Сыскарь чародейского приказа - Коростышевская Татьяна Георгиевна. Страница 21

И, оставив Лялю в страданиях, я приоткрыла дверь. На меня внимания никто не обратил. Шеф, видимо, в неравной борьбе отвоевавший свое законное место, сидел теперь за письменным столом, обер-полицмейстер — чуть сбоку, диспозиция остальных присутствующих не поменялась. Я юркнула ужом, сокрушаясь, что платье на мне не желтое и со шпалерами слиться никакой возможности нет, и бочком подскочила к подоконнику. Разбойный чиновник без слов подвинулся, уступая мне место, и я устроилась рядом, еще и шторкой прикрывшись. Перфектно!

На столе шефа, за границами поля зрения которого я сейчас сидела, лежал ворох фотографических карточек, схема, составленная от руки, показания приказного самописца. И я, по своей старой привычке, взглянула туда. В нашем сыскарском деле главное — в чужие бумаги заглядывать, ибо в свои всегда успеешь. Я же и у лавочников узнала больше не из пояснений доброжелательных, а через такие вот зырканья. Это же просто удивительно, сколько таким образом почерпнуть можно!

А ведь мы с Крестовским, наверное, видели его, то есть убийцу. Он же наверняка в той плотной толпе у кафешантана тоже прохаживался, начала представления ждал. А потом в антракте зашел в будуар, и…

— Накуролесили вы, господа чардеи! — Петухов достал из кармана серебряную табакерку, угостился табачком, чихнул громогласно.

На шефа смотреть было страшно. Он был не просто зол или боевит. Под внешним холодом скрывалось отчаяние, но заметить его могла, наверное, только я. И то лишь потому, что светлый лик своего начальства изучаю всегда и во всех подробностях. А ведь ему придется сказать господину обер-полицмейстеру, что Эльдар был в том Швейном переулке примерно в то же время. Иначе в укрывательстве обвинят и большие проблемы по службе ему обеспечат. Но пока не говорит, пока держится, атаки Петухова отбивая как бы нехотя. А тот прижимает — и свидетели у него есть, и заключение чардейской коллегии о мамаевских способностях к колдовству, и письма к Венере, Мамаевым же подписанные. А Венеру, оказывается, Бричкина звали, Настасья Степановна, и не из каких парижей она к нам не приезжала, а прибыла прямиком из Крыжопля — тоже дорога немалая, — где последние полгода в кафешантане городском выступала с теми же афишами.

Сосед мой по подоконнику тоже слушал со всем вниманием и время от времени поглядывал на меня, видимо, желая реакцию проследить. Поэтому я охала бесшумно, глаза закатывала и кивала, чтоб сделать ему приятное. Ведь человек мне место подле себя уступил, так что ответную любезность оказать мне было несложно.

Вот так и вертелась из стороны в сторону — на соседа взгляну, на стол начальства, на Мамаева, который вообще как будто и неживой вовсе, только глаза сверкают в окошко, выходящее на каретный двор. Лошадки, запряженные в коляски, терпеливо ждали своих господ. Одна, с головой, украшенной затейливым плюмажиком, перебирала копытцами.

Что-то меня встревожило, но я быстро отвлеклась на дела более насущные.

Эльдара заберут. К гадалке не ходи! Ну и заберут. Дальше что? Мы-то знаем, что он ни в чем, кроме излишнего женолюбия, не виноват. За это вроде в Берендийской империи еще не наказывают? А «мы», которые знают, — это кто? Я закусила нижнюю губу, точно как делает наш лев в минуты задумчивости. А получается, что «мы» — это только ты, Попович. И только ты Эльдару Давидовичу можешь алиби предоставить. Потому что не с Крестовским он чуть не до полуночи чаевничал, а с тобой. Стоп. Считай, Геля. Представление началось в десять, за два часа до полуночи. Мамаев объявился в переулке минуты через три. Моцион совершал? Возможно. С Венерой встречался? Тоже исключить не берусь. Только он ее не убил, потому что Венера до антракта на сцене была. А в антракте… Ну сколько там представление длится? Ну, пусть час. В одиннадцать Мамаев был с тобой и тетей Лушей. Подведение часов на нужное время и прочие преступные хитрости исключаются, поскольку и ты, и тетя Луша на часы смотрели, каждая на свои. Та-ак… Ушел он от меня без четверти двенадцать, и…

В кабинете появился Зорин, сопровождаемый Ольгой Петровной. Чародей был уставшим, видимо, в заброшенной церкви немало колдовать пришлось, и встревоженным. Его оберег, нательный крестик, сейчас был поверх одежды. Видимо, не только Крестовскому Мамаев мольбу о помощи послал. Иван забасил с порога:

— В Мокошь-граде уже около полугода происходят убийства, подобные убийствам госпожи Штольц и, как мне сообщила Ольга Петровна, госпожи Бричкиной. Мы предоставим информацию для разбойного приказа сегодня же.

— Уже не к спеху! — отрезал обер-полицмейстер и обратился к Крестовскому: — Можете не торопиться. Вы с червеня не особо спешили, а сейчас уж и подавно не стоит. Господин Мамаев отправится с нами в разбойное присутствие и посидит там у нас под замком, пока вы… А впрочем, можете и не делать ничего. Мы сами как-нибудь по старинке, без чардейства бумаги подготовим да в суд дело передадим.

Он обернулся к свите:

— Арестовать!

Я сорвалась с подоконника.

— Одну минуту!

Явление мое обер-полицмейстеру было тем более эффектным, что в спешке я слегка запнулась о край ковра и, чтоб устоять на ногах, ухватилась за плечо шефа, который сидел ко мне ближе всех. Даже сквозь ткань сюртука пальцы мои ощутили жар, и вовсе не любовный, а… Шеф горел, как в лихорадке.

— Евангелина Романовна Попович, чиновник восьмого ранга, коллежский асессор, — представил меня начальству Семен Аристархович.

Я щелкнула каблуками:

— Вынуждена потревожить его высокородие срочным сообщением.

Петухов женщин не любил. Это было написано на его строгом лице аршинными буквами.

— Попович?

— Юное дарование, которое вы, ваше высокородие, изволили назначить в наш приказ.

Петухов, видно, раньше не догадывался, что я женщина. Или догадывался? Он знал! Точно знал, вон как самодовольно глазки блеснули. Это сейчас он мину делает. Он же, наверное, думал, что шеф к нему со скандалом явится, потребует моего перевода. Как же! Барышня-чиновник, смех да и только!

— Говорите, — отыграв удивление на троечку, велел мне обер-полицмейстер.

Я быстро глянула на Эльдара. Он понял, что я сейчас скажу, и покачал головой.

— Господин Мамаев, Эльдар Давидович, не мог совершить вчера убийства госпожи Бричкиной, потому что в это время находился со мной. Кроме меня его присутствие может подтвердить моя квартирная хозяйка.

— Все время?

— Да! — Я тронула указательным пальцем часики на груди. — С половины одиннадцатого до без четверти двенадцать.

Молчание, повисшее в кабинете, можно было резать ломтями, таким оно было густым и осязаемым.

— С сожалением вынужден сообщить госпоже Попович, — спрыгнул с подоконника давешний разбойный чиновник, — что показания возлюбленных в расчет не принимаются.

Я разозлилась. Он меня вообще слышал? И что это за умозаключения? Я кому-то про любовную связь намекала?

— Именно поэтому я сообщила, что моя квартирная хозяйка, Лукерья Павловна, слова мои может подтвердить. Кстати, не имею чести… — Я поправила на переносице очки.

— Толоконников, девятого ранга… — Соперник чувствовал себя посрамленным, во-первых, я выше его по рангу, а во-вторых, он действительно слушал меня невнимательно.

Толоконников смешался, его бормотание стало еле слышным, пока совсем не замолчал. Зато заговорил Петухов. И я поняла, что для выводов некоторым высоким чинам вообще никаких фактов не нужно, у них факты заменяются дремучей фантазией.

— Что ж ты, голубушка, в этом, — обер-полицмейстер махнул рукой в сторону Мамаева и запнулся, будто боясь проговорить при барышне забористое ругательство, — человечке нашла?

Хорошо, вопрос оказался риторическим, потому что вот так с ходу мне ничего не придумывалось. Но его высокородие разразился целой обвинительной речью, в коей клеймил нравы современной молодежи. Я поняла, что Петухов придерживается в жизни взглядов самых консервативных, и решила, что не мне эти взгляды менять.

— Как? Как вы можете терпеть эти его…