Тёмное солнце (СИ) - Евдокимова Лидия Григорьевна. Страница 78

Она уже не чувствовала холода, боли, огня сражения. В её разуме билось другое.

Раскосые золотистые глаза человека, смотрящего на неё через века. Блестящие серебром и золотой гравировкой залы, мигающие сотнями разноцветных светлячков. Одни гасли, другие загорались, а золотистые глаза её молчаливого наблюдателя все так же смотрели в душу Лаитан, будто старательно стремясь узнать в ней себя.

Помещение заволокло густым дымом, Лаитан, прикрыв глаза и рот рукавом, попыталась вздохнуть и закашлялась. Кашель терзал её все сильнее, она упала на колени, а потом и на пол, согнувшись и упираясь ладонями в прохладный металл покрытии под ногами. Чьи-то руки подхватили ее ослабшее тело, чужой голос озабочено спрашивал о чем-то на незнакомом ей языке, а высокий меднокожий человек с золотыми глазами продолжал стоять и смотреть на нее с тревогой и интересом. Ладони Лаитан соскользнули с горячих тел подоспевших людей, скребанули ногтями отброшенный в сторону прозрачный купол купели, из которой валил холодный пар. Ее вместилище было очень похожим на то, которое она уже видела в пещерах под горой. Только это былорасчитано на взрослого человека, а не на хранение небольших пробирок и колб.

— Ула? Ты меня слышишь? — заговорил с ней златоглазый человек. — Дочь моя…

Лаитан никак не могла вдохнуть воздух, чтобы ответить. Она задыхалась, умываясь слезами и дергаясь в судорогах, а люди вокруг, суетясь и отдавая приказы, пытались удержать ее уже вчетвером. Тело сотрясали судороги, спазмы и жажда жить, бьющая через край и дергающая мускулы в бешеной пляске.

Медноликая Лаитан с хрипом и рёвом вдохнула воздух, едва не выхаркнув обратно куски замороженных органов. Перед глазами еще кружились редкие снежинки — последние из наведённой волшебством тёмного золота метели.

Какое-то время казалось, что ничего не происходит. Время словно замерло, замёрзло, покрылось льдом и изморозью. Звуки битвы, затихающей в отдалении, умирали, доносясь тягучими ударами металла, визгом раненых лошадей и криками людей, умерших, умирающих и не собиравшихся это делать.

Мёртвый жрец внутри закостеневшей и замершей сферы не шевелился. Что-то треснуло, разорвавшись с тягучим звоном. То, что было не так давно туманом, покрылось сеткой трещин — Тьма дала незримому материальность, а холод Мастерства заморозил материю, превратив её в камень.

Хрупкий, ломкий и непрочный камень. Который под собственным весом ломался, трескался и медленно отваливался пластами, обнажая замершую в центре оледенения фигуру. Серокожий жрец с разрубленной грудиной проявлялся наружу, как утёс, с которого сходит лавина многолетних наслоений слежавшегося снега.

Морстен, замерший и скованный с Лаитан одной общей цепью сил, не мог прервать действия совершенно невообразимого и никогда не практиковавшегося сплетения мастерства и темноты. Не мог прервать без вреда для себя и Медноликой. А потому, не обращая внимания на горячую кровь, текущую по спине из разбитого затылка, промороженную до плеча руку, и прочие мелкие неудобства вроде сплошного потока боли, в котором он купался все время контакта с силой света, он продолжал давать ровный, плотный поток энергии, вытаскивая его из окружающего пространства, насколько мог дотянуться.

«Держись, — шевельнул он губами, не надеясь, что она услышит. Судя по всему, ей приходилось многократно хуже — ведь защита Медноликой, даже упавшая почти полностью, не могла не реагировать на противоположную ей стихию, противную самой природе естества Матери Матерей. — Держись. Сейчас все кончится».

Он медленно протянул руку вперёд, пользуясь небольшим резервом силы, чтобы поднять с земли клинок тхади, лежавший в грязи. Тёмный металл дрогнул, подчиняясь его воле, и медленно шевельнулся, пропахивая в земле борозду. Разогнать его и швырнуть, как камень из пращи, чтобы скованный льдом смеси Тьмы и Света жрец рассыпался гнилостными осколками — вот все, что мог сделать сейчас Гравейн. «Надеюсь, это поможет».

Большая часть сферы осыпалась вниз, втыкаясь в камни острыми осколками, похожими на гигантские оголовки стрел. Рука жреца Посмертника дрогнула, мизинец отломился, и упал вместе с кусками затвердевшего тумана, но эта тварь, щедро напитанная силой посмертия, не собиралась умирать. А меч все полз, набирая скорость. Медленно. Слишком медленно.

Семь Стрел, поддерживаемый своим рыжеволосым племянником, раздвинул ряды замерших, как истуканы, варваров. В его руке был тот самый свёрток, который он таскал на спине в начале пути. Медленно смотав шкуру, он обнажил блестящий полированный металл небольшой цилиндрической трубы, окованной бронзовыми кольцами. С одной стороны трубы была короткая деревянная рукоятка, топорщившаяся непонятными рычагами и приспособлениями. Горец поднял трубу, направив её на жреца смерти, и нажал на один из рычагов. Громыхнуло. Вонь сгоревших внутри трубки снадобий распространилась вокруг вместе с белым облаком выхлопа, а раскалённое ядро начало свой путь к мишени.

Черные, глубокие, как толщи вод океана, глаза зверя смотрели так пристально, что невозможно было отвести взгляд. Холодный расчёт, губительная тьма и бархатистость южной ночи смешались в глубине черных зрачков, только немного темнее самой радужки. Немигающий, пристальный, вскрывающий душу взгляд был направлен в самое естество. И от этой давней, далёкой, полузабытой, терзающей душу боли хотелось опуститься на колени и завыть, подняв лицо к луне, к двойному солнцу, чтобы молча выразить всю свою солидарность об утраченном. О том, чего никогда не было и что могло бы случиться, пойди все немного иначе.

Огромная мягкая лапа поднялась и медленно, будто во сне, опустилась на холодный лоб Медноликой. Она закрыла глаза, подчиняясь тяжести чужих воспоминаний, их боли и скорби, теперь существующих только в памяти, в сухих и длинных столбцах иероглифов, картинок и цифр, в которые превратились эмоции, чувства, желания и страсть.

Толстые гибкие лианы опутывали её от шеи до пяток, сдавливая горло и не позволяя кричать. Одна свободная рука еще шарила по костюму, не теряя надежды зацепиться хоть за что-то, дёрнуть хоть один клапан и вскрыть хотя бы пакет воздуха, чьё давление сбросило бы часть живых плотоядных растений, позволив протянуть время до подхода остального отряда. Зелёные джунгли, растянувшиеся от горизонта до горизонта, и отступившие только на берегу океана, давили своей мощью и первобытной силой. Всюду визжали, кричали и пестрели обитатели этих мест, с дикими воплями бросающиеся на голову, клюющие и вырывающие плоть у зазевавшихся людей, так безрассудно пожелавших подчинить себе природу. Яркое солнце разбивалось золотым дождём о лиственный покров, стекая медовыми струями в прорехи между толстыми стволами и широкими мясистыми листьями, а под ногами уходили вниз десятки слоёв сгнивших и все еще гниющих листьев и костей неудачливых обитателей.

Упругие кожистые стволы сдвинулись ближе, сдавливая ребра и вытесняя последние остатки воздуха. Из горла выбился сиплый хрип, а рука, в отчаянной попытке рванувшая какой-то карман, вытряхнула из него только пакет рациона, и бессильно опускаясь скребанула пальцами в перчатках по гладкому и скользкому стволу лианы.

— Крес… — захрипела женщина. Перед глазами у неё плыли цветные пятна, иголочки лианы уже пытались вгрызться в ткань защитного костюма.

— Крсс… — чуть слышнее позвала она, вложив в голос больше молитвы, чем сил её произнести. Желание увидеть лицо безопасника, пусть оно и будет последним в этой жизни, пересиливало страх смерти. Женщина извернулась и, раскрыв рот, впилась зубами в толстый ствол на шее. Лиана судорожно сократилась, дёрнулась, инстинктивно уходя от нападения, и это дало возможность вздохнуть. Набрав в грудь воздуху, она закричала: — Варгейн!

Ответом ей стали четыре подряд вспышки синего света, которые испарили большую часть лианы, стискивающей её в своих объятиях. Женщина упала на мягкий ковёр тропической растительности, зажимая руками посиневшее горло и беспрестанно кашляя. Чья-то рука подняла её за подбородок, заставив заглянуть в глаза, и тут же влила в горло дурно пахнущую жидкость. Прокатившись по горлу, она вышибла с таким трудом накопленный воздух, сжигая по дороге всю слизистую и заставляя глаза потемнеть от слез и отсутствия воздуха. Минуты шли, пока женщина в серебристо-зелёном костюме каталась по земле, сплёвывая зеленоватую пену изо рта и носа, утирая слезящиеся глаза и отхаркивая густую жёлтую мокроту.