Там, где холод и ветер (СИ) - Северная Ирина. Страница 79

Наверняка, ему, как и всякому творческому человеку, рядом нужна Муза. А не щедро одаренная телесными округлостями и приземленными проблемами обычная женщина, не имеющая ни малейшего представления, как нужно вдохновлять.

Но, кажется, я слишком далеко залезла в своих размышлениях и самокритичных экзерсисах. Пора остановить этот бег впереди паровоза.

Всё ведь только начиналось…

…Я бы разожгла камин и оставила его горящим, чтобы потом, в ночи, теплые отсветы затухающего пламени, а затем и медленно остывающих углей придавали комнате особую, волшебную атмосферу.

Но было слишком тепло, чтобы растапливать камин.

Я бы постелила новое постельное белье на широкую удобную кровать и зажгла свечи или красивый ночник.

Но кровати у меня не было, а был только диван. Не самый узкий, и достаточно удобный, но явно не предназначенный для того, чтобы на нем с комфортом могли свободно расположиться двое. Отрубиться без сил на какое-то время, тесно прижавшись друг к другу — да. Но никак не отдыхать глубоким здоровым сном.

Из реально возможного оставалось надеть красивое белье, улечься и принять изящную позу, притворяясь Спящей красавицей в ожидании принца.

Я покопалась в коробках, нашла старую рождественскую гирлянду. Простенькую, с малюсенькими лампочками всего двух цветов — белыми и желтоватыми. В далекие времена моего детства эту гирлянду бабушка вешала на небольшую искусственную елку, которую наряжала только ради меня и только тогда, когда я приезжала к ней на зимние каникулы.

Гирлянду я аккуратно обернула вокруг горшка с чугунным растением, занявшим место на полу у окна в гостиной. Раз растение так зовется, то не будет возражать против превращения в импровизированный торшер и спокойно выдержит нетрадиционное с ним обращение.

Включив гирлянду, полюбовалась результатом. Эффект получился неожиданно интересный — неяркие лампочки подсвечивали крупные развесистые листья, создавая ненавязчивое рассеянное освещение.

Я постелила на диван чистое постельное белье. Не новое, но симпатичное.

Надела красивую сорочку, шелковую, нежного кремового цвета. Погасила в гостиной свет и улеглась, не забыв принять изящную позу.

И… вырубилась почти мгновенно, только и успев понять, что засыпаю и ничего не могу с этим поделать.

***

…Я стояла у кромки леса. Густого, темного и безмолвного. Древние деревья возвышались сплошной стеной, закрывая небо. Сквозь такую чащу невозможно пробраться, но нельзя и обойти или повернуть назад. Невидимая, неизвестная, но единственно возможная дорога вела только через лес. Туда, где ждало что-то очень важное.

И я пошла вперед, продвигаясь медленно и осторожно.

Вокруг сумрачно и так тихо, что казалось, все звуки просто умерли. Ни шума ветра, ни шороха листвы, ни пения птиц или жужжания и стрекота насекомых.

Я не слышала собственных шагов, треска сучьев под ногами и наступала на что-то мягкое, слегка пружинящее, как толстый слой резины. Это мох, густой и плотный. Он везде: сочно-зеленым одеялом покрывал почву, заползал на стволы растущих и поваленных деревьев, на пни и кочки.

Лес застыл и замер, и чьи-то невидимые глаза наблюдали за моим продвижением. Эти глаза стары, как сам древний лес, а, может быть, и как весь мир. Они везде, словно воздух, и от них не укрыться.

Я шла не спеша, но уверенно, и вскоре стало казаться, что деревья незаметно расступаются передо мной, будто давая понять, что я перемещаюсь в правильном направлении.

Немного тревожно, но страха нет, и есть уверенность, что все так и должно быть.

Внутри меня зарождалось что-то. Сначала слабо, трепеща, как нити паутинки на ветру, как едва слышное эхо отдаленного зова. Затем все сильнее, по мере того, как я приближалась к чему-то.

Вместе с моими внутренними ощущениями стал оживать мир вокруг. Лес наполнялся звуками, запахами, движением воздуха. Высоко над сплетенными кронами деревьев ярко светило солнце, а, здесь, в гуще леса царили тень и прохлада.

Я медленно шла, все сильнее чувствуя волнение, предвкушая встречу с чем-то. Или кем-то. Я видела, слышала, ощущала, как все вокруг пронизано этим ожиданием.

Кожи касались мягкие листья и ласковое дуновение ветра.

Ноги сами несли вперед, бархатистый мох ласкал ступни, создавая ощущения безопасности. Обманчивое или истинное? Сейчас это совсем не важно.

Впереди была цель. И, прокладывая неизвестный путь, я двигалась к этой цели.

Неожиданно заросли расступились, и передо мной возникла небольшая поляна. Деревья стояли вокруг, словно охраняя этот потайной уголок в самом сердце леса. Здесь солнце проникало сквозь кроны, создавая причудливый узор из льющихся сверху лучей и кружевной тени.

Игра тени и света занавесом опускалась на громоздкое сооружение, расположенное в центре поляны, как и все в этом лесу, укрытое толстым мшистым «одеялом». Кое-где в плотном покрытии из мха образовались словно бы прорехи, и в них видна потемневшая от времени, серая каменная поверхность.

Это — лежачий кромлех.** Один из тех, что называют «ложем Диармайда и Грайне».*** Очень старый, разрушенный временем, но ревностно хранимый лесом.

Вертикальные гигантские камни вросли в землю настолько, что верхняя плита действительно стала чуть покосившимся «ложем», достаточно низким и широким, чтобы на нее забраться без труда и растянуться во весь рост.

Что-то звало довериться древнему камню, хранящему свои тайны. Прилечь, чувствуя себя в полной безопасности и устремить взгляд вверх, туда, где над кронами вековых дубов сияет солнце, а легкие облака движутся по голубому небу.

Я подходила ближе, не в силах отвести глаз от излучающего мощную притягательную энергию мегалита. Кожа начала пылать, в груди зарождалось знакомое волнующее чувство сладкого томления, волнами расходящееся по всему телу.

Я подошла совсем близко к каменной плите, коснулась поверхности рукой. Под ладонью мох ощущался как бархат, он мягкий и сухой, слегка нагретый солнцем, проникающим сквозь ветви. Искушение сильнее меня, я не заметила, как присела на край плиты, и с наслаждением растянулась на ней. Глаза закрылись, обостряя остальные чувства, делая восприятие более тонким и глубоким.

Кружево, сплетенное из солнечных лучей и мягких теней, окутало невесомым покровом, лаская кожу. Это как самые нежные поцелуи, они то теплые, почти обжигающие, то вдруг становились влажными и прохладными, как легкое дуновение свежего ветра.

Жар и влага прикосновений переместилась к груди, заставляя твердеть кончики. Восхитительное кружение по ареолам делали вершинки очень чувствительными, вызывали жадную потребность в продолжение ласк.

Внизу живота невыносимо сладостно тянуло, все ощущения растворялись в крови, начинали движение, захватывая всю меня целиком. Тело послушно выгибалось, подчиняясь накалу желания, бедра раскрывались, и горячие прикосновения солнца, и влажные касания тени перемещались туда…

Я слышала, как бродят соки внутри деревьев, как пульсирует в них жизнь, и это удивительным образом совпадало с моим собственным состоянием. Мое дыхание, сердцебиение, кровоток приходили в гармонию с окружающим миром, достигая полного совпадения и созвучия.

Я знала, что уже не одна. Что никогда не была одна. И никогда не буду…

И снова, откуда-то издалека долетали слова на слегка искаженном, полузабытом языке:

— Beidh Gaoth mo anail… Fuar thiocfaidh chun bheith te do chorp… Te dom…****

***

— Кейран… О, Боже…

— Ш-шш, сладкая моя… тише… не бойся. Это всего лишь я.

Хейз приоткрыла глаза, поднимаясь из глубин своего полусна-полуяви. Она точно уже не одна. Кейран с ней, целует, ласкает. Сухие, горячие ладони мужчины двигались по ее телу.

Как солнечные поцелуи, как кружевной покров, сотканный из света и тени.

…Кейран вошел в дом, наполненный ночной тишиной, и удивительным, растворенным в воздухе покоем.

Знакомые с детства стены, которые долго пустовали, храня свои тайны, дожидаясь, пока время высушит, истончит и развеет все пережитое. Его никогда не тянуло сюда за все эти годы. Но с тех пор, как здесь поселилась ОНА, этот старый дом — многое испытавший и переболевший — теперь стал по-настоящему живым, даже оставаясь все еще неустроенным и пустым.