Орхидея на лезвии катаны (СИ) - Тимина Светлана "Extazyflame". Страница 28

- Марко! – вспоминаю я, забыв на миг о Лаврове, и делаю себе заметку на будущее найти, как Миранда Пристли из фильма, свою собственную Эмили, чтобы она подсказывала мне имена и род деятельности каждого приглашенного. Позволяю нападающему футбольного клуба поцеловать мою руку, и напряженная улыбка трансформируется в искреннюю, теплую и благодарную. – Для меня, поверьте, не меньшая честь приветствовать вас здесь сегодня! Вы также примите мои соболезнования… и огромную благодарность за ваш вклад! И к тому же, - вспоминаю немаловажный факт, слегка наклоняясь к его лицу, - Я до сих пор восхищена вашим хет-триком в последнем товарищеском матче!

Удар мерзкого озноба едва не качнул меня вплотную к лицу Марко Витича, я даже ощутила приятные нотки дорогого лосьона после бритья. Мне не надо было гадать, что вызвало разряд противных искр, аукнувшихся слабостью в коленях. Достаточно было опустить глаза, скользнуть боковым зрением по фигуре мэра и пережить секундную кому от его пронзительного взгляда. Бездушный сканер угольной черноты с внимательным прищуром не ослабил своего давления, даже когда он заметил, что я украдкой за ним наблюдаю. Готова поспорить, он даже не вздрогнул и не удивился – вряд ли его сердце забилось быстрее, запустив цепь общих наших воспоминаний в этот момент. Зато я едва не заскулила в голос, осознав, насколько жалкой выгляжу с испуганным взглядом и приоткрытым ртом. Мне не оставалось ничего другого, кроме как расправить плечи и повернуться к нему всем корпусом, сохраняя на губах приветливую улыбку хозяйки мероприятия. Я похлопала Марко по плечу, успев проговорить что-то вроде «встретимся на фуршете», и тут же испытала прилив облегчения, когда Герман Бойко закрыл от меня Лаврова, так успешно разорвав наш зрительный контакт. Я была готова обнять его в этот момент.

Между тем гости начали занимать свои места в амфитеатре. Я взяла с подноса бокал шампанского, сделав официанту знак далеко не уходить – мне хватило одного глотка, чтобы вернуть бокал обратно и занять свое кресло в первом ряду. Я даже перебросилась парой слов с прокурором, сидящим по правую руку, испытав острое разочарование оттого, что Герман не сел рядом, а сразу поднялся на трибуну. Потому что соседнее с пока что пустующим креслом занял Дмитрий Лавров.

Мои пальцы, вцепившиеся в подлокотники, едва не побелели. С сердцем, отплясывающим контемп, я повернула голову в его сторону, встречая пронзительный и невозмутимый взгляд с запредельно близкого расстояния.

- Господин мэр. – Мой голос даже не дрогнул, как и улыбка, не покинувшая губ. Плевать, что внутри я несколько раз за секунду замерзла и сгорела заживо в пламени тревожного предчувствия. Мой страх сегодня не дано увидеть никому.

- Юлия Владимировна, - четкий абрис сжатых губ едва заметно дрогнул в сухой ленивой улыбке безоговорочного победителя, а моя сетчатка взорвалась фантомной болью от проникающих клинков взгляда цвета потемневшего эспрессо. Я едва заметно кивнула, приложив палец к губам, и указала взглядом на трибуну, на которой Бойко как раз принялся зачитывать свою речь.

Я не разобрала ни слова. Это было равносильно состоянию приговоренной к долгой и мучительной смерти – сидеть под клинками прессующего взгляда человека, который мог меня уничтожить одним движением ладони. Напрасно я успокаивала себя, что ничего мне не угрожает, что прошлое похоронено семь лет назад. Я подсознательно пыталась расшифровать значение темного рентгена на поверхности пылающей кожи. Его взгляд как раз не предвещал мук ада, нет, он даже выбивал из колеи своим показательным равнодушием. Почему же я продолжала вжиматься в спинку кресла и дрожать, готовая закричать ему в лицо при огромном скоплении свидетелей? Еще час, и я потеряю над собой контроль, полосну ногтями по этому холеному загорелому лицу местного мефистофеля с требованием оставить меня в покое!

- Кажется, это вас, - скучающий голос Лаврова царапает по обнаженным нервам. Я перевожу растерянный взгляд на трибуну, замечаю приглашающий жест Германа. Ноги не слушаются, но я встаю, с трудом сохранив равновесие, и начинаю свое восхождение к трибуне под прицелом десятка глаз и телекамер местных каналов.

- Юлия Владимировна Кравицкая, господа! – быстрое пожатие моих пальцев, и Герман спускается к ряду кресел. Я с трудом заставляю себя оторвать взгляд от него и Лаврова, который как раз задает какой-то вопрос, и моя улыбка ломается на губах. Меня кроет лавиной растерянности, но я начинаю говорить, не обращая внимания на дрожь в голосе.

- Я хочу выразить всем присутствующим огромную признательность и благодарность за вашу поддержку. Всем, кому не безразлична судьба детей, чья жизнь под угрозой. Всем, кто остался неравнодушен к этой проблеме. Но прежде я хочу почтить память моего покойного супруга минутой молчания…

Мне нужна эта передышка. Я прикусываю губы изнутри, ощущая, как горячие слезы сжимают горло крепкими тисками. Зал плывет перед моим затуманенным взором, и призрак моего прошлого в этот самый миг перестает быть угрозой, источником тревоги и просто похитителем спокойствия. В этот момент он становится никем.

«Ты самое лучшее, что со мной когда-либо случалось!»

Мне говорили эти слова двое мужчин в разное время. Но сейчас я вижу только смеющиеся изумрудные глаза своего погибшего мужа, и холодное освещение зала расцвечивается золотом осенней листвы…

- Вы все знаете, что значил этот фонд для Александра Кравицкого… И как много он сделал для этих детей! Сегодня его дело с гордостью продолжаю я… Этот человек знал цену жизни, умел бороться за свои идеалы и побеждать, но никогда не шел напролом, ломая стены, нет… Он умел ценить каждое мгновение жизни и обладал бесценным даром… делать этот мир лучше…

Все не по плану. Первые слезы замирают в уголках моих глаз, чтобы уже через несколько секунд сорваться в неспешный бег по пылающим щекам. Я перечисляю какой-то хаотичной скороговоркой-рыданием достижения фонда и статистику выздоровевших детей, не замечая шума в зале и лиц. Я потом узнаю, что плакала не я одна.

- Александр, это все для тебя… Твои благие начинания будут жить в наших сердцах, как и ты, каждый миг этой жизни!

Организатор мероприятия незаметно приближается со спины. Я его едва слышу. Представить мэра? Передать ему слово? Слезы душат, мне хочется убежать, но я, не стесняясь, смахиваю их поднесенным шелковым платочком.

- Дмитрий Валерьевич Лавров, господа…

Я не спешу покидать трибуну, потому что у меня нет сил. Еще пять минут назад я бы пустилась бежать со всех ног, но сейчас мне все равно. Не кроет больше паникой и ознобом, когда расплывающаяся от слез картинка перед глазами приобретает четкие очертания графитового галстука в тонкую полоску.

- Юлия Владимировна, мои соболезнования… - мою руку сжимают теплые пальцы, несколько секунд, и кожу щекочет сухое касание губ поверх фаланг – я ею все-таки дернула. Не от страха и не от смущения, мне все равно, даже если это Сатана собственной персоной. Меня душат слезы и тоска потери по Алексу настолько, что мир вновь утратил свои краски.

Я делаю несколько неуверенных шагов, но на второй ступени почему-то внезапно замираю, словно меня парализует неведомой силой. Что-то настойчиво царапает мой панцирь щемящей боли, и я с удивлением поворачиваю голову.

Он не начинает свою речь. Губы так же плотно сжаты, но в глазах медленно гаснет глубокая тьма, осветляясь до оттенка кофе-лайт. Я замечаю все. Даже как дрогнула жесткая линия его губ в какой-то нерешительности и чуть ли не зеркальном отражении моей собственной агонии. Всего лишь миг, мне даже кажется, что он хочет что-то сказать лично мне, останавливает только наличие микрофонов. Боль на миг деактивирована чем-то… я трясу головой. Нежность? Сопереживание? Последний взгляд в его глаза с вызовом убитой горем жертвы, перед тем как спуститься вниз, чудом устояв на ногах. Я не вернулась на место. На ощупь нашла руку припозднившейся Валерии, которая поспешила вывести меня прочь из зала. Но ни на секунду я не потеряла одного: ощущения чужого взгляда в спину, который обжигал холодом и зализывал обмороженные нервы чем-то похожим на тепло и угрозу одновременно…