Путь истинной любви (ЛП) - Элизабет Мэри. Страница 48

– Да.

Зацепившись пальцами за пояс ее шорт, я тяну их вниз и умираю, когда я вижу, что моя

редиска не надела нижнего белья.

Когда я становлюсь между ее ног, озноб бежит по ее обнаженному телу. Она касается

моего лица, я поворачиваюсь, целую ее ладонь и бриллиантовый путь любви вокруг ее

пальца, который привязывает меня к ней.

– Моя редиска знает, что она сводит меня с ума? Она знает, что я любил ее, когда мне

было двенадцать? Что я бы умер за нее?

– Она знает. Вот почему она собирается выйти за тебя замуж.

– Я собираюсь опоздать на работу, – стону я, толкаясь в нее.

Шесть месяцев без эпизодов раздражительности Пен, и я чувствую, что это приближается.

Она уже не так быстра, выбираясь из постели по утрам, потому что не спит по ночам.

Безумие легко отвлекается, и ее перепады настроения непредсказуемы.

Когда я люблю ее так, отдавшись полностью и делая как ей хочется, мне кажется, ей

лучше. Наши тела двигаются в унисон, тяжело дыша и цепляясь конечностями. Я хочу

быть здесь, в настоящем, наслаждаясь ее кожей. Но в моей голове мысли: кто может

приехать и проведать ее, пока я на работе в больнице.

– Люби меня. Любовь меня, – шепчет она.

– Я люблю. Так сильно.

Когда я целую ее щеки, Пенелопа улыбается и урчит. Ее закрытые глаза открываются,

наблюдая за мной. Глубины и значимости этого взгляда достаточно, чтобы дать мне знать,

что она думает о том же, что и я. Никто из нас не говорит ни слова о неизбежном. Это

молчаливое условие нашей жизни.

***

Следующая пара дней проходит медленно, и у меня нет выбора, кроме как отправляться в

больницу каждый день. С новыми возможностями приходят новые обязанности и

обязательства. На работе никого не волнует, что моя невеста умирает изнутри.

Балансируя на грани отчаяния, с момента, когда была еще ребенком – эту битву она

проигрывает.

У нее нет больше сил бороться.

– Ты обращаешься со мной, как будто я ебаный ребенок, Диллон! – она встает, проходя

мимо меня в нашу спальню и хлопнув дверью.

Прежде чем я следую за ней, напоминаю себе, что это не девушка, которую я люблю

расстроилась из-за меня, это чудовище внутри нее.

– Я иду,– предупреждаю ее, осторожно поворачивая ручку.

Сняв галстук, я снимаю ботинки, в то время как Пенелопа сидит в центре нашей кровати,

спрятав лицо в руках. Мне нечего сказать, что заставит ее почувствовать себя лучше. Она

будет использовать эти слова против меня, поэтому я молчу, когда снимаю свою рабочую

одежду.

– Я одна весь день,– она плачет. – Я скучаю по тебе, но ты всегда уезжаешь.

– Так должно быть некоторое время, – я вешаю рубашку и снимаю черные слаксы.

– Я не хочу, что бы здесь была твоя сестра. Мне не нужна нянька.

– Она не будет нянчиться с тобой. Я обещаю, – я сажусь на край кровати, оставляя

Безумию пространство.

Она плачет всё сильнее и сильнее, пока проходят минуты. Всю кровать трясет, и это ранит

мои уши, мою гордость, и мое сердце. Я должен быть в состоянии исправить это. Я врач.

Я изучал лечение людей и их поддержку, но я ничего не могу сделать для одного

человека, который значит для меня все.

Я беспомощен.

Я могу только сидеть и слушать ее разрывающие перепонки рыдания, зная, что это только

начало. Сегодня она не будет спать, но завтра, она будет спать весь день. Пенелопа

перестанет есть и перестанет говорить. Она будет терять вес и манипулировать мной,

чтобы заняться сексом. Впоследствии, она будет чувствовать себя так плохо, что начнет

плакать снова.

Кто знает, как долго это будет продолжаться? Несколько дней. Неделю. Месяц. Несколько

месяцев.

– Пенелопа, – я шепчу ее имя. – Мы должны сделать что-то с этим. Мы не можем просто

сидеть сложа руки, и позволять этому случаться с тобой.

Используя шанс, я смотрю на любовь всей моей жизни. Ее зеленые круглые

солнцезащитные очки блокируют мне вид на ее красные опухшие глаза. Она даже не

пытается улыбаться, положив щеки на колени. Я придвигаюсь ближе. Потом снова ближе,

пока не оказываюсь рядом с ней, а мои руки спокойно прижимают ее.

– Я ненавижу это чувствовать. Кажется, что я умираю.

– Нет. Клянусь, ты не умираешь.

– Мое сердце бьется слишком быстро. Я не могу нормально дышать, – она начинается

брыкаться, и ее ногти впиваются в кожу моей руки.

– Все нормально, – уверяю ее.

Этот тип депрессии перешел к Пенелопе через гены и рождение. Симптомы проявили себя

в два года. В пять, она пряталась за очками, и была без эмоций. В двенадцать лет, она

встретила меня. Пенелопа чувствовала себя неловко из-за своей нелюдимой личности.

Она была отделена ото всех кроме меня, и в двенадцать лет, симптомы начали показывать

себя. И полностью она была поглощена болезнью в пятнадцать.

Хотелось бы думать, что я чем-то помог – любой из нас. Но в действительности, мы

ничего не делали, только содержали и лечили ее, снова и снова. Вот такая у нас Пенелопа.

Может, это наша вина.

Возможно, это моя вина.

Я – худший фактор. Я дал ей новые очки после того, как она проходила год без них. Я

разрешаю ей сидеть весь день и ничего не делать. Я говорю ей, что все хорошо, хотя это

не так. Даже не близко. Депрессия всегда здесь, то скрывается, то дразнит. Это

затрагивает не только нашу повседневную жизнь, но и наше будущее.

Что, если мы захотим детей? Они родятся с этим тоже?

Когда я укладываю Пенелопу на спину, она начинает вырываться из моей хватки.

Пытается убедить меня, что она не может дышать, и тянет мою одежду. Ее руки дрожат –

предав ее тело и разум. Это так грустно, что я плачу.

– У тебя паническая атака, –шепчу ей прямо в ухо, не зная, услышит ли она. – Я не

позволю тебе умереть. Я никогда не позволю ничему случиться с тобой.

Кажется, что проходит несколько часов, прежде чем ее дыхание возвращается в норму.

Моя кожа горит там, где она царапала и била меня. Ее очки разбились, а лицо опухло.

Через несколько шатких вздохов и скатывающихся слез, Пенелопа извиняется.

– Я не могу больше так жить. Я не могу делать это.

Что сказать на это?

Извини, но ты родилась такой? Твои мозги перемешались, и я ничего не могу поделать?

Привыкни к этому, потому что это твоя жизнь, Пенелопа.

Наша жизнь.

Но я так не думаю.

Эпилог 2

Пенелопа

– Помнишь, как ты преодолела ту фазу?

– Какую фазу? – Риса выпускает сигаретный дым через губы, сложенные буквой О.

Я беру сигареты из ее рук, делаю одну, две, три затяжки, прежде чем возвращаю сигарету

ей.

– Когда ты пыталась бросить курить травку и вернула своим волосам натуральный

оттенок?

– Боже, да, – она закатывает глаза и смеется, положив ноги мне на колени. – Не

рассказывай никому об этом. Я придерживаюсь образа человека с марихуаной и розовыми

волосами.

Риса убирает свою розовую челку, упавшую на глаза.

– Диллон скоро вернется домой, – предупреждаю я, щекоча нижнюю часть ноги.

– Я знаю, он только что звонил, – Риса докуривает то что осталось от травки и избавляется

от остатка. – Я должна вернуться в Кастл Рейн сегодня. Кайл прожил без меня так долго,

как только смог.

Диллон просил оставаться со мной Рису несколько раз в месяц, чтобы я не оставалась в

одиночестве, когда он работает. Иногда она приезжает вместе с мамой или папой. Доун

приезжала на неделю несколько месяцев назад, но Риса привозит травку. Из-за травки все

становится лучше, и я смеюсь.

Она совершенно такая же, как я помню ее с детства – мудрее своего возраста, духовнее и

свободнее. Глупые, бессмысленные татуировки раскиданы по ее телу; нос пробит с обеих