Жизнь и приключения Мартина Чезлвита - Диккенс Чарльз. Страница 104

Капитан Кеджик сидел на веранде со стаканом джулепа на колене и с сигарой во рту. Увидев Марка, он спросил:

– За каким дьяволом вы вернулись?

– Скажу вам прямо, капитан, – ответил Марк, – я хочу задать вам один вопрос.

– Задать вопрос, разумеется, можно, – возразил Кеджик, ясно давая понять, что на вопрос, разумеется, можно и не ответить.

– Чего они так носились с ним, а? – вкрадчиво спросил Марк. – Скажите-ка!

– У нас любят необыкновенно сильные ощущения, – отвечал Кеджик, посасывая сигару.

– Что же в нем необыкновенного? – спросил Марк. Капитан посмотрел на него с таким видом, как будто собирался отпустить самую остроумную шутку.

– Вы уезжаете? – спросил он.

– А то как же! – воскликнул Марк. – У меня каждая минута на счету!

– У нас любят сильные ощущения, – повторил капитан, понизив голос. – Он не похож на прочих эмигрантов, вот потому с ним так и носились, – он подмигнул и засмеялся сдавленным смехом, – именно потому. Скэддер известный ловкач, ну а… а из Эдема еще никто живым не возвращался!

Пристань была близко, и в эту минуту Марк услышал, что выкрикивают его имя; услышал даже, что Мартин зовет его, прося поторопиться, чтобы пароход не ушел без него. Поправить дело было уже нельзя, оставалось только покориться. Послав капитану прощальное благословение, он помчался к пристани, как скаковая лошадь.

– Марк! Марк! – кричал Мартин.

– Я здесь, сэр! – вдруг заорал Марк с пристани и одним прыжком перемахнул на пароход. – Никогда еще я так не веселился, сэр! Все в порядке. Отчаливай! Поехали!

Искры столбом повалили к небу из обеих труб, как будто весь пароход был один огромный фейерверк, и он с шумом двинулся, рассекая темную воду.

Глава XXIII

Мартин со своим – компаньоном вступает во владение участком. По этому радостному случаю сообщаются новые подробности насчет Эдема.

На пароходе оказалось несколько пассажиров того же склада, что и нью-йоркский друг Мартина, мистер Бивен, и в их обществе Мартин оживился и стал веселей. Насколько возможно, они избавляли его от интеллектуальных сетей миссис Хомини, и во всем, что они говорили и делали, проявлялось столько здравого смысла и душевного благородства, что он не мог не привязаться к ним.

– Если бы в этой республике ценили разум и истинные достоинства, – говорил Мартин, – а не хамство и надувательство, она не знала бы нужды в рычагах, приводящих ее в движение.

– Видно, плотники тут неважные, – возразил мистер Тэпли, – если, имея хороший инструмент, орудуют плохим; не так ли, сэр?

Мартин кивнул.

– Похоже, что работа неизмеримо превосходит их силы и потребности, Марк, потому они и выполняют ее кое-как.

– А всего милей, – сказал Марк, – что если им случается сделать что-нибудь неплохо, хотя бы так, как хороший работник, не имея таких возможностей, делает каждый день, нисколько этим не хвастаясь, – они начинают трубить вовсю. Попомните мои слова, сэр. Если когда-нибудь здешние злостные банкроты и заплатят свои долги, ради того только, что не платить невыгодно в коммерческом отношении, да и последствия бывают не совсем приятные, – они поднимут такой шум и начнут так этим хвастаться, будто, с тех пор как свет стоит, никто никогда не платил долгов. Так-то вот они и надувают друг дружку, сэр. Знаю я их, господь с ними! Попомните мои слова, вот что!

– Вы становитесь что-то уж очень дальновидны! – смеясь, сказал Мартин.

«Уж не оттого ли это, что я еще на один день пути ближе к Эдему, – подумал Марк, – и перед смертью у меня начинается просветление. Может, к тому времени, как доберемся туда, я и пророком стану».

Он не высказывал этих мыслей вслух, но Мартину довольно бывало той бодрости и оживления, которыми всегда сияло его лицо. Хотя Мартин иногда подсмеивался над неистощимой жизнерадостностью своего компаньона, а иногда и выговаривал ему за неуместные шутки, как в случае с ЗеФанией Скэддером, на него все же действовал пример Марка, пробуждая в нем мужество и надежду. И даже если он бывал не в духе и не желал поддаваться веселому настроению, это ничего не значило. Веселье Марка было так заразительно, что оно невольно сообщалось и Мартину.

В начале пути пароход раза два в день высаживал на берег кучку пассажиров и на их место брал других. Но мало-помалу города стали попадаться реже, и в течение долгих часов они не видели другого жилья, кроме шалашей дровосеков, у которых пароход набирал дрова. Небо, лес и вода весь долгий день, и такая жара, что все покрывалось от нее пузырями.

Они плыли все дальше и дальше по реке, глухими, безлюдными местами, между берегов, поросших густым и частым лесом, где затонувшие стволы деревьев воздевали из речных глубин свои корявые руки или, рухнув в воду и цепляясь корнями за берег, зеленели и гнили в мутной воде. Они плыли томительным днем и тоскливой ночью, плыли сквозь вечерние туманы и мглу, все дальше и дальше, пока обратный путь не стал казаться невозможным, а возврат на родину – несбыточной мечтой.

Теперь на борту оставалось очень немного народа, да и эти немногие были так же скучны, вялы и тусклы, как утомляющая глаз растительность по берегам реки. От них нельзя было услышать веселого живого слова; они не коротали времени в интересных беседах, не боролись с угнетающей скукой пейзажа. Если бы в известные часы они не кормились сообща из одного корыта, можно было бы подумать, что это челн старика Харона [75], переправляющего унылые тени в загробный мир.

Наконец они прибыли в Новые Фермопилы, где миссис Хомини должна была сойти на берег. Когда она сказала это Мартину, луч утешения закрался в его сердце. Марк не нуждался в утешении, но и он был доволен.

Было почти совсем темно, когда они подошли к пристани – крутой берег, над обрывом гостиница, похожая на амбар, одна-две бревенчатых лавчонки, несколько разбросанных бараков.

– Вы, я думаю, переночуете здесь, а утром поедете дальше, сударыня? – спросил Мартин.

– Куда это дальше? – воскликнула мать Современных Гракхов.

– В Новые Фермопилы.

– А разве я не в Новых Фермопилах? – сказала миссис Хомини.

Мартин стал искать их, оглядывая темнеющие берега, но так и не нашел, в чем и принужден был сознаться.

– Да вот же они! – воскликнула миссис Хомини, указывая на бараки.

– Вот это? – спросил Мартин.

– Да, вот это. И что там ни говори, а Эдему до них далеко, – сказала миссис Хомини, весьма выразительно кивнув головой.

Замужняя мисс Хомини, которая поднялась на пароход вместе с мужем, весьма решительно это подтвердила. Мартин с благодарностью отклонил приглашение зайти к ним закусить на те полчаса, пока пароход стоит у пристани, и, благополучно переправив миссис Хомини на берег вместе с ее красным платком (все еще служившим свою службу), в раздумье вернулся на пароход и стал наблюдать, как эмигранты перетаскивают свои узлы на пристань.

Марк, стоя рядом, время от времени тревожно заглядывал ему в лицо; он старался угадать, какое впечатление произвел на его спутника этот разговор, от души желая, чтобы надежды Мартина поблекли еще в пути и удар, готовый на него обрушиться, поразил его не с такой силой. Но Мартин только бегло обвел взглядом жалкие постройки на обрыве и ничем не показал того, что творилось у него на душе, пока они не тронулись снова.

– Марк, – сказал он тогда, – неужели на этом пароходе никто, кроме нас, не едет в Эдем?

– Решительно никто, сэр. Почти все, как вы знаете, уже высадились, а остальные едут дальше. Что за беда? Нам же будет просторнее.

– Да, конечно! – сказал Мартин. – Только я думал… – и он замялся.

– Что думали, сэр? – спросил Марк.

– Как это странно, что люди едут искать счастья в такую жалкую дыру, как Новые Фермопилы, когда тут же поблизости есть место гораздо лучше и, можно сказать, совсем другого рода!