Тёмное солнце (СИ) - Евдокимова Лидия Григорьевна. Страница 37

Когда все остановились, Киоми и жрицы тоже спешились, Лаитан слезла с седла, а вернее, с грубой подстилки на спине животного, с меньшей элегантностью, но не потеряв достоинства. Первым упал лицом вниз, гулко звякнув шлемом о притаившийся в траве камень, Гуррун. Дварф так и остался лежать, даже не пытаясь подняться. Вокруг него собрались все, кроме Морстена.

— Что произошло с тобой в пути, досточтимый Гуррун? — обратилась к нему Лаитан. Госпожа Империи всеми силами пыталась скрыть улыбку, не желая обидеть ею предводителя древнего народа, но смотреть на стоические мучения Гурруна, шепчущего молитвы праотцам в траву, это было выше ее сил. Дварф поднял от пышной травы бородатое лицо и просипел в ответ:

— Поездки в сёдлах… это против природы… против всех законов!

Гуррун снова уронил голову в траву, опять приложившись шлемом о тот же камень, да так и замер без движения, обнимая почву, как родную мамку.

Остальные переглянулись. Ветрис и Лаитан помнили, как Гуррун встречал их в Трёхъязычье, да и до лагеря Морстена он как-то добрался на своём приземистом мохнатом бегемоте с рогами.

— До этого ты как-то спокойней к этому относился, — неожиданно дипломатично высказался варвар, сложив руки на груди. Гуррун только застонал в ответ, поднимаясь и садясь задницей на траву.

— О, горе мне и моим будущим потомкам! Святотатство, пытка и неизбежная расплата мне за этот выбор пути! Мои седины, появившиеся так рано, когда я даже не успел взять пятую жену и родить седьмого ребёнка… как я мог решиться на такое? Почему нарушил заветы предотцов? Ужас и кара скверны падут на мою молодую голову…

— Ты и так был седой, — донёсся издали голос Морстена. Гуррун насупился.

— И вообще лысый, — поддержал его второй голос, после чего по рядам варваров прокатился смех.

— Для дварфа четыре сотни лет не срок, а самый расцвет, мальчишка, — огрызнулся он в ответ, положив руку на топорище. Морстен хмыкнул, не уточняя свой возраст. — Одно дело добраться до границы в почётном карауле для прибывших гостей, а совсем другое — преодолеть Гнилолесье под землёй, обходными тропами и ведя животных в поводу. И совсем третье — отбивать на них зад целый день! Клянусь святыми предотцами, лучше я побегу рядом, чем ещё раз сяду верхом. Пусть даже это будет моё последнее решение в жизни.

Дварфа так и оставили сидеть рядом с храпящим и фыркающим животным, отправившись искать место для ночлега.

Они уже было начали снимать поклажу с волосатых тварей повелителя севера, когда Лаитан и Ветрис поняли, что властелина нет поблизости. Углубившись в сгустившуюся темноту, они никого не нашли. Ночь — время Морстена, — как сказал варвар и вернулся обратно, разбивать лагерь на ночь. Расчищая местность под кострище, они наткнулись на что-то, откатившееся в темноте в сторону с противным чавкающим звуком. Властелин молчал, а значит не чуял Посмертника и его магии.

— Дайте свет! — потребовал Ветрис. Рядом с ним тут же вспыхнули факелы, приготовленные долинцами. Спешившиеся путники обозрели картину вокруг. Откатившимся предметом была отрубленная голова, до сих пор слепо зыркающая белёсыми бельмами в ночной купол над ней. Долинцы разошлись в стороны, высвечивая пространство вокруг, и Лаитан поняла, что стоит посреди заваленной мёртвыми поляне.

Свежих мертвецов, способных за шесть часов до места обозначить своей потусторонней вонью пространство, не было. Черепа, старые кости, расколотые и раздробленные. Сломанное оружие, почти все — наконечники стрел и шипастые шары на гибких толстых верёвках. Мягкая трава, в которую упал дварф, успела вырасти на этом месте за то время, пока догнивали останки жителей. Гуррун достал из кармана внушительную фляжку и надолго приложился к ней усатым ртом. Крепкая пивная брага падала внутрь дварфа с ужасающими бульканьями, исчезая в прорези между косматой бородой и седыми усами. Он ничего так и не сказал.

Путники стояли посреди старого кладбища, а вокруг не было ни единого посёлка или даже захудалого домишки.

— Откуда они тут взялись, что с ними случилось? — спросила Киоми. Ей ответил Ветрис, шагнувший обратно к остальным, после того, как посовещался со своими людьми, что-то шептавшими ему одному.

— Оттуда взялись, — он указал вверх. Источающие смолянистый аромат пряностей деревья покачивались в беззвучном танце, ласкаясь к лёгкому ночному ветерку зеленевшими кронами. Киоми подняла взгляд, но ничего так и не увидела.

— Там поселение на деревьях, — пояснил Ветрис. — мои люди уже проверили. Живых нет, мертвецов тоже. Кажется, всех сбросили вниз, а кто выжил, поспешил уйти отсюда.

— Чума? — тихо спросила Лаитан. Варвар удовлетворённо кивнул.

— Что же еще? Пытались бороться с заболевшими, не помогло. Добили тех, кто болел и ушли прочь. Наверху, среди крон, раскинутые мостки из зелёной древесины. Потому в темноте ничего не разглядеть, а огней в мёртвой деревне зажигать некому. Дома тоже из того же дерева, почти не отличить от кроны и ствола.

— И как только эта зараза добирается повсюду? — пьяно рыгнул дварф. — И не всех же берет, вот интересное дело. Мой народ болел долго, но мы так и не поняли, как заразились. Мы раньше строили склепы, усыпальницы для своих братьев, а потом начали безбожно сжигать, когда каменщики и зодчие не справлялись с заказами. А уж когда они сами отдали бороды предотцам…

На дварфа уставились несколько пар глаз.

— А действительно, он дело говорит, — сдвинулся поближе к Гурруну Ветрис. — Как заражаются чумой?

Вопрос остался без ответа, но Лаитан кожей чувствовала, кого каждый из них хочет обвинить в болезни.

— Всему виной Посмертник, — вздохнул Гуррун и побрёл прочь, не желая оставаться посреди кладбища костей и гнили. Лаитан чувствовала, что к этой теме ещё вернутся, а пока сказала только:

— Надо найти место для ночлега.

— Деревня пуста, на стволах есть наросты, по которым можно забраться вверх, — сказал варвар.

— А этих испускающих клубы жгучего газа тварей ты сам затолкаешь на деревья? — осведомилась Киоми. Ветрис с сомнением посмотрел на стадо ездовых животных.

— Уккуны могут сами о себе позаботиться, — Морстен, отошедший в сторону и пристально изучавший следы в траве, встал с колен, и отряхнул одежду совершенно обычным движением. Так мог бы поступить любой человек. И люди не ожидали, что Тёмный Владетель окажется так похож на них в повседневных привычках. Чем он и пользовался. — Достаточно привязать их к деревьям, а корма им хватит до утра. Вряд ли бывшие обитатели будут протестовать, если звери немного попортят их полянку.

Властелин Севера подошёл к ближайшему ездовому животному, и размотал тонкую чёрную верёвку, обвивавшую до того мощную шею зверюги. Все остальные его спутники сочли этот шнурок элементом упряжи, но сейчас пристально и с недоверием глядели на то, как Морстен сноровисто протягивает едва заметную в сумерках нитку к могучему стволу дерева, и завязывает на охватившей ствол бечеве хитрый узел.

— И что, эта ниточка удержит эту тушу? — сдвинув шлем на затылок, недоверчиво буркнул дварф, почёсывая лоб. — А не порвётся? Может, две возьмёшь?

Гравейн поглядел на дело рук своих, и кивнул Гурруну:

— А ты попробуй разорвать. Если получится, тхади тебе памятник поставят. Из золота. Как самому сильному воину в мире, — и он издевательски ухмыльнулся.

Дварф, заворчав, взялся двумя руками в бронированных перчатках за тонкую верёвочку, и, ухватившись поудобнее, дёрнул её в стороны, в четверть силы. Но рывок вызвал только скрип волокон загадочной бечевы по металлу, и удивлённый возглас Гурруна. Напрягшись, он дёрнул ещё раз, и ещё. Потом начал тянуть, не обращая внимания на то, что кольчуга на его перчатках рассыпает искры и издаёт тонкий визг.

— Из чего эта дрянь сделана? — хмуро разглядывая прорези в металле перчаток и разрезанные синеватые кольца тонкого плетения, спросил он улыбающегося Морстена. — Я рву цепи толщиной в руку, но это… эта… Клянусь предотцами и Матерью-скалой!