Тихий Коррибан - Шиннок Сарина. Страница 35

шее тоже начинает кровить. Я вижу в отражении, как вновь открываются все старые раны на моем теле, на белой рубашке проступает темная кровь. Я слабею, у меня подкашиваются ноги, но я не могу оторвать взгляд от этого ужасного зрелища в зеркале! Этим не кончается. Я наблюдаю, как сереет и высыхает, обтягивая кости, моя кожа, как в глазницы проваливаются глаза, пока падающая тень не превращает их просто в черные дыры на лице, оскаленном из-за натяжения высохшей кожи губ. На меня пустотой глазниц глядит фактически череп, только все еще с волосами на обтягивающей его коже. Я чувствую сильную боль в сердце, отдающую во всю левую половину тела, жар разливается под кожей, что-то сдавливает горло. Может, остается лишь миг до смерти! Только страх смерти заставляет меня собрать всю волю, преодолеть это наваждение и выскочить за дверь. И тогда, когда образ мертвого меня остается там, за закрытыми дверями, ко мне возвращается дыхание. И боль отступает.

Инвалидное кресло стоит в том же месте, где я видел его, заскочив за дверь. Но теперь дальше по коридору появилось еще одно. Скрип колес – и то из них, что находится ближе ко мне, едва не сбивает меня с ног. От боли я припадаю на колено, и, пока снова встаю на ноги, второе кресло также начинает двигаться. Я перехожу на бег, хоть при этом каждый шаг отдается болью в затылке и висках. Забежав за угол и припав спиной к стене, я перевожу дыхание и не сразу замечаю, что в коридоре стоит ребенок – тот самый мальчик, которого я встретил в доме в лесу.

- Я знаю, кто ты, - даже не успев обдумать фразу, говорю я, встретившись с ним взглядом. Почему-то это невыносимо – видеть гнев в детских глазах.

Мальчик ничего не отвечает. Он отворачивается и пытается убежать, я следую за ним. Возле открытой двери очередной палаты он останавливается и поднимает на меня глаза с беззвучной просьбой.

- Ты хочешь, чтобы я что-то сделал для тебя? – спрашиваю я. Ребенок кивает несколько раз и указывает рукой в палату.

- Что-то забрать? – уточняю я, и снова получаю лишь молчаливый кивок в ответ.

На одной из прикроватных тумб лежит детский рисунок. Контуры нечеткие, но, видимо, на нем изображены животные, деревья и цветы, а на обратной стороне есть подпись: «Для тибя, мама». Это наводит на мысли, что в больнице лежала мать мальчика, если только она не умерла здесь, а значит, я неверно думал о нем. Что ж, мои выводы насчет ребенка были абсурдны изначально, продиктованы эмоциями и воспоминаниями. И, к тому же, я вынужден признавать, что ни одна философская концепция не работает на практике.

За моей спиной закрывается дверь и автоматически щелкает ее замок. Я оборачиваюсь и вижу монстра в инвалидном кресле, изуродованного разросшимися опухолями, выдыхающего яд в приступах скрипучего кашля. Плохие ассоциации. Некоторое время назад я был в больнице на обследовании по поводу головной боли. Я опасался, конечно, внезапных необратимых последствий из-за кровоизлияний или новообразований. И даже заключение, что мое состояние объективно даже лучше возрастной нормы, не смогло меня полностью успокоить. Может, страх был и раньше. Я не хочу быть беспомощным, не хочу умереть в своей постели, но разве не многим свойственны те же опасения? Нет, дело здесь не в моих годах, а в моей системе ценностей. Самый большой страх не в том, что ослабеет тело, а том, что может померкнуть разум. В этом коварство лет. За дверью слышен удаляющийся смех ребенка.

Что касается монстра, то я уже встречал такую тварь на Коррибане. Главное, не приближаться и прикончить ее быстрее, чтобы не дышать отравой в закрытом помещении. Оставшаяся обойма «Гарпунера» служит этому делу, и я не задерживаюсь в палате. Дверь вышибаю ногой, чего не делал никогда прежде. Я сам поражаюсь тому, как все сильнее вскипают во мне эмоции, и я перестаю иметь власть над ними. После столкновения с кашляющим монстром я еще какое-то время чувствую тошноту. Отвлечься удается, когда я вижу дверь с нетронутым ржавчиной четким номером 204.

Мне не сразу удается открыть замок – кажется, появилась дрожь в руках. Все это невыразимо мне не нравится. Отперев дверь, я узнаю, что в этой одноместной палате лежит юная графиня. Она оборачивается и встревожено глядит на меня широко распахнутыми глазами. Ее голова перевязана, на правой половине лица свежие кровоподтеки – похоже, имело место покушение на ее жизнь, и волновался я не зря.

- Налджу! – едва не выкрикиваю я, бросившись к ней. - Вы в порядке?

Как только я присаживаюсь на ее постель, девушка прижимается к моему плечу и с трудом удерживает себя от того, чтобы не зарыдать.

- Я видела… такие ужасы… - шепчет она.

О Сила, неужели это юное чистое создание – тоже жертва испорченной реальности? Это причиняет мне боль. Пусть иной мир собирает другие жертвы, пусть истязает меня добрый десяток лет, но только не трогает ее. Я думаю об этом, как будто не знаю, что торговаться не с кем.

- Тихо, - пытаюсь я утешить Налджу, приобнимая ее. - Тихо. Вы можете все рассказать мне.

- Нет! – категорически возражает девушка, поджав губы. - Вы подумаете, что я сумасшедшая.

Я беру ее за плечи и добиваюсь взгляда в мои глаза, чтобы заверить ее:

- Не подумаю, графиня. Я вижу это не один год.

- Что?! – с ее распахнутых глаз срываются слезы. – Святые звезды, почему, за что?!

И хотя я не могу поверить, что она, попав в беду, будучи раненой и испуганной, так переживает за меня, я должен сохранять самообладание. Но подкрадываются мысли, что Налджу всегда знала обо мне больше, чем я говорил, обладала неким интуитивным знанием.

- Теперь Вы понимаете, почему я ни разу не пригласил Вас к себе? – объясняюсь я. -Как живет бывший джедай? Как в плену – вот мой ответ. Мой дворец полон кошмаров. Но я не мог говорить об этом прямо. Графы Серенно не жалуются и не плачут.

- Да, знаю, - графиня кладет руки мне на плечи с непривычной для меня заботой и теплотой. - И не нужно было. И без того я чувствовала это в Вас – желание вырваться.

- Верно, - опустив взгляд, сознаюсь я. - Но я не мог. Только Вы спасали меня.

Надеюсь, это нелегкое для меня признание