Жизнь и приключения Мартина Чезлвита - Диккенс Чарльз. Страница 180

Но время от времени он все еще бормотал:

– Обратно я поеду один!

Глава XLIII

оказывает решающее влияние на судьбу нескольким людей. Мистер Пексниф представлен во всей полноте власти, которой он пользуется с присущей ему твердостью характера и величием духа.

В ту ночь, когда разразилась гроза, миссис Льюпин, хозяйка «Синего Дракона», сидела одна в своей маленькой буфетной. Одиночество или дурная погода, или и то и другое вместе, располагали к задумчивости, чтобы не сказать к печали. Опершись подбородком на руку и глядя в низкое решетчатое окно, темное даже в самый ясный день от затенявших его виноградных листьев, миссис Льюпин часто качала головой, приговаривая:

– Боже мой! Ах, боже мой, боже мой!

Это была печальная ночь даже в уютной комнатке «Дракона». Роскошный простор полей, пастбищ, зеленых косогоров и волнистых лугов со сверкающими ручьями, живыми изгородями и островками кудрявых деревьев лежал теперь унылый и черный от косых стекол решетчатого окна до далекого горизонта, где гром, казалось, раскатывался по холмам. Сильный ливень прибил к земле нежные ветви лоз и жасмина и словно топтал их в своей ярости; при блеске молнии было видно, как плачущие листья дрожат и жмутся к окну и настойчиво стучат в него, словно прося укрыть их от этой страшной ночи.

В знак уважения к молнии миссис Льюпин переставила свечу на каминную доску. Корзина с шитьем стояла, позабытая, рядом с ней; ужин, накрытый на круглом столике, оставался нетронутым, и ножи были убраны подальше из опасения привлечь молнию. Она долго сидела, подперев рукою подбородок и приговаривая время от времени:

– Боже мой! Ах, боже, боже мой!

Она только что собралась произнести это еще раз, как щеколда входной двери (закрытой от дождя) загремела в ржавом затворе, и вошел путник, который, закрыв дверь, подошел прямо к стойке и сказал довольно хриплым голосом:

– Пинту самого лучшего старого пива!

Ему было от чего охрипнуть, – даже просидев целый день под водопадом, нельзя было вымокнуть больше. Он был закутан до самых глаз в грубый синий матросский плащ, и с широких полей клеенчатой шляпы дождевая вода текла струйками ему на грудь, на спину и на плечи. Судя по выражению его подбородка, – гость так низко надвинул шляпу и так высоко поднял воротник в защиту от непогоды, что был виден только подбородок, да и тот он прикрыл мокрым рукавом лохматой куртки, как только миссис Льюпин взглянула на него, – хозяйка «Дракона» решила, что он человек добродушный.

– Плохая ночь! – весело заметила она. Путник встряхнулся, как собака-водолаз, и ответил, что ночь в самом деле неважная.

– На кухне разведен огонь, – сказала миссис Льюпин, – и собралось веселое общество. Не лучше ли вам пойти туда обсушиться?

– Нет, спасибо, – сказал гость, бросая взгляд в ту сторону, где была кухня. Он, как видно, знал туда дорогу.

– Так можно простудиться насмерть, – заметила хозяйка.

– Меня не так-то легко уморить, – возразил путник, – а иначе я умер бы давным-давно. Ваше здоровье, сударыня!

Миссис Льюпин поблагодарила его; но, едва поднеся кружку к губам, он, как видно, передумал и опять поставил ее на стол. Выпрямившись, он оглядел комнату, что было не так легко сделать человеку, закутанному до самых глаз и в низко надвинутой шляпе, и сказал:

– Как у вас называется этот дом? Уж не «Дракон» ли?

Миссис Льюпин любезно ответила:

– Да, «Дракон».

– Тогда у вас тут должен находиться один мой как бы… родственник, сударыня, – сказал путник, – молодой человек по фамилии Тэпли. Каково! Марк, дружище! – обратился он к стенам. – Неужто я нашел тебя наконец, старина?

Это затронуло больное место миссис Льюпин. Она подошла снять нагар со свечи на каминной полке и сказала, повернувшись спиной к путнику:

– Никому мы не были бы так рады в «Драконе», как тому человеку, который принес бы весть о Марке. Но уже много, много долгих дней и месяцев прошло с тех пор, как он покинул этот дом и Англию. И жив он, бедный, или умер, знает один только бог на небесах!

Она покачала головой, и ее голос дрогнул; должно быть, дрогнула и рука тоже, потому что нагар со свечи она снимала очень долго.

– Куда же он уехал, сударыня? – спросил путник смягчившимся голосом.

– Он уехал в Америку, – сказала миссис Льюпин еще более грустно. – Сердце у него всегда было мягкое и доброе; и может быть, сейчас он сидит в тюрьме, приговоренный к смертной казни, за то что пожалел какого-нибудь несчастного негра и помог бедному беглецу. И для чего только он поехал в Америку! Почему он не отправился в какую-нибудь другую страну, где дикари.

Окончательно расчувствовавшись, миссис Льюпин зарыдала и хотела было сесть на стул, чтобы дать полную волю своему отчаянию, как вдруг путник схватил ее в объятия, и она радостно вскрикнула, узнав его.

– Да, непременно! – восклицал Марк. – Еще раз, еще один и еще двадцать раз! Так вы не узнали меня в этой шляпе и плаще? А я думал, вы меня узнаете в любом наряде! Еще десяточек!

– Я бы и узнала вас, если бы разглядела, да разглядывать было некогда, и говорили вы как-то отрывисто. Вот уж не думала, Марк, что вы будете так резко говорить со мной, только что вернувшись.

– Еще пятнадцать! – сказал мистер Тэпли. – Какая вы красавица и как молодо выглядите! Еще шесть! Те полдюжины не считаются, придется начать снова. Господь с вами, какая же радость вас видеть! Еще разок! Ну, никогда еще мне не было так весело. Еще парочку, ведь в этом нет никакой заслуги!

Если мистер Тэпли сделал перерыв в этих арифметических упражнениях, то вовсе не оттого, что устал, а оттого, что понадобилось перевести дыхание. Перерыв напомнил ему о других обязанностях.

– Мистер Мартин Чезлвит дожидается во дворе, – сказал он. – Я оставил его под навесом для подвод и пошел посмотреть, есть ли тут кто-нибудь. Мы нынче не хотим никому показываться, пока не узнаем от вас новостей и не решим, что нам делать.

– В доме нет никого, народ только на кухне, – ответила хозяйка. – Если б они узнали, что вы вернулись, Марк, они бы развели костер на улице, как сейчас ни поздно.

– Но сегодня им не следует этого знать, милая моя душенька, – сказал Марк, – так что заприте дом и разведите посильней огонь на кухне; а когда все будет готово, поставьте свечу на окно – и мы войдем. Еще один! Хочется послушать про старых друзей. Вы мне расскажете про них, правда? Про мистера Пинча, и про мясникову собаку на углу, и про терьера через дорогу, и про колесника, и про всех остальных. Когда я нынче в первый раз увидел церковь, я думал, что жив не буду, что одна колокольня меня прикончит. Еще один! Не желаете? Ну, хоть самый маленький напоследок!

– Довольно с вас, я думаю, – сказала хозяйка. – Подите вы прочь с вашими иностранными замашками!

– Какие ж они иностранные, господь с вами! – воскликнул Марк. – Английские, как устрицы, вот именно! Еще один, ведь это наш, английский, в знак уважения к стране, где мы живем! Этот между нами не считается, сами понимаете, – говорил мистер Тэпли. – Я не вас теперь целую, заметьте. Я побывал среди патриотов. Я целую свою родину.

Было бы несправедливо придираться к проявлению патриотизма, которым он сопровождал это объяснение, и находить его холодным или равнодушным. В полной мере выразив свои национальные чувства, он поторопился к Мартину, а миссис Льюпин, сильно волнуясь и суетясь, стала готовиться к их приему.

Компания посетителей скоро высыпала в беспорядке из дверей, уверяя друг друга, что часы «Дракона» спешат на полчаса и что это, должно быть, гром на них так подействовал. Как ни надоело дожидаться Мартину и Марку, как ни промокли они и ни устали, оба приятеля были очень рады видеть эти давно знакомые лица и с любовным вниманием смотрели, как посетители выходят из дома и проходят мимо, совсем рядом с ними.

– Вон старик портной, Марк! – прошептал Мартин.

– Вон он идет, сэр! Ноги у него стали еще кривее прежнего; правда, сэр? Настолько кривей, мне кажется, что теперь у него между ног можно прокатить большой бочонок, а когда мы с вами его знали, проходил только маленький. Вон и Сэм идет, сэр.