Путь истинной любви (ЛП) - Элизабет Мэри. Страница 16

безопасности. Депрессия с годами становится хуже, а ваше самолечение, в которое вы

верите, делает вас просто невидимой. Но я могу вам выписать то, что поможет устранить

настоящие симптомы.

– Нет.

– Это не ваша вина и я могу помочь в этом. Одна маленькая таблетка перед сном и вы

забудете про проблемы со сном навсегда. И в школе будет легче, потому что вы сможете

сконцентрироваться на занятиях, так же лекарства заглушат боль в груди. Не нужно будет

прятаться за очками, чтобы быть невидимой, Пенелопа.

Плотно зажмурив глаза, я перевожу свои мысли на единственного человека, с которым я

не чувствую себя невидимой; концентрируюсь на доброте и заботе, которую дает мне

Диллон. Постепенно сила, с которой я впиваюсь руками в кушетку, ослабевает. Мои

легкие наполняются воздухом с очередным вздохом, и я чувствую, как расслабляясь,

болит челюсть от напряжения.

Я смотрю, как доктор Лаура передает моей маме рецепт.

***

– Она лежит уже целую неделю, Соня. Да что с ней такое?

Отец только что зашел через переднюю дверь, а они с мамой уже успели поругаться. Его

приглушенный голос следует через пол и по стенам, поднимаясь в мою комнату. Я слышу,

как дверь кухни со стуком закрывается, подбрасывая мое напуганное сердце. Лежа на

середине кровати и укутанная кучей одеял, я слушаю, как они спорят, не переставая вот

уже семь ночей подряд.

– Вот-вот начнется футбольный сезон, и команда нуждается во мне. Я не могу быть дома

целый день. Ты здесь, так веди себя как взрослый человек, заставь ее подняться, – лает

отец, хлопая ящиком, где лежат столовые приборы. Вилки, ножи и ложки, из чистого

серебра, соприкасаясь, гремят. Этот звук проникает даже в кости.

Обычно говорящая в спокойном тоне и не спорящая мама, говорит на повышенных тонах,

почти кричит и немного позже, я слышу звук разбивающегося стекла. Я силой заставляю

себя подняться из-под давящих сверху нескольких фунтов и перекидываю свои

онемевшие ноги на край кровати. Голова такая тяжелая, что я еле держу на своих худых

плечах, и позвоночник вот-вот поломается под тяжестью веса моего тела.

– Речь не о маленькой девочке, которая думает что она невидимая, Уэйн. Ей нужно

лечение, а не солнцезащитные очки! – кричит мама. Снова звук разбитого стекла.

Встав перед дверью спальни, с шатающимися коленями и стучащими зубами я шагаю – но

каждый шаг дается мне еще тяжелее, чем предыдущий. Ощущения такие, словно пол

сейчас разойдется, и я провалюсь вниз. Или стены упадут и погребут меня, но я успешно

дотягиваюсь до позолоченной дверной ручки и поворачиваю ее.

Свет с первого этажа освещает темный коридор. Я не решаюсь покинуть комнату, но с

открытой дверью я слышу родителей намного отчетливее.

– То, что происходит с нашей дочерью – очень серьезно, – продолжает мама. – Она меня

пугает, Уэйн.

Чем дольше я стою на ногах, тем тяжелее мне становится. Тяжелые плечи опускаются и на

верхней губе образуются капельки пота. Голова пылает как будто в жаре, делая мои

грязные волосы еще более сальными. Выдохшиеся легкие работают так, как будто они

зажаты в маленьком пространстве. Как и ребра, которые вдруг резко сжимаются. Стараясь

не свалиться, я наклоняюсь к дверному проему и впиваюсь пальцами ног в бежевый

коврик.

– Медицинские препараты не обсуждаются. Она слишком молода, – говорит отец с

финальной точкой в голосе.

Резкий и колкий запах жареного лука скручивает мой пустой желудок. Слюна наполняет

рот, скапливаясь под языком, когда челюсти сводит так, что в глазах появляются слезы.

Отец режет только что прожаренный стейк, скрипя вилкой и ножом по голубой тарелке,

которую он всегда использует, я знаю. Он ест из нее каждый вечер.

– Но, а вдруг это поможет сейчас? – спрашивает мама. Разлетаясь на мелкие кусочки,

стакан падает к ее ногам на пол.

Тишина звенит в моих ушах, поэтому я отхожу назад в свою темную комнату и закрываю

дверь с небольшим щелчком. Скользнув под одеяло на кровать, я успокаиваюсь, потому

что только это средство помогает мне справиться с горькой виной, которая пожирает

меня.

Я игнорирую своих жизнедателей, когда их ссора разгорается снова. Встаю и раскрываю

занавески цвета сливы. Сквозь каждую горящую звезду в небе и белую луну, блестящую

над Кастл Рэйн, я вижу Диллона, который смотрит на меня, как будто это вовсе не ночь, а

белый день.

Единственный мальчик, который держал меня за руку, слегка улыбается и прижимает

ладонь к стеклу. Представляя, что его пальцы переплетены с моими, я прижимаю руку к

холодному стеклу, и пытаюсь улыбнуться, чтобы он знал, что я скучаю по нему.

Но я не могу.

Все что мне удается, это слезы.

Глава 9

Диллон

– Они не чересчур большие и не слишком маленькие, они идеальной формы. Вот эта

родинка в форме снежинки слева, моя самая любимая, и мне нравится, что они не висят. Я

видела некоторые, которые прям болтаются, и это ужасно. Твои, абсолютно точно мне

нравятся.

Риса и Кайл сидят напротив друг друга. Моя сестра массирует «идеальные» мочки уха

моего друга, зажав их между подушечками своих разрисованных пальцев, а тот, с

раскрытыми от восхищения глазами и красным лицом, кушает эту лесть.

– Тебе сколько лет? – Риса еще ближе пододвигается к моему другу; их коленные

чашечки соприкасаются.

– Мне только исполнилось четырнадцать, – отвечает он не моргая, уставившись на

разукрашенные губы сестры, напоминающие фиолетовый леденец. – Мне будет

пятнадцать через одиннадцать месяцев.

Эта девушка, с которой я делю ДНК, убирает прядь своих светлых волос с глаз Кайла,

прежде чем прислоняется кончиком своего носа к его.

– Между нами всего лишь пять лет разницы, – говорит она. – Тебя когда-нибудь целовали,

мальчик?

Он резко вдыхает воздух и быстро мотает головой в знак отрицания.

Это последние выходные лета, которые пробежали ну очень уж быстро, и мы растягиваем

последние оставшиеся секунды вместе. Когда Файнелы и мои родители упомянули о

совместном ужине, мы с Пенелопой убедили их оставить нас дома под присмотром Рисы.

С тех пор, как он наградил меня «парень, ты считаешь меня дураком?» взглядом, и

подразнил несколькими упаковками арахисового М&Мs, который я получал за улыбки

Пен (я все еще их считаю), он наконец-то согласился оставить нас вдвоем дома.

Кайл приехал на велосипеде, когда еще Крайслер Файнелов разворачивался, выезжая на

дорогу, и теперь мы вчетвером сидим полукругом в душной спальне моей сестры, с

горящей коробкой ладана. Курит только Риса, но моя голова будто в тумане и рот, словно

набит ватными шариками.

Пенелопа положила голову на мое плечо, и туго переплела пальцы с моими, что я слышу

стук ее сердца между костяшками. Она запрокидывает свою голову назад, показывая мне

полусонные веки, и красные от усталости глаза, под круглыми очками.

– Ты когда-нибудь целовался? – шепчет она, говоря уголком рта, как всегда это делает.

– Так, перестань, – шутливо говорю я, слегка пихая ее локтем.

Риса отодвигается от мальчика с идеальной формой ушей и подносит к губам пахнущую

цитрусом траву, обернутую специальной бумагой для курения. Конец косяка вспыхивает

красно-оранжевым огнем, и я ощущаю, как взлетает мой пульс и до смеха щекочет небо

во рту.

Наша нянька выпускает густой поток серо-белого дыма прямо в лицо Кайлу, но и мы с

Пен, вдыхаем дым аж до помутнения разума. Вкус такой же приятный, как и сам запах, и

я поворачиваюсь к девочке, которая сидит рядом со мной, чтобы лизнуть вкус с ее губ, как