Мадам Икс (ЛП) - Уайлдер Джасинда. Страница 29

Я чувствую твоё дыхание около своего уха. Ты находишься слишком близко. Очень близко. Я ненавижу, когда ты делаешь это. Ты мой друг, Джонатан. И это слишком для меня, но ты не замечаешь.

Я хотела бы показать тебе, что наша дружба значит для меня. Но я не знаю как.

— Всем плевать, даже если и хочу, — я произношу это шёпотом, потому что не должна так говорить. Но я поступаю опрометчиво.

Томас достаточно далеко, он не может подслушать наш разговор. Но телохранитель всё ещё заставляет меня нервничать. Он здесь для моей безопасности, и, чтобы удержать меня. Мне интересно, что он сделает, если я попробую уйти, здесь и сейчас. Вернёт меня, наверное. Но... куда бы я пошла? Мир — это дорогое место.

И опасное.

— Почему, Икс? Почему плевать? — твой голос так близко, что я чувствую вибрации.

Что-то щёлкает внутри меня.

— Чёрт побери, Джонатан! Перестань задавать вопросы, на которые я не могу ответить!

Я допиваю оставшееся шампанское, а это не много и не мало — половина бокала, проглатываю его, ощущая, как оно обжигает моё горло, мчась вниз, и тяжело оседает в животе.

Я бегу. Сквозь толпу к маленькой незаметной двери, за которой находится уборная. Томас позади меня, молча следует на расстоянии.

Я открываю дверь ближайшей уборной, лёгкие в ступоре, глаза горят, грудь болит, сердце сильно колотится, всё передо мной словно в тумане. С грохотом закрываю дверь кабинки. Прислонившись спиной к холодному металлу двери, борюсь за спокойствие. За дыхание.

Я не хочу тебя, не физически. Но есть какая-то искра потребности в тебе. Ты заставляешь меня интересоваться моей жизнью, моим существованием. Задаваться вопросом — кто я?

И эти вопросы вызывают приступ панической атаки.

Я соплю носом. С трудом моргаю.

НЕТ.

Я не могу выпустить этот поток эмоций, я контролирую ситуацию. Вдох-выдох. Я не могу сделать это, не здесь и не сейчас. Не из-за тебя, Джонатан Картрайт Третий. Ты ничего не знаешь обо мне. Ты хочешь меня, потому что я для тебя недоступна. Ты представляешь собой мою успешно выполненную работу. Вот и всё.

Мне нравится моя жизнь.

Я довольна.

Мне не нужно большего.

Я не хочу знать то, что ещё может существовать для меня.

Я в безопасности под защитой Калеба Индиго.

Почему же я борюсь со слезами?

Я слышу, как открывается и закрывается дверь. Как работает кран.

Тишина. Но понимание того, что там есть кто-то ещё, кто, наверное, поправляет макияж, сковывает меня. Я не могу быть слабой. Не буду. Я со злостью отметаю свои эмоции. Отключаю их. Держа голову высоко, я покидаю кабинку.

И тут же застываю на месте.

Это мужская уборная.

Выйдя из кабинки я поднимаю голову и увидев мужчину, теряю дар речи. Он стоит лицом ко мне, держа в руках сотовый телефон.

Я забываю, как дышать.

Есть красота, а есть совершенство. Я знаю много красивых мужчин. Некоторые симпатичные. Некоторые просто красивы. Но, ни один из них не мог сравниться с Калебом Индиго с точки зрения мужской привлекательности.

До сих пор.

Этот мужчина?

Он — великолепие небес, сотворённое из плоти.

ГЛАВА 10

— Привет. Похоже, один из нас перепутал уборную, — его голос такой низкий и тёплый, удивлённый и добрый, обволакивает меня.

Я не могу двигаться, не могу дышать. Он смотрит на меня такими голубыми глазами, от которых сердце подпрыгивает в груди, глазами, которые не поддаются описанию.

В них бесчисленное множество оттенков синего. Лазурный. Барвинковый. Нежно-голубой. Темно-синий. Ультрамариновый. Небесный. Сапфировый. Электрический. И много других вариантов.

И индиго.

О, ну надо же, какая ирония.

Его глаза. Они цвета индиго.

Я пытаюсь говорить, но мой рот только открывается и закрывается без звука. Что-то во мне сломалось и выбило из колеи.

— Ты в порядке? Выглядишь расстроенной, — он делает быстрый шаг, и меня окружает аромат жвачки с корицей, пронизанной нотками алкоголя и сигарет. Но корица… она во мне, в моём носу, на моих вкусовых рецепторах.

Его рука касается моего локтя, а другая двигается мимо моей щеки и, не касаясь кожи, убирает непослушные локоны подальше от глаз.

— Всё хорошо, — удаётся прошептать мне.

— Я не вчера родился, сладкая. Попробуй ещё раз, — смеется он.

Я не спускаю с него глаз.

— Сожалею, что побеспокоила вас.

Я заставляю своё тело двигаться и прохожу мимо него. Он хватает меня за руку, разворачивает и привлекает к своей твёрдой тёплой широкой груди.

— Ты не беспокоила меня. Наоборот, если уж на то пошло. Подожди минуту. Не нужно спешить.

— Мне нужно идти.

— Тем более, стоит остаться.

Святые небеса, этот голос. Тёплый, как полуденное солнце, согревает кожу.

Я не понимаю, что мужчина имеет в виду, но его руки мягко, вежливо и твёрдо лежат на моих плечах, а я щекой прислоняюсь к его груди — это не вежливо, неправильно. Но я не хочу двигаться. Никогда. Моё ухо находится на уровне его сердца, и я слышу...

Тук-тук, тук-тук, тук-тук...

Медленно, спокойно и ободряюще.

— Как тебя зовут? — спрашивает он, кончиком пальца интимно прослеживая линию от моего виска, далее по контуру уха и вниз, к основанию челюсти.

Такая простая вещь, как спросить имя. Настолько лёгкая для всех остальных.

Я паникую. Отталкиваю его. Отступаю. Мужчина снова ловит меня и удерживает.

— Эй, эй, всё хорошо. Прости, всё хорошо.

— Мне пора, — я качаю головой.

— Просто скажи своё имя.

— Не могу, — я не хочу лгать.

— Что? Это тайна? — фыркает он недоверчиво.

— Я не должна быть здесь.

Мне удаётся сделать ещё один шаг в сторону.

— Без шуток. Это мужская уборная, а ты определённо не мужчина.

Его рука легко обхватывает моё запястье и удерживает меня на месте.

Он делает рывок, и я возвращаюсь к его твёрдой груди. Его палец, который проследил дорожку за моим ухом, прикасается к моему подбородку. Я должна — хотя понимаю, что не следует — посмотреть ему в глаза, такие фиолетовые, такие пленительные этим странным оттенком синего. Такие понимающие, такие тёплые, они читают меня как книгу, моя душа обнажена для него, открыта.

— Послушай, Золушка. Всё что я хочу — это знать твоё имя. Скажи мне его, и я сделаю всё остальное.

— Остальное? — я понимаю, что должна отстраниться, уйти, убраться отсюда, пока не произошло что-нибудь компрометирующее. Но не могу. Я похожа на существо в глубоком, глубоком море, пойманное на крючок. — Что остальное?

Я с трудом сглатываю. Во мне всё закипает, запутывается, сверкает, смешивается, теряется и становится диким.

— Остальное насчёт нас с тобой.

— Не понимаю, о чём вы.

— Понимаешь, Золушка. Ты чувствуешь это, я знаю, — он хмурится, и даже это выражение его лица головокружительно великолепно. — Я не должен здесь находиться. Ни на этой вечеринке, ни в этой уборной, и, конечно, не с такой, как ты. Я не принадлежу этому обществу. И ты тоже. Но вот я здесь, и ты здесь, и... есть что-то ещё. Если бы я мог подобрать это чёртово слово... что-то происходит между нами.

— Вы сумасшедший. Мне пора.

Я ухожу.

Мои руки дрожат. Что-то в самой глубине моей сущности негодует по поводу каждого сантиметра пространства, что я оставляю между нами, между ним и мной. Что-то просит, чтобы я осталась, сказала ему, кто я, дала ему то, что он требует от меня.

Но это невозможно.

— Да, я сумасшедший. Не буду с тобой спорить. Но это не имеет ничего общего с нами, сладкая.

— Нет никаких нас, и перестаньте называть меня «сладкой».

Я не смею повернуться, не смею показать ему свою спину. Пячусь назад к двери и хватаюсь за ручку.

— Назови своё имя, Золушка.

Моя рука сжимает дверную ручку. Я нажимаю на неё вниз. Тяну дверь на себя, не отрывая от него глаз. Мне нужно отвести взгляд, но я не могу. Не могу. Я в ловушке его пристального взгляда. Попала под его тепло, не только физическое, но и уютное, обволакивающее, всепоглощающее тепло его души. Это растапливает во мне лёд, распространяется через зияющую пропасть моей одинокой души.