знал почему — когда учил меня удушающему захвату сзади, он сказал, что иногда жертва притворяется заснувшей или делает вид, будто успокоилась и подчинилась, и, стоит тебе расслабиться, наносит удар. Он объяснил мне это не только для того, чтобы я научился делать удушающий захват сзади, но и чтобы я знал, как поступить, если такой же прием применят ко мне. Он даже научил меня изображать обморок; отец был необычайно мудр.

В моей голове всплыла картинка.

Сам не знаю почему, но перед моими глазами возникли фигуры голых мамы и миссис Картер, которые сплелись в объятиях на супружеской кровати Картеров.

— Для того чтобы я тебя отпустил, тебе придется пообещать, что ты будешь хорошо себя вести, — прошептал отец маме на ухо.

Мама кивнула, и отец медленно убрал руки. Но стоял наготове, чтобы снова схватить ее, если она сделает еще шаг. Правда, она ничего не сделала. Она прислонилась к стиральной машине и злобно посмотрела на соседку.

Отец перевел взгляд на миссис Картер:

— На кого работает ваш муж?

— Вы хотели спросить, на кого работал мой муж?

— Семантика! — отмахнулся отец.

Миссис Картер замолчала, и впервые после того, как мы спустились в подвал, я заметил у нее в глазах самый настоящий страх. Она старалась не подавать виду, что ей страшно, но страх ни с чем невозможно спутать. От отца ее состояние тоже не укрылось. Наконец она тихо и жалобно проговорила:

— Нам нужно уехать… всем нам.

Отец опустился на колени рядом с раскладушкой и накрыл ее руку своей:

— На кого он работал?

Миссис Картер ненадолго взглянула на маму, потом на меня, потом перевела взгляд на отца:

— На преступников. Их целая дюжина, а может, и больше. Некоторые из них входят в генуэзскую мафию. Он помогал им прятать деньги.

Отец сразу все понял.

— Сколько он у них украл?

Миссис Картер глубоко вдохнула, закрыла глаза и выдохнула:

— Все. Все до последнего пенни.